В прошлом — аналитик Центра восточных исследований, заместитель министра иностранных дел и посол в Москве при Радославе Сикорском (Radosław Sikorski) Катажина Пелчинска-Наленч (Katarzyna Pełczyńska-Nałęcz), ставшая с недавнего времени руководителем программы «Открытая Европа» фонда имени Стефана Батория, создала в своей новой роли документ под названием «Как избежать переговоров через нашу голову: Польша и Россия в эпоху конфронтации».
Это любопытный текст, который позволяет понять образ мыслей определенной части создателей внешней политики эпохи правления «Гражданской платформы» (PO). Некоторых, не всех. А именно, тех, кто всерьез относился к переориентации польской восточной политики и переносу ее приоритетов с более или менее эффективной поддержки независимости государств, лежащих между Варшавой и Москвой, на перезагрузку отношений с последней. Не тех, кто зарабатывал этой перезагрузкой в западных столицах на будущую карьеру в европейских институтах или использовал эту политику потому, что в тех реалиях она отвечала партийным интересам «Гражданской платформы» в борьбе с «Правом и Справедливостью» (PiS), а тех, кто считал, что ей на самом деле можно чего-то добиться как для Польши, так и шире — «глобального опыта свободы». Или действовал по велению сердца: сближение с российской интеллигенцией, примирение с Россией, постепенная демократизация и оксидентализация были частью их души, чем-то настолько очевидным, что оно определяло их действия в политике или на чиновничьих постах.
Это звучит мило, и эти люди тоже были зачастую вполне милыми. Однако такого рода мотивы, хотя и выглядят благородными, не всегда оказываются самой лучшей рекомендацией для человека, занимающегося международной политикой, которая в большей степени, чем политика внутренняя, состоит в борьбе интересов. Такая глубокая идейная мотивировка осложняет реализацию интересов государства, она не позволяет замечать, что они могут не вписываться в парадигму сближения. Впрочем, феномен посла, который так сжился с идеей дружбы между своей страной и столицей, в которой он работает, что начал слепо воплощать ее в жизнь, полностью отождествив ее с интересами своей родины, стар как история самой дипломатии.
Это уже бывало…
Что характерно, в тексте бывшего заместителя министра и посла периода перезагрузки нет ни одной отсылки к прошлому. Может сложиться впечатление, что будущая польская восточная политика возникнет практически на пустом месте.
Но вспомнить об этом прошлом стоило. Особенно (о чем пойдет речь ниже) раз в тексте звучат призывы если не повернуть польскую политику на прежние рельсы (было бы сложно игнорировать реальность до такой степени), то сделать ее фундаментом сходную, описанную в документе, философию. Тем более что предыдущая попытка принять подобный курс (как в случае польской перезагрузки) закончилась полным провалом.
А закончилась она именно так задолго до событий на Украине. Ее провал стал очевиден уже в декабре 2010 года, когда оказалось, что Кремль сделал далеко идущие выводы из улыбок Дональда Туска (Donald Tusk), совместной игры против Леха Качиньского (Lech Kaczyński) и согласия на передачу расследования смоленской катастрофы россиянам. Входящий в состав прибывшей в Варшаву делегации президента Медведева «человек Путина по серьезным вопросам» (на тот момент еще его правая рука) Игорь Сечин выложил на стол список польских компаний энергетического и финансового сектора, купить которые хотели россияне, чтобы закрепить начало новой прекрасной дружбы.
В тот момент польские власти по разным причинам флиртовали с Россией, однако они не дали согласия на то, что те считали логичной расстановкой точек над «i». А когда Кремль перестал питать иллюзии, что позиция изменится, улыбки и перезагрузка, от которой Польша не получила ничего, кроме «нормализации атмосферы», с его стороны закончились.
Обо все этом в тексте Пелчинской-Наленч нет ни слова. Зато там есть несколько интересных фрагментов, которые позволяют сделать выводы более общего свойства о философии, которой руководствуется автор.
Это звучит знакомо
Начнем с фрагмента, в котором бывший посол размышляет о том, как должны выглядеть стратегические цели ЕС в отношении Москвы. «При развитии положительного сценария, который выглядит сейчас маловероятным, но должен учитываться, стратегическими целями будут: восстановление атмосферы доверия между Москвой и Западом, реконструкция архитектуры безопасности в Европе…», — пишет она.
И это вызывает огромное удивление. Ведь «реконструкция архитектуры безопасности в Европе», которую Пелчинска-Наленч считает возможным элементом положительного (хотя и маловероятного) сценария — это давнишняя и склоняемая на все лады стратегическая идея и требование России. В последние десятилетия она возвращалась в разных вариантах, но смысл был всегда один и тот же: ликвидация или по крайней мере сокращение вооружений, ослабление НАТО. Все польские правительства начиная с 1990-х относились к таким задумкам негативно. Все прекрасно понимали, что претворение таких идей в жизнь приведет к несоразмерному усилению Москвы и разрушению единственного реального элемента, которой в какой-то мере гарантировал нашей стране безопасность.
