За год украинцы стали в два раза беднее — за гранью фактического прожиточного минимума оказалось 58% населения. Такие данные обнародовали недавно в Институте демографии и социальных исследований имени М.В. Птухи НАН Украины. Мы отправились в Институт, чтобы выяснить, чем чревато внезапное обнищание населения, каков риск социального взрыва, кто самый бедный среди бедных и когда мы начнем жить лучше. На все эти вопросы «Репортеру» отвечала кандидат экономических наук, заведующая отделом исследований уровня жизни населения Людмила Черенько.
«Вести»: Что является мерилом бедности на Украине? Каким образом ученые института определяют уровень бедности?
Людмила Черенько: На Украине бедность мониторится по трем критериям. Первый — это официально утвержденный прожиточный минимум. На август 2016 года он составлял 1399 гривен. Поскольку он низкий, то и количество тех, у кого доходы ниже, небольшое — около 5%. Существует также фактический прожиточный минимум. Чтобы определить его, Минсоцполитики ежегодно рассчитывает «потребительскую корзину» по фактическим рыночным ценам (предоставляет Госстат), там 200 с лишним наименований товаров. Фактический прожиточный минимум вдвое превышает официальный и составляет на сегодня 2700 гривен. В годы, когда прожиточный минимум вовремя индексировался, фактический и официальный почти совпадали. В 2014 году, когда уже были признаки кризиса, инфляции, падение курса гривни, уровень бедности по фактическому прожиточному минимуму был менее 30%. А уже в 2015-м сказался виток инфляции и вдвое за год вырос уровень бедности — до 58%.
Второй критерий — относительный. В странах Европы еще в 1960-х годах пришли к мнению, что нехватка средств для выживания — неадекватный критерий для социальной политики, поскольку таких людей осталось крайне мало. Поэтому в Европе начали рассматривать бедность как неравенство, когда определенная часть населения не дотягивает до каких-то средних общественных стандартов. В странах Евросоюза граница между богатыми и бедными — 60% медианы (среднего) дохода. У нас в 2001 году приняли показатель бедности — 75% медианы (то есть, если человек зарабатывает меньше на 75%, чем средний доход по стране, то он считается бедным). Относительная бедность растет в периоды экономического роста и падает во время кризиса. Условно говоря, бедный становится богаче или беднее на 100 гривен, а богатый — на 100 тысяч. Неравенство во всем мире растет — разрыв увеличивается между странами, континентами. Средства, которые аккумулируют богатые люди, растут сейчас гораздо более быстрыми темпами.
По третьему, международному, критерию у нас принят стандарт $5 на человека в сутки (критерий бедности для стран Восточной и Центральной Европы). Не по валютному курсу, а по паритету покупательной способности по расчетам Всемирного банка. Раз в 10 лет эта организация сравнивает около 600 товарных позиций в разных странах. Этот показатель демонстрирует, сколько товаров можно купить на 1 доллар и на 1 гривню. Такой аналог индекса Биг Мака. Паритет покупательной способности показывает, что гривня — очень недооцененная валюта. Когда в 2013 году курс доллара составлял 8 гривен, по паритету он был 4,5 гривен. А в 2015 году — 6 гривен. Поэтому, по этому критерию, у нас бедных почти нет — в 2014-м их был 1%, а в 2015 году — 2%. Данные первого квартала 2016 года свидетельствуют, что ситуация улучшилась, и крайне бедных, кто выживает на 30 гривен в сутки, у нас практически нет.
— То есть нельзя утверждать, что Украина по уровню бедности скатилась до уровня африканских стран, например?
— Нет, нельзя. Да, произошел серьезный обвал покупательной способности, но он больше затронул серединную часть общества. Скорее, нас можно сравнивать с Белоруссией — у нас очень похожая ситуация. В 2013-м вообще были одинаковые показатели, тогда как в Молдове и России они значительно хуже. Масштабы бедности по критерию «5 долларов в сутки» у нас тоже меньшие, чем в России. И так было всегда.
— Сегодня ситуацию в стране часто сравнивают с 90-ми. По уровню бедности мы в каком периоде нашей истории?
— Официальный прожиточный минимум был утвержден в середине 2000 года. Тогда у нас более 70% имели доходы ниже этого показателя. Затем после 2002 года начинается головокружительная положительная тенденция — и к 2008 году количество бедных снижается до 19%. Тогда жилось лучше всего. Но кризис 2008-го нас выбивает, 2008-2009 идет несвоевременная индексация, и первый раз расходятся фактический и официальный прожиточный минимумы. Новый виток кризиса 2014-15 годов отбросил нас в 2003 год.
