Недавно российский президент Владимир Путин поставил перед депутатами Государственной Думы задачу: в ближайшее время необходимо разработать и принять закон о существовании российского народа. Ведь нынешнее положение неприемлемо: страна есть, да и немаленькая, а народа нет. Спешка — не проблема, ведь Государственная Дума работает, как швейцарские часы, и между заявлением о желании президента и утверждением подобного разработанного закона — не месяцы, а часы. По сути, это только дело техники, задание для машинистки.
Но смысл закона чешский человек может не понять: кто же населяет большую страну сейчас, если не российский народ? Прежде всего, это чисто лингвистическая головоломка. Как этнос русский народ, разумеется, существует. У него есть своя история и культура, хотя не все население страны относится к этому этносу — иначе не было бы федерации. Она объединяет в себе разные территории, этнические и религиозные единицы.
Для наиболее крупной этнической группы и для политического субъекта в русском языке существует два понятия: представителей самого большого этноса называют русскими, а граждан страны — россиянами. В коммунистическом прошлом не раз случалось комичное недопонимание, когда наши подвыпившие функционеры хлопали советского гостя по плечу со словами: «У славян — везде братья», — хотя перед ним стоял азиат с узкими глазами или выходец из стран Балтии.
Необходимость иметь общность, объединенную лояльностью к Конституции и высшему руководству страны, ощущали еще коммунисты, начиная со Сталина. В последний раз попытку создать некий советский народ попытался Леонид Брежнев. И все напрасно. Как только вдребезги развалилось государственное образование под названием Советский Союз, тут же на клочки разлетелась и бумажная общность. Владимир Путин пережил крах мнимой «исторически сформированной» общности лично и считает это величайшей драмой своей жизни. Он не может не знать, что политический народ нельзя создать ни по закону, ни по распоряжению начальства.
Лояльность населения к своему государству и его устройству тщательно выстраивается снизу, являясь результатом общих испытаний и страданий, и нередко скреплена вместе и добровольно пролитой кровью. Шанс на возникновение «советского народа» был еще в годы Второй мировой войны, но помешал сталинский режим, который сразу после победы прошелся катком новых репрессий по освобожденным территориям. Ощущение единства, рожденного в общей борьбе, у граждан разного происхождения снова вытеснили страх, взаимные подозрения, стремление выжить любой ценой и не стать жертвой государственного монстра.
Нам не стоит заглядывать в учебник истории, чтобы понять, как формируются политические народы. Два года назад мы сами были тому свидетелями. У всех была возможность собственными глазами увидеть невероятную солидарность в рядах участников киевского Майдана. А если не увидеть, то хотя бы услышать о том, как захватнические действия Кремля сплотили население Украины, или прочитать, какие чудеса самопожертвования случались в восточной Украине, когда на нее напали российские агрессоры и их местные наемники. Так и рождаются политические народы: в восстаниях, войнах, слезах и поте реформ. Без распоряжений и заказа сверху.
Современное российское население не пережило ничего подобного. Чеченская война, скорее, расколола общество, чем объединила его. На многие годы вперед она превратила кавказцев в граждан второго сорта в собственной стране. Стремительный захват трети Грузии, а также нападение на Украину не вызвали особенной гордости, а лишь укрепили веру в то, что все на этом свете можно купить: начиная спортивными победами вплоть до уважения соседей. Но из этого суррогата слепить политический народ невозможно.
Однако проблема глубже и опаснее, чем кажется на первый взгляд. Речь о будущем страны и ее населения. Социологи утверждают, что россияне — это «самый атомизированный народ в Европе». Ощущение единства заканчивается на пороге собственной квартиры, а солидарности не найти даже между близкими родственниками и друзьями. Межэтническая и региональная напряженность буквально осязаема, и в спорах о будущем России самым весомым аргументом сторонников Путина является предостережение от распада и войны всех против всех в случае, если Путина не будет.
В подобных условиях говорить о существовании российского политического народа — полная глупость. Страна функционирует как своеобразный улей, в котором не вместе, а рядом друг с другом живут разные этносы, сосуществование которых обусловлено, прежде всего, давлением со стороны официальной власти. Ни один татарин или чеченец даже теоретически не может стать русским — двери в русский мир закрыли у них перед носом. И так же русский никогда не сможет стать частью якутского или калмыцкого общества.
Тогда для чего Путину начинать кампанию по созданию какого-то российского политического народа? Для него это может быть первым шагом к некой реформе власти. Еще пять лет назад Путин предлагал создать «Национальный фронт», объединение всех политических сил по модели, которая и нам хорошо была знакома под тем же названием. Но гора родила мышь, и на месте «Национального фронта» возникла управляемая Кремлем «Единая Россия». Однако идея о внепартийном объединении никуда не делась.
Быть лидером одной политической партии или даже «Национального фронта» для Путина позорно мало. А вот быть «пожизненным лидером политического народа» означало бы занимать гарантированное законом и доминирующее над обществом положение, быть в своем роде «императором всех французов», как называли Наполеона.
Пока никто не знает, как Кремль собирается инсценировать президентские выборы 2018 года. Если бы Путин обеспечил себе статус эдакого «отца народа», который выше политики (как Туркменбаши или «батька» Лукашенко), то не нужно было бы снова и снова стремиться к месту президента. Тогда в борьбу за подчиненную и ничего не значащую президентскую функцию могли бы вступить менее значимые фигуры, а «лидер народа» пожизненно оставался бы подлинным правителем страны.