До сих пор ни один творец польской внешней политики (включая Радослава Сикорского) не считал «реконструкцию архитектуры безопасности» элементом какого-либо положительного сценария. Даже в совместном заявлении Лавров-Сикорский 2013 года, которое критиковали за звучавшие в нем тезисы, почерпнутые из российской доктрины внешней политики, говорилось лишь о создании общего пространства Европы без водоразделов. Это были общие слова: они приятно звучали для российского уха, но не содержали в себе никакой конкретики. Между тем «реконструкция архитектуры безопасности» — это нечто более определенное. Эта формулировка гораздо ближе к российской концепции, которая, повторим, заключается в разрушении реального значения Североатлантического альянса.
Аналогичную кальку российской доктрины (хотя в менее существенной области) можно обнаружить также в другом месте текста, когда бывший посол пишет о необходимости «максимально деполитизировать диалог» в сфере исторических проблем. Следует обратить внимание, что идея «деполитизации исторических дискуссий» внесена во внешнеполитическую российскую доктрину. Подчеркну, что я вовсе не выступаю сторонником выдвижения в адрес Москвы радикальных исторических (или каких-либо других) требований, о чем я скажу далее. Но это совершенно отдельный вопрос, как и совпадение текста Пелчинской-Наленч с российской доктриной.
Я полагаю, что, выстраивая отношения с Россией, следует как можно меньше от нее требовать. Каждое выставленное Кремлю требование, даже если нам кажется, что оно отвечает общим (то есть в том числе российским) интересам, Москва незамедлительно превратит в инструмент шантажа для получения уступок в какой-то другой области. Так работает мышление создателей и исполнителей российской внешней политики.
Вспомним хотя бы о том, как польское руководство много лет подряд стремилось ввести малое приграничное передвижение с Калининградской областью, которое было выгодно польским регионам, соседствующим с этим эксклавом, а также (возможно, даже больше) самим россиянам. Россия заставляла себя упрашивать, медлила. Похожую ситуацию мы наблюдали, когда Варшава предложила создать Польско-российский и Российско-польский центр диалога. Таких примеров можно привести множество. Я не знаю, имела ли заморозка договора о приграничном передвижении с Калининградской областью экономический смысл. Я не знаю также, действительно ли за этим шагом стояли какие-то веские причины из сферы безопасности (я, скорее, в этом сомневаюсь). Я не знаю, принял ли бы такое решение я сам. Однако я могу констатировать, что вне зависимости от возможных минусов, у него есть два огромных плюса. Во-первых, кремлевская психология такова, что этот шаг создаст нашим политикам имидж решительных игроков, способных идти на жесткие меры даже в ущерб себе самим. Только с такими игроками всерьез считаются в Москве. Во-вторых, эти меры лишат россиян инструмента для шантажа: они не смогут угрожать, что отберут нечто для нас важное. Чем меньше мы хотим от России, чем меньше каких-либо дел нас с ней связывает, тем спокойнее мы сможем себя чувствовать. Вернемся, однако, к тексту Пелчинской-Наленч.
Помнить о Литвинове
«Конфликт между Россией и Западом родился из слабости России», — пишет бывший посол вначале своего текста. Это фраза говорит многое. Не только потому, что это утверждение легко опровергнуть на основе фактов. Можно, конечно, выдвинуть тезис, что агрессия против Украины была вызвана тем, что Россия почувствовала свою слабость, когда ее стал окружать Запад и так далее, однако, их конфликт бушевал сильнее всего в тот момент, когда российское государство было сверхдержавой, и относительно успокоился, когда Москва ослабела, то есть в начале 1990-х. Но это не так важно, важнее всего, на мой взгляд, то, что процитированная фраза напоминает тезисы, которые в последние 20 лет на все лады склоняют «Russlandversteher» как из Германии, так и из других западных стран. Люди, которые руководствовались искренними побуждениями или просто собственной выгодой, твердили в любой ситуации: к россиянам нужен особый подход, им понадобится время на выход из постимперской травмы, следует дать им все и даже больше, чтобы они смягчились и тому подобное.
Предположения «понимающих Россию» не подтвердились. Ожидать этого было, впрочем, сложно, ведь российский подход к международной политике уже давно определяет концепция, которую отлично объяснил Максим Литвинов. На закате дней этого советского дипломата один американец, с которым он поддерживал доверительные отношения, спросил, что произойдет, если президент США согласится выполнить все кремлевские требования. Литвинов, в порыве искренности, ответил: «через две недели мы выдвинем новые еще более смелые требования». Всем, кто занимается отношениями с Россией, следует каждый день вспоминать эту максиму.
Возможно? Сегодня?
«Следует осознавать, что Москва, возможно, не заинтересована в партнерских отношениях с Польшей», — пишет Пелчинска-Наленч. И в другом месте: «Настрой на сотрудничество и диалог должен иметь прагматичную базу. (…) Процессы, которые привели Москву к агрессии против Украины, заставляют с осторожностью подходить к каким-либо основополагающим договорам между Западом и Россией в сфере политики, экономики и безопасности. Все призывы создать новую европейскую систему безопасности или общую экономическую зону от Лиссабона от Владивостока сегодня противоречат реалиям».
