Французский геополитик Рено Жирар подробно описывает стратегии влияния США, России и других региональных актеров на Ближнем Востоке. По его мнению, только реализм может помочь избежать повторения ошибок, допущенных в прошлом в Ираке и Сирии.
FigaroVox: Битва за Мосул началась. Можно ли сказать, что речь идет о начале конца для «Исламского государства»?
Рено Жирар (Renaud Girard): Речь идет о начале конца исламского государства, как своеобразного Суннистана, который пытался добиться независимого существования. В то же время это вовсе не означает конец террористической организации под названием «Исламское государство» (организация запрещена в РФ — прим.ред.). Нужно видеть разницу. У нас слишком часто твердили, что ИГ — не государство. На ВВС до сих пор говорят "так называемое «Исламское государство»". Тем не менее, ИГ держит под контролем четко определенную территорию, пусть сейчас она и сокращается. У него есть администрация и суды, даже если они кажутся нам варварскими. Существует там и гражданская иерархия с халифом Абу Бакром аль-Багдади и военная иерархия с бывшими генералами армии Саддама Хусейна. Наконец, ИГ взимает налоги. Таким образом, у него есть множество черт настоящего государства. Поэтому ИГ исчезнет как государство, но не как террористическая организация. В Мосуле, как и во всех асимметричных войнах, боевики стали мастерами игры в прятки. Они не настолько глупы, чтобы ввязываться в открытый бой. Они будут отступать, скрываться, оставлять после себя тысячи ловушек и мин. Они будут прятаться и потом появляться в другом месте. Например, в ливийской пустыне. Более того, скорый конец ИГ как контролирующего некую территорию государства (но опять-таки не как организации) ни в коей мере не означает окончание исламистских терактов на Западе. Теракты происходили там до ИГ и будут происходить и после него, пусть даже и под флагами других движений.
— В Мосуле все еще остаются порядка полутора миллиона мирных жителей. Сейчас западная общественность возмущена ситуацией в Алеппо, но чего стоит ждать в гуманитарном плане от начинающихся городских боев в Ираке?
— В настоящий момент мирному населению в Мосуле приходится очень тяжело. Главным образом потому, что боевики ИГ похищают людей и используют их как живые щиты. Смогут ли американцы и международная коалиция добиться в Мосуле результатов быстрее и эффективнее, чем сирийская армия, которая продемонстрировала крайне плохие результаты в Алеппо, активно пользуется пытками и отправляет людей за решетку по политическим соображениям? Посмотрим. Наверное, все это продумывалось, чтобы не допустить повторения прошлых ошибок в Ираке. Правильным вариантом было бы сделать так, чтобы от джихадистов избавились сами суннитские племена. Если все получится, то это можно считать большим успехом. Но история непредсказуема, и поэтому не будем забегать вперед.
— Большинство наблюдателей говорят о военных преступлениях в Алеппо. Россия же поспешила заявить, что выявила военные преступления в Мосуле. Что вы об этом думаете?
— Когда идет война, всегда есть военные преступления! Война уродлива. Во время Второй мировой войны их совершили японцы. И понесли наказание в ходе токийского процесса. Но что насчет американских бомбардировок Токио зажигательными бомбами в 1944 году, которые унесли сотни тысяч невинных жизней? Разве это не было военным преступлением? Авиаудары нельзя назвать чем-то новым. Они начались не с Алеппо. В 1944 году, когда американцы хотели высадиться на европейском континенте, город Сен-Ло был полностью стерт с лица земли в ночь с 6 на 7 июня, потому что они думали, что на вокзале были немцы. Немцев там не было… но могли и быть. В любом случае, это никак не может служить оправданием для нацистов. Наивно думать, что на войне гибнут только военные. Так могло быть в некоторых войнах на протяжение относительно короткого периода истории, например, в битве при Фонтенуа в 1744 году («Господа англичане, стреляйте первыми»), до войны 1914 года. Начиная с Первой мировой войны гибнет множество мирных жителей, и совершаются страшные зверства.
