Кристин Эванс, Между правдой и временем: история советского Центрального телевидения (Christine E. Evans, Between Truth and Time: A History of Soviet Central Television)
В первой главе своей истории советского Центрального телевидения Кристин Эванс рассматривает две российские телепередачи 2014 года: февральскую трансляцию церемонии открытия Зимней Олимпиады в Сочи — грандиозное развлекательное шоу, посвященное тысячелетней национальной истории, — и апрельскую суховатую, но не менее театральную «Прямую линию с Владимиром Путиным» — ежегодное мероприятие, превратившееся в этом году в патриотическую оргию по поводу аннексии Крыма. Хотя по блеску и глянцу они явно превосходили свои советские аналоги, их можно рассматривать не как нечто новое для страны, а как примеры преемственности в российском телевещании. Как объясняет Эванс:
«Путинская эпоха, для которой телевидение крайне важно, представляет собой кульминацию долгой советской — а потом российской — „эпохи телевещания“. Эта эпоха началась в конце 1950-х годов, когда телевидение заняло важное место среди масс-медиа, окончательно оформилась ко второй половине 1960-х и за последующие десятилетия успела породить множество различных, зачастую противоречивых явлений. Главной чертой этой эпохи был постоянный поиск новых способов объединить разнородную публику, укрепить легитимность власти и продемонстрировать чуткость государства к запросам граждан — без апелляции к вере в общую идеологию и без по-настоящему состязательных выборов».
В 1953 году умер Сталин. Сопровождавшая осуждение покойного советского лидера Никитой Хрущевым оттепель вызвала творческий подъем на Центральном телевидении. Хорошо осознавая «явно патологическую коммерческую и развлекательную функцию телевидения на капиталистическом Западе», телевизионные первопроходцы стремились создать вещание, которое отражало бы советскую систему ценностей. Эванс пишет:
«Амбициозные сотрудники Центрального телевидения были убеждены, что в их руках телевещание станет высокостатусной, маскулинной, новаторской и прогрессивной культурой, отвечающей наиболее насущным политическим и экономическим нуждам государства».
В результате возникла своеобразная программа телепередач, в которой «высоким статусом обладали не только международные новости, как на Западе, но и телевизионные игры, в капиталистическом мире находившиеся в самом низу жанровой иерархии». Над интересом России к развлекательным жанрам не стоит смеяться, ведь именно они привнесли идею «игры» в жестко цензурируемое медиа-пространство. Первым российским опытом телеигры стала передача «Вечер веселых вопросов», вышедшая в эфир в мае 1957 года. Ее создатели надеялись, что «непосредственное появление на экране обычных людей и не приукрашенной повседневной жизни может коренным образом преобразить Советский Союз». На деле ВВВ наглядно продемонстрировал, насколько опасным бывает прямой эфир. Передачу закрыли 29 сентября 1957 года, когда слишком простые условия конкурса для зрителей привели к тому, что толпа из почти 700 плохо одетых москвичей — некоторые из них были пьяными, а один пришел с живой курицей — ворвалась в студию, заняла сцену и сорвала занавес.
Участь ВВВ на какое-то время напугала телевизионщиков, но они продолжили продвигать свои идеи. Реформируя сталинское законодательство, Хрущев сократил официальную рабочую неделю с 48 часов до 41 часа. СССР все еще был молодой страной, у него были новые праздники и новые идеологические причины их праздновать, и в результате вскоре краеугольным камнем телевещания стали музыкально-развлекательные передачи, опирающиеся на традиции русского театра.
Передача «Голубой огонек», вышедшая на экраны в апреле 1962 года, продолжала расширять границы «экспериментов». Она была названа в честь популярного среди образованной молодежи московского кафе, атмосферу которого ее создатели стремились воссоздать, организуя вечерние беседы со свободомыслящими артистами, космонавтами и зарубежными знаменитостями. К несчастью создававшийся ими образ советского общества как «сравнительно неиерархического, свободного и открытого» плохо сочетался с духом праздничных военных парадов на Красной площади. Вскоре начальство начало требовать приглашать на передачу более «нормальных» советских героев, «поведение которых не всегда отличалось характерными для передачи спонтанностью и дружелюбием».
Худшим моментом в истории «Голубого огонька» стало появление в его эфире любимого диктора Сталина Юрия Левитана, зачитывавшего тексты своих мрачных военных радиообращений к советскому народу. Телекритика Сергея Муратова это возмутило. Он не оспаривал, что речи Левитана звучали впечатляюще, но считал, что «в салонной обстановке, в окружении столиков, за которыми сидели улыбающиеся девушки с легкомысленными прическами, под вежливые аплодисменты, это выглядело вульгарно и просто жалко».
При этом советское телевидение любило китч не меньше западного. Представьте себе, как ведущие «Голубого огонька» Лев Миров и Марк Новицкий увлеченно разворачивают подарки под новогодней елкой — и обнаруживают среди них кассету с записью исполнения «O Sole Mio» юным украинским певцом Борисом Сандуленко (так в тексте, по сюжету передачи под елкой обнаружился сам Сандуленко, а не кассета, — прим. перев.). В других выпусках они «решали», кто будет выступать, с помощью роботов или телефонного центра с поющими операторами. Примерно тогда же появилась знаменитая телеигра «Клуб веселых и находчивых» (КВН). Изначально задумывавшаяся как абсолютно эгалитарный ответ западным аналогам, она со временем скатилась к срежиссированному юмористическому шоу.
Эванс сухо отмечает недостатки КВН, подчеркивая его заслуги. Период правления Леонида Брежнева, продолжавшийся с 1964 года по 1982 год, Михаил Горбачев позднее назвал «застоем». Именно данный подход определяет наш взгляд на эту эпоху, однако архивы советского Центрального телевидения подтолкнули Эванс к совсем другому представлению о ней.
Передачи «До и после полуночи» и «Взгляд», выходившие в эфир в 1980-х годах, должны были стать площадками для открытой дискуссии по вопросам, обсуждавшимся на обычных советских кухнях. Они «рассматривали темы, которые раньше на телевидении нельзя было даже упоминать — массовые репрессии при Сталине, человеческие потери и экономический ущерб, связанные с войной в Афганистане, условия жизни и труда бастующих советских шахтеров и даже возможность захоронения забальзамированного тела Ленина».
Однако Эванс доказывает, что обе эти передачи, хоть они и были созданы в 1986 году, непосредственно основаны на сохранившихся в редакционных столах отвергнутых проектах из 1970-х годов. Тщательно изучив источники, исследовательница демонстрирует, что именно подцензурное творчество брежневской эпохи заложило основы того телевидения, которое стало катализатором Перестройки и в итоге изменило мир.
