Практически необсуждаемым принципом польской внешней политики стала идея, что главную опасность для Польши представляет сейчас Россия. Отчетливее всего эту мысль много раз преподносил министр обороны Антоний Мачеревич (Antoni Macierewicz). Комментируя сообщения о появлении ракетных комплексов «Искандер» в Калининградской области, он заявил: «Россия вновь ведет себя, как империя, которая хочет заставить мир подчиниться». До этого в ходе визита в США он говорил, что Москва играет дестабилизирующую роль на Ближнем Востоке и во всем мире. Эту доктрину министр изложил также на саммите НАТО. Он сказал, что «Россия представляет сейчас самую большую угрозу для мировой безопасности», и добавил: «ни одно другое государство в последние десятилетия не расшатывало мировой порядок так сильно, как Россия, которая сначала напала на Грузию, а потом на Украину».
Экспансионистская политика Москвы
Можно предположить, что говоря об исходящей от Москвы опасности, министр имеет в виду прежде всего военную сферу. Действительно, приверженцы тезиса о российской угрозе указывают на масштаб российских военных расходов, на их растущую динамику и попытки получить перевес над остальными государствами. Известный портал Global Firepower в 2014 году поставил российские вооруженные силы на второе место после американских. В 2013 году годовой бюджет России на вооружения достиг астрономической суммы в 76,6 миллиарда долларов. Что, однако, из этого следует? Военный перевес — это, особенно в современном мире, лишь один из аспектов опасности, которую какое-то государство может представлять для всех остальных.
Особенно отчетливо это видно в ситуациях, когда министр Мачеревич или сторонники его концепции указывают на примеры экспансионистской политики Москвы. Чаще всего они приводят в пример Грузию и Украину. Однако они очень редко говорят о том, что в обоих этих случаях сложно говорить о традиционной форме агрессии, когда одно государство полностью захватывает другое, размещает на его территории свои оккупационные войска, высылает туда своего наместника для управления покоренной страной или устанавливает полностью подчиняющийся себе режим, который обращается к военным методам, чтобы удержаться у власти.
Таким классическим «завоеванным» государством была, например, Польская народная Республика, где начиная с 1940-х Россия контролировала каждое очередное правительство и была готова в случае необходимости оказать ему военную поддержку. Такой ситуации нет ни на Украине, ни в Грузии. В обоих случаях российская агрессия ограничилась захватом части территории (в случае Грузии — Южной Осетии, в случае Украины — Крыма и некоторых восточных регионов) с преимущественно русским населением. Цель состояла не в захвате, а в сохранении состояния неопределенности. Благодаря этому россияне могут дестабилизировать ситуацию в обоих государствах, фактически блокируя их сближение с Западом, а заодно оказывать давление на граждан, чтобы те рано или поздно сами поддержали власть, которая будет учитывать интересы Кремля.
Легко заметить, каково необходимое условие для того, чтобы Москва одержала успех: наличие достаточно большой группы поддерживающих ее граждан или просто людей, которые считают Россию более сильным, лучше функционирующим и стоящим на более высокой ступи цивилизационного развития государством, а также ограниченная территория со спорным в историческом плане статусом. Никакого открытия я тут не делаю.
Российская угроза сомнительна?
С 70-х годов прошлого века, то есть после провалившегося советского вторжения в Афганистан, стало понятно, что ни один внешний режим не может долго удержаться без поддержки значительной части населения страны. Из-за цены оккупации (человеческой, финансовой, имиджевой) новую власть, навязываемую извне, можно установить лишь при поддержке внутренних сил. Достаточно взглянуть на примеры того, как ее старались навязать американцы: несмотря на огромный военный и технологический перевес им пришлось уйти как из Афганистана, так и из Ирака.
Поэтому сложно вообразить, что Польше может угрожать российская оккупация в классическом стиле. К счастью, у нас нет значительной (и даже небольшой) группы русскоязычного населения, а также спорных в историческом плане территорий, на которые могла бы претендовать Москва. Кроме того Польша остается членом ЕС и НАТО, то есть, как и страны Балтии, на территории которых на самом деле есть русское меньшинство, она находится под защитой самого сильного военного союза. Если добавить к этому инициативы министра обороны, например, создание сил территориальной обороны, военная угроза со стороны России (если понимать под ней стремление оккупировать наше государство), кажется весьма сомнительной. В современном мире можно, однако, представить себе другие формы порабощения или угроз: это может быть экономическая или культурная зависимость. Однако в случае этих видов зависимости сказать, в чем заключается угроза со стороны Москвы, еще сложнее.
В Польше сложно найти политические силы (может быть, за исключением самых экстравагантных и крайних), которым нравится российская модель власти. Я не могу припомнить таких польских политиков, которые называют президента Путина примером для подражания. Не было случаев, чтобы Россия воздействовала на польские политические партии, финансировала их или оказывала им какую-то другую помощь. Еще сложнее обнаружить культурную или цивилизационную опасность, потому что у нас нет кругов, которым кажется привлекательным российский режим. Не один только режим: я не вижу также признаков восхищения современной российской литературой, искусством или модой. Мне ничего не известно о следовании российским обычаям или культурным образцам. Просто Россия в цивилизационном плане представляет с точки зрения большинства поляков пустыню. Этого государства как будто не существует.
Самый слабый пункт современной восточной политики
Наконец, остается экономическая угроза. Это опасность, что Польша останется зависимой от российских нефти и газа. В прошлом Москва показывала, что она умеет использовать свой перевес, и сделала энергоресурсы инструментом прямого давления на другие государства, в частности, Польшу и Украину. При помощи такого шантажа и давления можно вести грабительскую политику. Однако расширение возможностей нефтяного терминала, стремление диверсифицировать источники энергии и связи с Западом приведут к тому, что эта форма давления на Польшу будет иметь лишь ограниченный эффект. Действительно ли польской экономике больше всего угрожает зависимость от российского сырья? А, может быть, то, что крупные западные концерны выводят из страны свои гигантские доходы?
Я не хочу недооценивать российскую угрозу. Польша слишком часто сталкивалась в прошлом с российской жестокостью, глупостью и жаждой власти. Однако одно — видеть опасность, а другое — считать ее единственной и, что еще более рискованно, выстраивать всю восточную политику так, будто прочие угрозы второстепенны.
Когда несколько недель назад глава политического комитета МИД Польши Ян Парыс (Jan Parys) заявил в Каунасе, что Литва относится к польскому меньшинству хуже, чем Белоруссия, он не только назвал вещи своими именами (чем, впрочем, вызвал раздражение литовцев) но и, возможно, случайно, указал на самый слабый пункт современной восточной политики. Те, кто ей занимаются, видят лишь один тип угроз, забывая обо всех других. Поэтому они не хотят замечать опасность, которую представляет исчезновение польских элементов в государствах, которые входили раньше в польскую культурную зону, и не проводят в отношении этих стран более активную политику. Они не занимаются эффективной защитой польского меньшинства и отказываются от решительной защиты польских интересов, боясь, что любая более или менее жесткая критика в адрес Литвы или Украины окажется водой на российскую мельницу на фоне того, что Россия (в их понимании) представляет абсолютную угрозу. Неудивительно, что все прочие вопросы о сохранении польского наследия или защита от возрождающегося украинского национализма кажутся в такой ситуации несущественными. А это ведет к полному параличу польской восточной политики.