Война аморальна. Именно поэтому я на протяжение вот уже 30 лет всячески борюсь с неоконсерватизмом и всеми политиками, которые подобно американскому сенатору Джексону неверно истолковывают философа Лео Штрауса, считая, что их идеи справедливости, демократии и прав человека важнее мира и могут утверждаться силой. Будучи поборником политического реализма в духе Меттерниха и Киссинджера, я уверен, что мир — самое ценное благо.
Вопреки встречающимся заблуждениям в реалистической позиции нет ни грамма цинизма. Реалисты — вовсе не разочаровавшиеся во всем люди, которые между миром и демократией выбирают мир. Нет, я считаю, что подобный выбор иллюзорен, потому что без мира не может быть никакой демократии. И раз мир является условием демократии, стремление неоконсерваторов навязать демократию силой — это нонсенс. Это подтверждается иракским примером: вторжение в Ирак не только создало хаос и дало пищу исламистскому терроризму, но и не позволило стране ни на шаг продвинуться вперед к демократии. Иракцы потеряли мир, так и не получив свободы.
— Что вы думаете о ситуации в Алеппо?
— Страдания мирного населения в Алеппо невыносимы. Если бы наше сострадание было реальным, мы бы не сидели, сложа руки, и не довольствовались благонравным возмущением СМИ. Мы бы попытались что-то сделать. Но чтобы действовать, нужно понимать реалии, так как действительность по определению представляет собой сдерживающий фактор. Как говорил Лакан (Jacques Lacan), «реальность — это то, обо что бьешься». В данном случае реальность в том, что бесчинства совершаются с обеих сторон, и что мы не можем предпринять военные действия против Башара Асада хотя бы потому, что его поддерживает Россия, а нам некого поставить вместо него. Нужно принимать действительность такой, какая она есть, и вести переговоры с Асадом.
Спасти Алеппо может только реализм. С Асадом нужно говорить именно потому, что эта война ужасна. Он принадлежит к клану, который находится у власти уже 46 лет. Он получает помощь от России и Ирана, представлен государственным аппаратом, обладает сильной армией и пользуется поддержкой немалой части населения (все меньшинства, а также часть суннитов). Иначе говоря, он — ключевой игрок. И раз политика должна опираться на реалии, с ним нужно говорить (как, впрочем, и с мятежниками-салафитами), пусть это и неприятно. Война оказалась такой долгой и кровавой, потому что Асад и мятежники представляют две стороны поляризованного сирийского общества. То есть, никакого выхода из кризиса не будет, если отказаться разговаривать с мятежниками или Асадом. Без диалога с Асадом мира не будет, а кровавая баня продолжится. Не стоит забывать, что для подписания Дейтонского соглашения, которое положило конец войне в Боснии, пришлось вести договариваться с сербами. Если бы мы начали переговоры с Асадом и предложили/навязали посредничество, то сегодня не было бы бойни в Алеппо. Разорвав отношения с ним, мы лишили себя переговорных возможностей и подтолкнули его к ужесточению репрессий. Таким образом, на нас самих лежит часть ответственности за кровопролитие из-за отказа договариваться с Асадом. Настоящая нравственность (она заключается в помощи людям в Алеппо) смеется над нашим возмущением.
Если наше сострадание к Алеппо искренне, нам нужно преодолеть инстинктивное (и оправданное) отвращение и начать говорить с Асадом, чтобы спасти то, что еще можно спасти.
Для Алеппо я предлагаю такой вариант: не ждать полного урегулирования сирийского кризиса, а подписать локальный мир. Для этого мятежники должны сложить оружие и обратиться к ООН, США, России (она, как покровитель Дамаска, может контролировать сирийский режим) и Турции (она помогает повстанцам), чтобы те обеспечили безопасность и не позволили сирийским властям устроить против них новые зверства.
— Не лучше ли было бы помочь повстанцам в Алеппо?
— Нет. В Алеппо есть две категории людей: мятежники и мирные жители, которых те используют как живой щит. Помогать нужно мирному населению (дипломатией и гуманитарными программами), а не мятежникам. Повстанцы — это исламистские активисты, на счету которых множество зверств.
