У военных операций Асада и Путина в Сирии есть точное название: война на уничтожение. Причем сейчас она достигла беспрецедентных масштабов. Намеренные обстрелы женщин, детей и спасателей, бомбардировки больниц — все это не ново. Однако сейчас она приобрела систематический характер и преследует четкую цель: убивать, убивать и снова убивать всех, кого только можно. Это тотальная война, в которой путинская Россия испытывает новое оружие вроде бомб, предназначенных для проникновения в убежища и уничтожения их изнутри.
Многие, в том числе и постпред Франции в ООН, справедливо провели параллель с Герникой: авиация нацистской Германии и фашистской Италии разрушила город, пока франкистские войска действовали на земеле. В Сирии российская авиация господствует в воздухе, пока внизу идут операции армии режима и «Хезболлы» при поддержке Ирана.
Эта война на уничтожение может набрать обороты в ближайшие дни и недели. Все более очевидные военные преступления (Россия даже больше не пытается их скрывать) накладываются на преступления против человечности власти Асада, в первую очередь в тюрьмах, где самые что ни на есть садистские пытки давно стали обычным делом.
«Все напрасно»
Об этом знают или должны знать все. За последние пять с лишним лет набралось множество рассказов. Все прекрасно задокументировано.
Сколько уже говорилось, что заявления в духе «больше никогда» (после Освенцима, Сребреницы, Камбоджи, Руанды и т.д.) звучат просто жалко.
Сколько уже говорилось с отсылкой на классических авторов, что безразличие — страшнейший из грехов, что молчание равносильно преступлению, что бездействие — это потворство.
Сколько уже говорилось (в том числе и мной), что нужно спасти Алеппо и Сирию, последовать принципу «ответственности по защите», создать бесполетную зону (такой вариант все еще возможен), одним словом, вмешаться.
Сколько уже говорилось, что подобное под силу только США с союзниками, для которых это — первейшая обязанность. Причем даже самые верные сторонники Обамы осуждали его малодушие, безответственность, цинизм и даже глупость, ответственность перед историей. К нравственному поражению США добавился и их стратегический провал.
Сколько уже говорилось (в том числе и автором этих строк), что любые переговоры с Россией, которая является не миротворцем, а главным агрессором, были обманкой, призванной усилить ее позиции в Сирии и на международной арене.
Сколько уже говорилось, что все проекты перемирия обречены на провал. Так и произошло, причем зачастую даже быстрее, чем предполагали пессимисты.
Сколько уже говорилось, что дипломатические формулировки («обеспокоенность» разной степени, «призывы», «требования» и «осуждения») лишь делают страдания людей еще более невыносимыми.
Наконец, все пришли к реалистичному выводу о том, что ООН не в состоянии ничего сделать, потому что его руки связаны вето России (и зачастую Китая) в Совбезе.
Все мы видели серые землистые лица, потеки засохшей крови, пробитые черепа, разорванные тела, убитых и (пока еще) плачущих детей, их слезы перед покрытыми саваном останками отца, матери, брата, сестры. Мы все были взбудоражены, мы плакали вместе с ними, призывали к действию, осуждали так называемое «бессилие», которое служит стыдливым прикрытием для безволия и малодушия.
Один мой друг, который работает в гуманитарной организации в Сирии, как-то написал мне, что теперь все напрасно, что возмущение, критика и переживания (политиков, обозревателей, меня и его) вызывают у него лишь одно отвращение, что с него хватит «потрясенных» людей. Если я правильно перевожу его слова, все эти слезы и возмущение становятся уже чем-то непристойным, позор варварства режима, России и Ирана становится нашим позором, который все эти причитания делают лишь еще отвратительнее. Получается, что зло заразило мир, а эхо смеха палачей отпечаталось на нашем сострадании, щедрости и внимании.
