В результате терактов 11 сентября 2001 года в Соединенных Штатах, была запущена так называемая «война с террором». Но это не ограничилось лишь военными вторжениями в Афганистан и Ирак под руководством США; многие страны также увеличили мониторинг и контроль за средствами массовой информации и обычными гражданами. Правительства утверждали, что свобода выражения мнений и неприкосновенность личной жизни должны быть ограничены в интересах безопасности.
Ущерб от этого был особенно заметен в России, где антитеррористические положения часто использовались как средство, чтобы заглушить голоса тех, кто предлагает независимые или альтернативные точки зрения, особенно те, что критикуют правительство президента Владимира Путина. Используя безопасность как предлог, чтобы нарушить российское законодательство о СМИ, которое явно защищает журналистов от цензуры, правительство существенно подорвало журналистику.
Это законодательство было основано на европейском и международном праве и символизировало победу демократии в России. Но целостность законодательства была постепенно размыта поправками, которые ограничивают свободу слова и возможность журналистам беспрепятственно работать, а также неравномерным применением существующих правил.
Рассмотрим «закон о противодействии экстремистской деятельности», который ограничивает право на свободу выражения мнений, собраний и ассоциаций. Утвержденный в 2012 году на фоне общенациональных протестов против фальсификации выборов, он применялся чаще всего против журналистов и блогеров.
Существует аналогичная неопределенность в отношении других вытекающих отсюда терминов, таких как «диффамация» и «разжигание ненависти». Диффамация — определяемая более широкими дескрипторами, такими как «клевета» и «ущерб репутации» — была восстановлена как правонарушение в 2012 году наряду с законом, который определяет «клевету в отношении судей, присяжных заседателей, прокуроров и сотрудников правоохранительных органов» как поступок, заслуживающий сурового наказания.
Такие законы в значительной степени осложняют расследование случаев коррупции среди должностных лиц для независимых журналистов, на которых часто подают в суд руководители высшего звена и государственные служащие просто за предоставление информации об их роскошном образе жизни.
Но в последние годы популярность исков о диффамации уменьшилась в пользу обвинений в экстремизме и разжигании ненависти. Теперь копаться в коррупции местной полиции равносильно разжиганию ненависти против этой «социальной группы», а «эксперты»-лингвисты также обнаружили, что журналисты «разжигают ненависть» по отношению к сотрудникам районных администраций, судьям и другим органам власти.
Иногда такие законы могут быть применены действительно странным образом, только для того, чтобы препятствовать деятельности средств массовой информации. Например, газета может быть обвинена в разжигании ненависти и предстать перед судом за публикацию фотографий нацистского флага в рамках статьи о Второй мировой войне.
И законы продолжают поступать. За последние десятилетия было введено более 20 новых законов и нормативных актов, касающихся средств массовой информации, большинство из которых носит ограничительный характер. Эти меры не только ограничивают темы, которые журналисты могут с уверенностью раскрывать, они также работают на ограничение финансирования независимых средств массовой информации путем введения ограничений на иностранные инвестиции и рекламу. Такие законы вынудили многие организации средств массовой информации полностью перейти в интерактивный режим или вообще закрыться.
Страдают не только традиционные средства массовой информации. Для того чтобы контролировать интернет-публикации, включая блоги, Россия ввела новые правила пользования Интернетом. Любой сайт с более чем 3000 посетителей в день — не очень большое количество — в настоящее время считается «средством массовой информации» и, следовательно, попадает под ограничительные законы. Более того, блогеры больше не могут быть анонимными, а интернет-СМИ могут быть заблокированы без предупреждения.
Так называемый «закон Яровой», подписанный Путиным прошлым летом, идет дальше этого ряда репрессивных мер. Помимо всего прочего, он обязывает телефонных и интернет провайдеров хранить записи всех сообщений в течение шести месяцев, а все метаданные — в течение трех лет; они также должны помогать спецслужбам декодировать зашифрованные сообщения. И он влечет за собой более суровые меры наказания за «экстремизм» (то есть критику) и «массовые беспорядки» (то есть протесты).
Единственный закон, который применяется крайне редко, это 144 статья Уголовного кодекса, которая направлена на защиту журналистов от преследования и других действий, которые препятствуют их «законной профессиональной деятельности». В результате, согласно данным Фонда защиты гласности, в России права журналистов ежемесячно нарушаются десятки раз.
Часто вскоре после публикации какой-либо критики в адрес региональных властей, правоохранительных органов или богатых бизнесменов журналисты сталкиваются с угрозами, нападениями, порчей оборудования, несправедливыми штрафами, увольнениями, запретами и другими формами цензуры. Зная, что ни одна попытка предпринять какие-либо правовые действия против представителей власти или влиятельных лиц, которые им угрожают, не увенчается успехом, многие журналисты прибегают к самоцензуре.
Нападки российского правительства на независимые СМИ практически запретили какой-либо вид глубокого анализа и журналистских расследовании, которые имеют существенное значение для функционирования демократии. Любой протест был заглушен, в действительности мало кто обсуждает репрессии вообще. В конце концов, в этом-то и вся суть: отсутствие общественного участия — не говоря уже о недостаточной профессиональной солидарности и сотрудничестве — означает, что российские власти могут дышать свободно.
Надежда Ажгихина — вице-президент Европейской федерации журналистов в России