Давайте усвоим уроки прошлого. Не станем повторять ошибки Афганистана, где ради борьбы с СССР мы пригрели на груди змею, оказав поддержку Бен Ладену и Гульбеддину Хекматияру (несет ответственность за гибель десяти французских солдат в 2008 году). Нельзя повторять ту же ошибку, что в Ираке, где свержение светского и не опасного для Запада диктатора дестабилизировало весь регион и привело к хаосу, гонениям христиан и появлению ИГ.
Не стоит забывать и о том, что, как уже писал социолог Мишель Сера (Michel Seurat), исламисты давно пустили корни в Алеппо. В 1973 году Хафез Асад предложил светскую конституцию страны, однако в ответ вспыхнули исламистские восстания в Хаме, Хомсе и Алеппо (второй по величине город и главный экономический центр). Он был вынужден пойти на уступки и прописать в конституции, что президент обязательно должен быть мусульманином.
Основная группа мятежников в Алеппо — это «Джебхат ан-Нусра», сирийский филиал «Аль-Каиды» (запрещены на территории РФ — прим.ред.). Сейчас они сменили название по соображениям пиара. Использование старого слова «Шам» для обозначения Сирии свидетельствует о презрении к современным национальным реалиям страны. На счету этой группы множество бесчинств. 9 сентября 2013 года она напала на старый христианский город Маалула к северу от Дамаска. Там джихадисты разграбили церкви, захватили монастыри, убили не менее двадцати мирных жителей и похитили еще пятнадцать. 11 декабря 2013 года боевики движения проникли в промышленный город Адра (на северо-востоке от Дамаска): погибли как минимум 32 мирных жителя (алавиты, христиане, друзы и исмаилиты). Сотни людей были обезглавлены.
В силу своей идеологии и устроенных зверств, «Джебхат ан-Нусра» не пользуется популярностью среди населения. По данным проведенного в июле 2015 года в Сирии опроса международной ассоциации ORB, 63% сирийцев придерживаются отрицательного мнения о движении. В марте 2016 году сотни суннитов из города Маарат ан-Нуман (северо-запад) с риском для жизни устроили уличные протесты с требованием ухода «Джебхат ан-Нусра».
В Алеппо все еще остается множество мирных жителей. Почему тогда мятежники не взяли под контроль весь город? Потому что многие жители настроены к ним враждебно. Главная линия раскола между повстанческими и правительственными группами проходит вовсе не через религию, потому что тут все — сунниты (за исключением поддерживающего режим христианского меньшинства), а социальное, историческое и географическое разделение. Речь идет о долгое время живущих в городах слоях населения (на западе), которые образуют торговые классы и враждебно относятся к «Джебхат ан-Нусра», и сельском, более бедном и исламизированном населении (на востоке).
Если мятежники победят, они устроят резню в Алеппо и сформируют там исламский эмират, как подражателя и соперника ИГ. Оттуда устраивались бы теракты, как против Израиля, так и против Запада (в частности для состязания с терактами ИГ). Не стоит забывать, что теракты 11 сентября 2001 года (самые кровавые в истории терроризма), в Мадриде в 2004 году, в Лондоне в 2005 году и в Charlie Hebdo были делом рук «Аль-Каиды». Как и убийство американского консула в Ливии в 2012 году. Вспомним, что террорист Мохаммед Мера тоже заявлял о своих связях с «Аль-Каидой». Кроме того, сразу после прошлогодних терактов в Париже «Джебхат ан-Нусра», несмотря на соперничество и ИГ, выпустил пресс-релиз, в котором заявил, что поддерживает теракты и поздравляет ИГ. Кроме того, было бы странно вести борьбу с «Аль-Каидой» в Мали, рисковать для этого жизнями солдат и тратить деньги налогоплательщиков, но в то же время поддерживать террористов в Сирии.