После кризиса 2008 года (мы из него, кстати, так и не вышли), начался период стагнации. 2013 год стал тупиковым, мы подошли к стене, что-то должно было произойти в экономике. Те, кто обвиняют события на Майдане в кризисе, ошибаются. Экономика уже была мертвой, превратилась в виртуальную, а социальные стандарты удерживали за счет внешних заимствований.
Оценить бедность с помощью статистики в начале 90-х годов невозможно, потому что она не велась. Первое обследование по международной методологии бюджетов домохозяйств провел Госкомстат в 1999 году. По тем данным, четверть всех доходов были из личного подсобного хозяйства. Люди перешли на натуральное хозяйство. Сейчас украинцы до такого состояния еще не дошли. Первые данные 2016 года свидетельствуют, что мы вышли из этой ямы в 58% и появилась надежда, что глубже не пойдем.
— Откуда вы берете данные о реальных доходах и тратах украинцев? И можно ли им доверять, ведь нашим людям свойственно прибедняться?
— Статистика официальных зарплат, конечно, не отражает реальной картины. Любая страна с таким серьезным срезом теневой экономики, как у нас, имеет тенденцию, что низы общества обычно живут на официальные доходы, а чем выше уровень жизни человека, тем выше у него процент теневых доходов. Поэтому все эти годы уровень жизни людей мы оценивали по расходам.
Обследование проводят в Госстате — 10 тысяч семей по всей Украине представляют все 14 млн домохозяйств. Это случайный выбор адреса. Семья в течение 2 недель должна ежедневно вести дневник расходов: купили 100 граммов масла, заплатили столько-то. Если бы это обследование было качественным, то позволяло бы сделать много оценок. Но люди еще с советских времен скрывают расходы.
В 2005-2006 годах была курьезная история, когда несколько подруг в Севастополе, у которых мужья — бизнесмены, попали в это обследование и откровенно писали все свои расходы. Что икру покупают через день, например. В результате оказалось, что Севастополь живет лучше Киева. У одной из подруг также было трое детей, что дополнительно «выбило» всю выборку многодетных семей по Украине. Получилось, что у нас многодетные живут лучше малодетных.
— А какие категории населения у нас самые бедные? И какое место в этой статистике занимают переселенцы из зоны АТО?
— Переселенцы, как правило, уже адаптировались и устроились, и ничем не отличаются от местных. Ведь выехали те, у кого было что-то за душой. Те бедные, которые не имели никаких возможностей, так и остались под обстрелами.
Исследования многих лет свидетельствуют, что, несмотря на события в политике, выплаты при рождении, льготы, многодетные все равно имеют самые высокие риски бедности. Когда в стране бедность была на уровне 25%, среди многодетных такой была каждая вторая семья.
По экспертным оценкам, также в зоне риска семьи, которые воспитывают ребенка с инвалидностью или ухаживают за инвалидом.
Даже занятость одного члена семьи не гарантирует защиту от бедности. Среди семей, где работает только один человек, уровень бедности чрезвычайно высок. Ведь молодым родителям надо содержать еще и ребенка. А если в семье двое или более детей и безработный, она попадает в зону очень высокой бедности.
А вот пенсионеры, которые живут отдельно, в лучшей ситуации. Кроме пенсии, у них часто есть приусадебные участки, подработка. Риски бедности у них начинаются с 75 лет. Кроме проблем со здоровьем, именно у этих пенсионеров сейчас самые низкие пенсии, потому что они не были справедливо проиндексированы в свое время.
— Какие последствия для общества несет резкое падение уровня жизни, которое происходит на Украине?
— Первое, что страдает при обнищании населения — общественная безопасность. Как правило, начинаются массовые протесты. Но Украина пришла в эту ситуацию нестандартно — с одновременным формированием гражданского общества, что сдерживает эти негативные процессы.
Однако при таком резком падении уровня жизни может мгновенно вырасти уровень криминала, экономических преступлений. Становится больше людей улицы, а это способствует распространению туберкулеза.
Происходит также воздействие на психологию людей, потому что мы еще не жили без кризисов. Психологический страх перед экономическими катаклизмами может заложиться генетически. Например, есть мнение, что люди с большим весом могут быть потомками людей, переживших голодомор. Они боятся остаться голодными, у них есть страх не наесться.
— Есть ли опасность тотального исчезновения среднего класса?
— Среднего класса как такового у нас и не было. В классическом понимании это численная мощная группа, которая может лоббировать свои интересы не хуже элиты, противостоять верхам общества. У нас группа, которая имеет признак среднедоходности (их доход свыше 10 тысяч гивен в месяц), составляет не более 20%. Они не влияют на общество и экономику, получают, что им дают. Кризис 2008-2009 года начал размывать эту группу. Бедных, у которых доходы ниже 2000 гривен, у нас около 25%. Протосредних, с условным уровнем дохода 2-10 тыячи. гривен — около 50%. И состоятельных людей в нашем обществе — 5%.