То есть, как я понимаю, существуют шансы на то, что все будет (или уже стало) наоборот? А призывы создать «новую европейскую систему безопасности» (то есть фактически ликвидировать НАТО) или выстроить общее экономическое пространство противоречат реалиям лишь «сегодня»? И уже завтра (что может означать не через 30 лет, когда, возможно, появится демократическая и неагрессивная Россия, а, например, через два года, так как посол не уточняет значение этого слова), как я понимаю, все, возможно, будет по-другому?
И самое главное: контекст, в который Пелчинска-Наленч помещает эти фразы, не позволяет однозначно судить, что автор текста считает такую перспективу чем-то плохим, тревожным. В документе, который должен представлять польскую, а не брюссельскую концепцию внешней политики, это выглядит странным. Ведь развал существующих структур, который равнозначен, тому, что на почетном месте в новых структурах окажется Россия, представляет для Польши фундаментальную опасность. В польских политических кругах в этом вопросе были солидарны все силы. Добавим в скобках, что до сих пор (не только в посткрымскую эпоху) перспектива развала казалась нереальной: отнюдь не испорченные русофобией правящие элиты западных стран каждый раз в итоге преодолевали этот исходящий из Кремля соблазн.
В направлении «варианта Б»?
Пелчинска-Наленч полагает, что нормализация отношений между Западом и Россией, в принципе, неизбежна, и предостерегает, что переговоры по этому вопросу могут вестись через нашу голову. Мне эта нормализация такой очевидной не кажется, но я согласен, что если все на самом деле к ней свернет, нам лучше присутствовать в этом процессе для защиты собственных интересов.
Однако, Пелчинска-Наленч, пожалуй, имеет в виду нечто большее. «Польша заинтересована в том, чтобы демонстрировать свой потенциал как в сфере защиты от агрессии, так и эффективной деэскалации конфликта, — пишет она. — В ближайшей перспективе активизация российско-европейских контактов кажется неизбежной. (…) Инициировать диалог на эту тему внутри ЕС — лучший способ, чтобы остаться его участником». И далее: «Мы во взаимодействии с нашими европейскими партнерами должны активно и творчески поразмыслить о будущем Минских соглашений и санкций. Это взаимодействие следует вести осторожно, возможно, секретно. Его целью должна стать разработка плана Б, а не эскалация внутренних европейских конфликтов».
На мой взгляд в ситуации, когда европейские политики колеблются, размышляя, стоит ли им избрать путь к завершению конфликта, сама разработка «плана Б» предопределит его претворение в жизнь: то, что маятник качнется именно в эту сторону.
А польское участие (Пелчинска-Наленч требует, чтобы наша страна выступила здесь даже в качестве инициатора!) может сыграть гораздо более важную роль, чем думает бывший посол. Наша страна, как принято считать, лучше других ощущает угрозы российского империализма, и, значит, ее участие в таком сценарии даст ему своего рода алиби, «сертификат кошерности».
Даже если этот план будет осуществляться, мы сможем выиграть гораздо больше, если станем по мере наших возможностей его блокировать и требовать от западных партнеров конкретных уступок, отвечающих польским интересам (особенно в сфере безопасности), взамен за ослабление российской блокады, чем если с самого начала процесса заявим свое «nihil obstat» ради интересов ЕС. Это кажется довольно очевидным и следует из букваря даже не дипломатии, а просто политики.
В чем же дело?
Катажина Пелчинска-Наленч настойчиво убеждает читателя, что с Россией (которая понимается здесь не только как оппозиционная интеллигенция, но и властные элиты) необходимо вести диалог. В определенном смысле с этим сложно не согласиться. Разумеется, разговаривать стоит как можно больше хотя бы для того, чтобы знать и понимать всех, в том числе своих противников. Вопрос, однако, в том, какую окончательную цель мы преследуем. Я считаю, что цель состоит в получении информации, которая необходима для эффективных действий.
Но, как кажется, бывшему послу этого мало. Ее цель выглядит гораздо шире. Это должно быть… А, собственно, что именно? «Реальное примирение»? Демократизация России посредством демонстрации своей доброй воли (а некоторые пассажи текста можно понять в таком ключе)? Если да, то вера Пелчинской-Наленч в созидательную силу Польши выглядит похвальным свидетельством ее патриотизма…
Неделю назад мне довелось посетить в Москве одну конференцию, которую организовал немецкий фонд. В зале присутствовало много «понимающих Россию», а среди выступавших были россияне близкие как к оппозиции, так и к Кремлю. Там тоже на все лады склоняли слово «диалог». Разница в том, что было более-менее ясно к чему, по мнению этих людей, такой диалог должен в итоге привести: к некому внедрению России внутрь Европы как внутриевропейской силы с одновременным ослаблением трансатлантических связей.
Я совершенно искренне не подозреваю бывшего посла именно в таком понимании диалога. И тем сильнее напрашивается вопрос: к чему должен привести заявленный ей диалог? Чему он должен служить?
Эпоху, когда польская внешняя политика была направлена на диалог, целью которого выступал сам диалог, и на алтарь этого божества мы приносили разные темы, мы уже проходили. Успехов Польше она не принесла.