Было бы неправильно ставить «Джебхат ан-Нусра» на один уровень с Асадом, потому что джихадисты на дух не переносят свободу вероисповедания, а Асад является ее гарантом. Более того, боевики, против которых сражается Асад в Алеппо, относится к «Аль-Каиде», а также, как и ИГ, организуют у нас теракты, убивают наших детей на улицах наших городов. Асад такого не делает. Вспомним историю. Сталин был кровавым диктатором, но Франция совершила огромную ошибку, отказавшись от союза с ним в 1935 году. По счастью, союзники поддержали его в 1941 году, иначе нацизм бы победил. Разница между Гитлером и Сталиным была в том, что Сталин не собирался нападать на Францию и, следовательно, не был нашим главным врагом. Сегодня же наш главный враг — суннитский джихадизм. А не Асад.
Как бы то ни было, мне не кажется, что западным державам следует отказываться от военных операций. Но перед вмешательством им нужно выполнить три условия. Помимо неукоснительного соблюдения международного права они должны быть уверены, что у них есть надежный партнер на смену лидеру, которого они хотят сместить. Что операция улучшит жизнь местного населения и будет служить их собственным интересам, особенно с учетом финансовой нагрузки на налогоплательщиков. Однако, ни одно из этих условий не будет выполнено в случае ударов по Асаду. Российское вето в ООН будет чревато для нас нарушением международного права. Нам некого поставить вместо Асада. Его свержение погрузит Сирию в еще больший хаос. А само вмешательство не только ничего нам не даст, но и создаст для нас угрозу в результате усиления наших врагов-исламистов. В таких условиях нужно предпочесть дипломатию войне.
— Каково положение мирного населения в современных войнах?
— В современных асимметричных войнах в первую очередь гибнут именно мирные жители. Когда американцы взяли Ирак и устроили войну в Афганистане, они часто бомбили скопления людей. Было множество ошибок. Я сам освещал оба этих конфликта. В Афганистане бомба как-то упала на свадьбу. Погибли 140 ни в чем не повинных людей. С чем были связаны бомбардировки? Со стремлением американской армии помочь правительству Хамида Карзая отвоевать территорию у исламистов. Сегодня Россия точно таким же образом решила помочь режиму Башара Асада отбить территорию у мятежников.
Запад не в том положении, чтобы читать ей нотации. В российской операции было две фазы. В сентябре 2015 года стартовала фаза спасения, потому что Дамаск был готов пасть. Стоит понимать, что если бы это случилось, начался бы геноцид алавитов и друзов, христиан в лучшем случае выдворили бы в соседний Ливан (а в худшем просто-напросто перебили), а церкви в Дамаске сожгли. О намерениях мятежников свидетельствует один простой факт: «Джебхат ан-Нусра» назвал операцию по завоеванию Алеппо в честь террориста Ибрагима Юсефа, который в 1973 году убил 83 кадета-алавита в местном военном училище. Затем Россия решила (это уже, конечно, заслуживает критики) поддержать попытку Башара Асада силой отвоевать захваченную мятежниками территорию. То, как сирийская армия (многие ее офицеры учились в СССР) подошла к взятию Алеппо, напоминает действия российских сил в Грозном (в частности речь идет о массированных обстрелах города). Россияне плохо знакомы с тактикой точечных ударов. В конце концов, именно так советская армия взяла Берлин в 1945 году.
— Турция заявила, что может вмешаться в битву за Мосул. Стоит ли ждать операцию «Щит Тигра» в Ираке после «Щита Евфрата» в Сирии?
— Есть ли у суннитского населения Ирака основания опасаться шиитов?
— Англосаксонское вторжение 2003 года вызвало гражданскую войну шиитов и суннитов, хотя в прошлом ничего подобного не было. Напомним, что первая война в Персидском заливе велась между Ираком и Ираном с 1980 по 1988 год. Солдаты иракской армии, шииты в своем большинстве, сражались с иранскими шиитами. То есть, гражданский конфликт стал относительно новым явлением, отголоском войны в Ираке 2003 года.
В геополитике ощущения людей важнее, чем реальность при взгляде издалека. После вторжения американцы поставили у власти шиитов. С тех пор суннитское население испытывает к ним сильнейшее недоверие. Именно поэтому многие суннитские племена присоединились к Исламскому государству: с их точки зрения оно должно было защитить их от репрессий властей. Сегодня иракская армия пытается сформировать суннитские отряды. Кстати говоря, уже отмечалось, что в Мосул должны будут войти не шииты и не курды, а сунниты.