Сражаться значит говорить
Что мне было ему ответить? Да и было ли у меня (у нас) нравственное право что-то сказать? И нужно ли вообще было это делать с подспудным страхом того, что наше возмущение является лишь жалким предлогом для очистки совести? Стоило ли все новыми статьями и сообщениями в соцсетях добавлять словесное бессилие к несостоятельности наций? И не могли ли мы тем самым (а это особенно важно с учетом лжи и массовой дезинформации, ставших настоящим оружием) лишь добавить избыток эмоций к кровавым бесчинствам, бессильные ряды фото и видео (с риском того, что они могут утомить читателей) — к горам трупов? И есть ли у меня ответ на все эти вопросы?
Но должен ли я всегда противопоставлять чувства разуму, холодную отстраненность аналитика возмущению гражданина, абсолютный нравственный императив политической рекомендации? На это я не могу не ответить.
Тем временем я вновь взглянул на фото сирийского торговца, который ходит из города в город, укрываясь от бомбардировок (как и все, и сколько еще это будет ему удаваться?), и раздает игрушки, получая в ответ слабую улыбку ребенка, который завтра, быть может, погибнет. Думаю, что этот человек не читал ни Канта, ни Евангелие, ни, наверное, даже Корана. В этом он уподобляется Праведникам, которые спасали евреев, потому что для них это было очевидным и необходимым, вопрос даже не стоял. В этом они отличались от интеллектуалов, которые оценивали опасность, взвешивали все «за» и «против», хотели выиграть время.
То есть, все это было не напрасно. Нужно сражаться. А для этого необходимо говорить.
Все говорили, сказал я… Но все ли?
Нет, еще есть те (причем, боюсь, таких большинство), кто плевать на все это хотел или же не видит того, что за границей их мира. Они торопятся закрыть дверь, чтобы найти убежище в своих «делах». Они дистанцируются от мировой трагедии, пока она их не касается и не создает для них угрозы. Они находятся в своей собственной вселенной, то есть, по сути, нигде. Некоторых, наверное, одно время волновало происходящее, но они быстро от него отмахнулись (трудно сохранять внимание в обществе, которое всячески способствует его распылению). «Усталость» от Сирии (как и от Украины, Судана, Йемена и т.д.) берет свое. «Нужно пытаться жить дальше». Да, наверное… Это слепцы.
Для некоторых развлечения и ничего не значащие глупости важнее всего остального. Они предпочитают ерунду. Корнелиус Касториадис называл это «подъемом незначительности». Для них куда важнее спортивные новости и местные происшествия. Засилье идиотизма стало обычным делом, хоть такая тенденция тревожна и совершенно неприемлема. Как можно смириться с тем, что слова упивающегося собственной глупостью надутого индюка получают в социальных сетях неизмеримо больший отклик, чем убийства в Алеппо, Хомсе и Дарайе? В час преступлений глупость особенно гнусна. Как развлечения тыла, пока в траншеях люди задыхались от горчичного газа во время Первой мировой… Это глупцы.
Наконец, третьи видят, знают и, как говорится, анализируют. Они скажут вам, что такова «природа» войны, что эмоции и сострадание — плохие советчики, что мир наполнен трагедиями, что на оценку ситуации требуется время, и что мучительная гибель десятков людей каждый час — не наше дело.
Однако такая чушь, которая питается раскритикованным Жаном-Марком Лафоном (Jean-Marc Lafon) отсутствием мысли, убивает людей. Потому что такая вежливая сдержанность превращается в гнусный вакуум. Есть у нее и ответвление: дезинформация, которая идет по четырем риторическим каналам.
Прежде всего, это ревизионисты. Они говорят об «Исламском государстве» (запрещенной в России террористической организации, — прим. ИноСМИ), ответственности США за его усиление (тот факт, что ни Асад, ни Путин по-настоящему с ним не сражались, их не смущает), о значимости первоочередной защиты светского общества и меньшинств (прежде всего, христианских). А то, что часть из них были уничтожены самим Асадом, является для них лишь незначительной «деталью» истории.
Критики предложат для начала поговорить о (вполне реальных) зверствах Саудовской Аравии в Йемене, бомбардировках Газы (за этим иногда следуют более широкие рассуждения о еврейском государстве, эксплуатации темы Холокоста и т.д.), ливийском хаосе и, разумеется, войне во Вьетнаме.