— В 90-ых на обнищание народ среагировал отказом от рождения детей. Тогда сформировалась «демографическая яма». Есть ли риск, что и сейчас повторится то же самое?
— Демографы разделяются во мнениях, был ли провал рождаемости в первой половине 90-ых вызван именно проблемами в экономике, или же тогда мы
Экономический кризис на Украине задел еще советский период — начался с 1989 года и продолжался до 1999-го. Он мог повлиять на демографические ориентации населения. То, что происходит сейчас, пока кратковременное и не такое пагубное. Демографические установки — в голове. Чтобы люди отказались рожать, нужно более длительное время. В общем, пока нет признаков, что мы приблизились к демографической яме 90-х.
— А как бедность влияет на настроение общества? При каких условиях происходит социальный взрыв?
— Если уровень бедности выше 50%, это уже первый звоночек. Но риск не всегда реализуется. Это надо отслеживать и противодействовать. Если бы на Украине не было войны, этот уровень риска протестов, возможно, уже бы сработал. Все правительства после 2008 года пытались удержать социальную ситуацию, все боялись, что общество сколыхнется. Янукович также пытался избежать протестов, шли очень активные внешние заимствования, чтобы поддержать социальные выплаты, но это все равно не помогло. Кстати, Майдан-2004 был странным с точки зрения экономики, потому что тогда была как раз «золотая эра», все показатели росли. Поэтому не всегда протесты имеют экономическую подоплеку.
— На чем люди, когда уменьшаются их доходы, прежде всего начинают экономить?
— В 2011-13 годах у людей очень сильно сужались покупательские возможности. Кто-то замечал, что не может позволить себе товары длительного пользования. Многие отказывались от бытовых услуг. В 2014-м экономия шла уже на продуктах питания. Тогда переходили на другие торговые марки, менее раскрученные. В 2015-м экономили практически на всем. Люди пытались свести концы с концами, и львиная доля денег шла на питание. А вот в 2016-м инфляция пошла за счет непродовольственных товаров — люди стали больше покупать одежды, обуви. Это означает, что или запасы одежды и обуви у них полностью были исчерпаны, и украинцы вынуждены были обновлять гардероб, или действительно что-то стабилизировалось в доходах населения, и люди смогли себе позволить покупать обновки. И этим вызван виток цен.
Однозначно мы стали употреблять меньше мяса и рыбы, но не катастрофически. Алкоголь трудно отследить, потому что его много неучтенного. А вот курить действительно многие бросают из соображений экономии.
— Бедность также предусматривает ограничение возможностей культурного развития, доступности высшего образования, медицины. Какие последствия для общества это может иметь в будущем?
— Количество бюджетных мест в вузах пока не сокращали, поэтому все еще большая часть детей могла попасть на бесплатные места. Опросы показывают, что родители могут экономить на чем угодно, но детей отправляют к репетиторам, чтобы дать образование. Люди продолжают инвестировать в образование. Если этот кризисный период затянется, тогда выйдет на первый план более прагматичный подход — выбирать заработок вместо диплома.
А вот невозможность оплачивать услуги здравоохранения действительно опасна. Серьезная болезнь одного из членов влечет за собой обнищание всей семьи. По нашим оценкам, примерно в 90% случаев, если семья сталкивается с ситуацией, что кому-то из родных необходимо хирургическое вмешательство или длительная реабилитация, она оказывается на пороге бедности. Человек, который все время экономит, вовремя не пойдет к врачу — и затягивает болезнь, покупая более дешевые лекарства.
— Существует ли связь бедности и уровня смертности?
— Да, но в разных аспектах. В периоды экономического кризиса растет количество суицидов, когда люди психологически не выдерживают невзгод. Смертность от болезней также растет. Но не так существенно, поскольку от системы здравоохранения эти показатели зависят только на 15%. Остальные — от образа жизни. Смертность мужчин в трудоспособном возрасте с этим и связана: мало спорта, некачественная пища плюс вредные привычки.
— А есть ли угроза того, что работоспособная молодежь начнет массово выезжать на заработки или эмигрирует? Особенно, если введут безвизовый режим.
— Озвучить желание уехать из страны и сделать этот шаг — это разные вещи, многие не решаются, тем более, что для эмиграции нужно иметь стартовый капитал. Думаю, очередной волны эмиграции не будет, потому что в 2016 году ситуация на рынке труда улучшилась. Определенные риски, конечно, несет введение безвизового режима. Но по большей мере, это будет трудовая миграция. Эксперты говорят, что в период, когда государство не может предложить высокооплачиваемую работу, лучше, когда человек работает за рубежом, а средства присылает сюда и тем самым поддерживает нашу экономику.
— С декабря на Украине планируют повысить прожиточный минимум, а также пересмотреть перечень продуктов и товаров, которые составляют потребительскую корзину. Насколько адекватный у нас этот набор минимально необходимого и какие нормы действуют в других странах?