Возьмем в пример Багдад: целые кварталы столицы превратились в этнически чистые зоны. Чтобы смягчить межобщинную напряженность потребуется приложить немало сил. В прошлом шииты устраивал репрессии, но, думаю, сейчас были приняты все меры, чтобы избежать повторения подобных событий. К тому же, война ведется в присутствии сотен наблюдателей. В частности там много журналистов. Устроить расправу над мирным населением было бы не так-то и просто.
— Вы говорите о неоосманских планах Турции. Но нет ли у Ирана неоперсидских амбиций?
— Американцы, сами того не желая, отдали Ирак иранцам. Для Тегерана это стало нежданной удачей. Можно смело сказать, что посол Ирана в Багдаде пользуется не меньшим влиянием, чем его американский коллега. Как бы то ни было, у них существуют идеологические и религиозные расхождения. Иракцы почитают аятоллу Али Систани, а не иранских аятолл. Аятолла Систани не согласен с существующей в Иране системой «Вилаят аль-факих» (государство просвещенных). В Тегеране власть принадлежит тем, кто сведущ в религии. Именно поэтому на вершине иранской политической системы стоит религиозный деятель, верховный лидер. Иракские шииты в свою очередь не вводили «Вилаят аль-факих», несмотря на близость к иранцам. Кроме того, Ирак — арабская страна (иранцы — персы), и по меньшей мере 20% его населения — сунниты (сюда также стоит добавить 15% курдов, большинство из которых тоже сунниты). Иран поддерживает очень тесные отношения с Ираком, он это не означает, что тот стал иранской колонией.
— Франсуа Олланд заявил, что нужно думать о том, что будет после Мосула. Можно ли восстановить единое иракское государство на развалинах ИГ, или же все придет к расширению федеральной модели, в частности по отношению к суннитам по примеру Иракского Курдистана (Эрбиль пользуется широкой автономией от Багдада)?
— Как говорил генерал де Голль, нужно принимать действительность такой, какая она есть. Никто не станет возвращаться к автономии Иракского Курдистана, которая прописана в конституции страны 2003 года. Не считая курдов, никто не хочет раздела государства. Все видят, что это работает плохо. Так пытались сделать под давлением американцев в Африке в начале 2000-х годов. Было слеплено государство под названием Южный Судан. Воцарился хаос. Два основных племени ведут войну, которая уже унесла жизни более 50 тысяч человек. То есть, никто не хочет перекраивать карту Ближнего Востока. Потребуется формировать автономные провинции. Столицей суннитской провинции (она вряд ли получит такую же широкую автономию, как курдская) станет Мосул. У нее будут собственные суннитские отряды для поддержания порядка и борьбы с джихадистами. Большая шиитская провинция будет простираться почти до Багдада. Тот же станет чем-то вроде Брюсселя, Исламабада или Вашингтона, то есть зоной, где сунниты, шииты и курды смогут жить вместе, но отдельно друг от друга.
— В сирийском Алеппо гуманитарная пауза продержалась всего три дня. К каким последствиям может привести взятие Алеппо режимом Башара Асада?
— Сирийская армия начала наступление в Алеппо с 22 сентября в связи с отходом 5 тысяч мятежников, которые отправились сражаться вместе с турецкой армией в операции «Щит Евфрата» против Исламского государства и Курдов. Именно это стало залогом продвижения сирийской армии, потому что особо блестящих результатов она не демонстрировала. Она нуждается в России, ливанской «Хезболле», шиитских отрядах и иранских спецподразделениях. Если Асад вернет Алеппо, это станет мощным символом. Алеппо был экономической столицей страны. Я говорю в прошедшем времени, потому что сейчас промышленность разрушена. В такой перспективе Башар Асад будет удерживать границу с Ливаном, Дамаск, алавитское побережье (Латакия, Тартус) и Алеппо.
— Может ли он пойти дальше и отвоевать всю территорию Сирии?