Релятивисты в свою очередь потребуют сбалансированного представления, повторят, что действительность не бывает черно-белой, заявят об общей ответственности, посетуют на традиционное раздувание фактов в СМИ, подчеркнут необходимость не смотреть на Сирию (а также весь Ближний Восток, Китай, Узбекистан и т.д.) через западные (то есть правозащитнические) очки, отметят трудности с подсчетом жертв, риски для алавитской общины и важность учета точки зрения другой стороны (то есть, по сути, права на самооборону режима, который использует тяжелое оружие против мирного населения и пытает в тюрьмах мирных демонстрантов, набравшихся наглости потребовать большей демократии в стране).
Наконец, универсалисты начнут расписывать широкую картину и говорить о невозможности обойтись без России (с ее военными преступлениями), соперничестве разжегших пламя на Ближнем Востоке великих держав, сложности Востока, исламизме (в частности расколе шиитов и суннитов), необходимости придерживаться правил демократии и возможности сирийцев выбрать свое руководство (кстати, в 2014 году Асад победил с результатом в 88,7% голосов…), общем провале арабской весны, (исторической) ответственности за договор Сайкса-Пико и т.д.
На все это уже тысячу раз были даны ответы с опорой на достоверные знания, на репортажи из первых рук, одним словом, на правду. Но когда речь заходит про оправдание массовых убийств (500 000 погибших за пять с небольшим лет), прославление лидера, который не знает меры в применении силы (со времен штурма Грозного), и представление его преступлений как борьбы за оборону Запада, правда становится лишь уловкой врага. Поэтому давайте уничтожим ее, как и тех террористов с детскими лицами, которые играют в мяч во дворе, читают в тускло освещенном подвале или свернулись в кровати, пока их не накроет осколочная бомба или белый фосфор.
Это мерзавцы.
Они не заслуживают нашего молчания. Нам нужно говорить громче.
Гибель демократического сообщества
Уже было (небезосновательно) сказано, что так называемого международного сообщества, попросту не существует. Еще шесть лет назад я сам предвидел постепенное ослабление международных политических организаций. Две этих тенденции можно объяснить ренационализацией внешнеполитических стратегий, ослаблением общих ценностей внутри этих институтов и формированием политического вакуума, который подразумевает отсутствие мирового руководства и неспособность главной мировой военной державы, США, играть свою роль. Малодушие Вашингтона в Сирии фактически означает, что американская история на этом уровне остановилась в Алеппо.
Однако отсутствие международного «сообщества» всегда было лишь имитацией того, что могло бы лечь в основу другого сообщества, сообщества ценностей. Вернемся к очевидному факту: преступлениям. Их осознание возможно лишь в мире, который:
- уважает правду и стремится к ней;
- в общем и целом одинаково воспринимает понятия добра и зла или хотя бы, как говорила Ханна Арендт, видит в них смысл;
- видит разницу между первичным и вторичным;
- разделяет общие чувства;
- умеет отделять ценности от интересов, то есть рассматривает первые в общечеловеческом ключе.
Главная сложность тут в том, чтобы объединить пять этих предложений. Все они формируют субстрат того, что я бы назвал демократическим сообществом. Реакция на преступления в Сирии, как мне кажется, лишь подтверждает его хрупкость.
Она свидетельствует об относительном безразличии перед лицом правды (а это лишь играет на руку пропаганде), усилившемся релятивизме в понятиях добра и зла («Да, гибнет множество мирных жителей, но ведь все это делается, чтобы защитить нас»), отсутствии иерархии в восприятии фактов (конфликт в Сирии уступает реалити-шоу) и разобщенности в том, что нас задевает (вызывают сострадание жертвы терактов во Франции, но не сирийские дети).
Из-за отсутствия связи со страданием, личной раны в связи с событиями в Сирии, политическое сообщество становится чем-то немыслимым.
Все это насаждает релятивизм в праве, вытесняет в тень преступления против человечности и представляет даже самое страшное насилие чем-то обыденным. Такие основы будущего мы сегодня закладываем.
Об этом нам нужно постоянно говорить, потому что это касается политики и нашей жизни.