— Совсем неадекватный. Такой подход с детализацией всех товаров, включая непродовольственные, вообще почти нигде не используется. Россия, Казахстан несколько лет назад отошли от этого. Они детализируют продовольственную часть лишь с точки зрения медицинской составляющей, остальные товары и услуги берут только в процентах. В США используют подход полной детализации для расчета пособий по бедности.
Продуктовую составляющую украинской корзины разрабатывает Минздрав в два этапа — прописывает, сколько должно быть микроэлементов в рационе, а затем переводят это на язык конкретных продуктов питания. А по непродовольственной части нет ни одного норматива и аргументации, почему три пары носков, а не четыре. Недостаток такого подхода в том, что на самом деле невозможно детализировать все в жизни человека, еще и по срокам использования.
Сейчас кабмин предлагает актуализировать какие-то позиции потребительской корзины. Но тут важно понимать, что мы хотим рассчитать с ее помощью — стандарт выживания или полноценной жизни, на основе которого будем высчитывать минимальную заработную плату. Сейчас эти выплаты и так сжаты до невозможности — что минзарплата, что пособие по бедности почти одинаковы.
Нынешний фактический прожиточный минимум в месяц — 2700 гривен. Но люди живут не на него, а на доходы: на минимальную зарплату, пенсию, пособие. А они у нас часто ниже прожиточного минимума. Был очень долгий период, когда минимальная пенсия составляла 20% прожиточного минимума для пенсионеров, а минимальная зарплата — 40%. Сегодня минимальная заработная плата должна составлять хотя бы 4000 грн (сейчас она 1450 грн, с декабря обещают повысить до 1600 грн. — «Репортер»). У нас уже более полутора лет не было индексации. А ведь в 2015 году инфляция достигала чуть ли не 100%, и цены выросли почти вдвое. По оптимистическим прогнозам, аж к 2020 году мы должны на показатели, когда фактический прожиточный и официальный минимумы совпадают.
— Повышение возраста выхода на пенсию улучшит ситуацию?
— Что такое повышение пенсионного возраста для Пенсионного фонда? Это означает, что меньшему числу людей надо выплачивать пенсии. Это частично позволит сбалансировать Пенсионный фонд. У нас повышение пенсионного возраста происходит очень медленно — по полгода в год. Сейчас на пенсию выходят женщины в 57,5 лет. До 60-65 нам еще много лет идти.
Большинство экспертов говорят, что надо поднимать пенсионный возраст с точки зрения справедливости, потому что у нас очень длительный период между достижением пенсионного возраста и смертью. Особенно это касается женщин. А у мужчин существуют пороговые пределы — если они их преодолевают, то получают большие шансы дожить до глубокой старости. Это 15, 40 и 60 лет. У женщин таких периодов нет.
Многие говорят, что на пенсии человек чувствует себя ненужным, и это влияет на продолжительность жизни. Фактически сейчас один плательщик взносов содержит одного пенсионера. Тенденция страшная, потому что раньше на одного пенсионера приходилось больше работающих. У нас очень старое население. И все зарубежные заимствования и кредиты в большей степени вызваны именно ситуацией с пенсионерами.
— Система субсидий охватывает все большее количество населения и ставит их в зависимость от государства. В данной ситуации — это лучший вариант?
— Основной мотив внедрения этой системы — в условиях реформирования экономики спасти жилищно-коммунальную систему.
С октября 2014 года формула расчета такой помощи стала более справедливой и увеличила шансы населения на получение субсидии. Причем если раньше субсидии были ориентированы только на малоимущих, то сейчас больше на средние слои общества, у которых высокое потребление коммунальных услуг.
Для людей, которые привыкли полагаться на себя, получения субсидии — психологическая драма. Это как протягивать руку. Поэтому в конце 2014 — начале 2015 люди не обращались за субсидиями. Чиновники не могли понять, что происходит. Организовали очень много проектов для того, чтобы снять этот психологический барьер. Для того, чтобы достичь такого процента, как сейчас (чуть ли не половина семей попадает в программу субсидий), Кабмин с международными организациями проводили кучу фокус-групп, отрабатывали слоганы. Только чтобы людей уговорить обратиться за субсидией. Многие просто не доверяли, имели страхи. Государство понимает: если люди стесняются идти за субсидиями, а платить не могут, накапливаются долги. В рамках всей системы массовые неплатежи приведут к полному падению коммунальной системы, коллапсу.
2016 год — последний раунд существенного повышения тарифов. Далее, с 2017 года, доходы людей должны начать расти, то есть произойдет естественное освобождение программы. На субсидиях останутся одинокие пенсионеры. Все семьи, которые временно там оказались, будут постепенно выходить из программы.