— Не думаю. Прежде всего, потому что интересы России не совпадают с интересами Дамаска: Москва прислушивается к западным партнерам. Переговоры в рамках «Нормандской четверки» в Берлине прошли в ледяной атмосфере, однако стоит отметить, что они все же состоялись. После обсуждения украинского кризиса и отъезда Петра Порошенко, Владимир Путин оказался лицом к лицу с Ангелой Меркель и Франсуа Олландом. Именно в этой связи Россия решила на неделю воздержаться от бомбардировок Алеппо. Не думаю, что она захочет пойти дальше спасения полезной Сирии и христиан. Что касается Башара Асада, как я уже говорил, его армия довольно слаба. С начала конфликта она потеряла 80 тысяч человек, в основном алавитов. Дамаск не сможет силой ни вернуть себе курдские зоны (местные отряды показали, что прекрасно умеют сражаться), ни отвоевать Идлиб (там мятежникам помогают турки), ни расширить влияние в суннитской пустыне. Здесь также стоит принять во внимание усталость «Хезболлы», которая потеряла много людей и навлекла на себя серьезную критику в Ливане. Таким образом, в Сирии может быть лишь такое же решение, как в Ираке, то есть формирование курдской, суннитской и алавитской автономных зон. В последнюю будут также входить большая часть меньшинств и прослойка суннитской буржуазии, которая близка к партии «Баас» Башара Асада.
— Сейчас в прессе меньше говорят о влиянии стран Персидского залива и в частности Саудовской Аравии в Сирии и Ираке. Они сдали позиции при новом раскладе?
— Саудовская Аравия ослабла сразу по трем пунктам. Прежде всего, из-за падения цен на нефть. Далее, из-за явной неудачи в Йемене: все видят, что ее вооруженные силы очень слабы. Эр-Рияд оказался не в силах противостоять мятежникам-хуситам. Наконец, потому что Запад начинает осознавать, что Саудовская Аравия сама стоит за многими джихадистскими движениями. После теракта в Мекке в 1979 году был заключен секретный пакт. Руководство страны донесло до своей исламистской молодежи следующую мысль: вы можете творить все, что угодно, за границей и формировать любые частные фонды, только не трогайте династию Саудов. Этот опасный пакт привел к известным всем нам последствиям в развитии мирового джихадизма, однако сегодня ощутимо ослаб, что создает риск внутренней нестабильности в Саудовской Аравии. То же самое касается и пакта Куинси, который назван так в честь американского крейсера, где его в феврале 1945 года подписали Франклин Рузвельт и король ибн Сауд (в 2005 году он был продлен Джорджем Бушем).
— Во время подписания пакта Вашингтоном и Эр-Риядом в 1945 году Иран был союзником США. У американской политики тогда были две опоры на Ближнем Востоке. После иранской революции 1979 года американцы потеряли Тегеран. Не создало ли это дисбаланс?
— Разумеется. Потеря американцам Ирана в 1979 году пошатнула их положение на Ближнем Востоке. Кстати, стоит отметить, что особого хладнокровия они тут не проявили… Когда шаха свергли, Вашингтон решил ограничиться полумерами, что всегда плохо в геополитике. Им следовало либо принять силовые меры и сместить новую власть, как они поступили с Мохаммедом Мосаддыком в 1953 году, чтобы поставить вместо нее военного для сохранения проамериканского режима. Либо наоборот принять исламскую революцию. Можно было бы подумать, что Вашингтон постепенно восстановит дипломатические отношения с Тегераном в 1990-х годах. Но этого не произошло из-за упрямства и интеллектуальной негибкости американской геополитической мысли. В такой перспективе Иран и Куба стали большими (пуст и запоздалыми) достижениями Барака Обамы.
Как вы говорите, у здравой американской политики должно быть две опоры: суннитская с одной стороны и шиитская с другой. Но можно сказать, что у нее должно быть больше опор, потому Египет важнее Саудовской Аравии. Университет Аль-Азхар должен значить больше ваххабитских шейхов. Сегодня Саудовская Аравия ослаблена еще и потому, что общественное мнение в США начинает задавать вопросы… Государство не смогло отказаться от требований провести следствие по поводу ответственности саудовского государства в терактах 11 сентября. И это только начало.
— Позиции стран Персидского залива, кроме Саудовской Аравии, ослаблены на Ближнем Востоке?
— У государств Персидского залива есть серьезные разногласия. Они едины, когда речь заходит о вмешательстве против несуннитов в Йемене или Бахрейне. Вообще, довольно забавно смотреть на то, как «Аль-Джазира» читает нотации по Сирии, но забывает о произошедшем в Бахрейне. В этом маленьком государстве шиитское большинство захотело конституционную монархию, которую обещала ему Великобритания после ухода в 1971 году. Но Саудовская Аравия отправила танки. Как бы то ни было, по другим вопросам среди государств Персидского залива нет единства. Так, Катар поддерживает «Братьев-мусульман», а Объединённые Арабские Эмираты всячески противодействуют им и политическому исламу в целом. ОАЭ тем интереснее, что им удалось достичь успехов в экономике, примером чему служат Дубай и Абу-Даби. До войны финансовой столицей Ближнего Востока был Бейрут, а сегодня эту роль играет Дубай, в основании богатств которого лежит не нефть, а торговля.
— Американцы сдали позиции на Ближнем Востоке?
— Да, американцы сдали позиции в регионе. В этом нет никаких сомнений. Чтобы убедиться в этом, достаточно провести краткое историческое сравнение. После освобождения Кувейта в 1991 году все взгляды были обращены на американцев. Они были настоящей сверхдержавой и ловко провели войну против Ирака, установив союзные связи с Сирией Хафеза Асада, которой отдали в вассалы Ливан на конференции в Таифе в октябре 1989 года. У нас часто забывают, что американскому политическому классу не всегда была свойственна нравственность. Сегодня же США потеряли былые позиции в Сирии, Ливане, Ираке, Турции и Египте. У них остается только Иордания. Кто на первых ролях в Ливии? Не знаю, но точно не Вашингтон. США не в силах помешать триумфальному возвращению России в регион. Да и хотят ли они этого на самом деле? Особенно с учетом стратегии Обамы по «руководству из задних рядов» на Ближнем Востоке.
— Что произошло с Францией? Ее больше не слышно?
— К сожалению, Франция полностью исчезла с Ближнего Востока, хотя раньше играла там очень важную роль. Ее даже больше не приглашают на крупные конференции по Сирии, хотя у нее в прошлом был в регионе мандат. Наша страна совершила ошибку, став пуделем США, и не поняла, что пудель ни на что не годен. Разумеется, я за альянс с США, но быть союзником не значит слепо идти на поводу. Если посмотреть период между участием Башара Асада на параде 2008 года в Париже и сегодняшним днем, получается, что в Сирии нашу дипломатию бросало из стороны в сторону. Дипломатия должна ориентироваться в первую очередь на среднесрочную и долгосрочную перспективу. Она должна опираться не на эмоции, а оценку наших национальных интересов. С Сирией и Ираном у нас была возможность сыграть роль посредника между ними и США. Но мы отказались от этой исторической роли, в которой наши традиции независимости дали бы нам преимущество. Если мы будем требовательным союзников Вашингтона, тот будет нас уважать.
Наша ближневосточная политика должна опираться на две оси. Во-первых, это борьба с исламистским терроризмом (причем и на нашей территории). Во-вторых, политика посредничества. Франция больше не выглядит хищнической державой на Ближнем Востоке. Тем не менее, ее голос еще что-то значит благодаря арабской политике президентов де Голля и Помпиду, а также противодействию войне в Ираке в 2003 году. Она — союзница суннитских монархий Персидского залива, но пользуется уважением в Иране. Она ведет диалог одновременно с палестинцами и израильтянами. Наша страна могла бы стать посредником в четырех главных вопросах, которые бы поспособствовали общей разрядке в регионе: Сирия, примирение шиитского Ирана с суннитскими нефтяными монархиями, палестино-израильское урегулирование и переговоры Израиля с Ираном. Только реалистичная политика позволит нам вернуть влияние на Ближнем Востоке.
