Арест российского министра экономического развития — это тревожный сигнал. Алексея Улюкаева обвиняют в получении взятки за выдачу концерну «Роснефть» разрешения на покупку нефтяной компании «Башнефть». Однако многое указывает на то, что министр пал жертвой провокации влиятельного руководителя «Роснефти» Игоря Сечина, а подоплекой ареста была борьба кремлевских властных кланов за доход от реприватизации государственных концернов.
Автором программы выступал Улюкаев. План предполагал, что миноритарные пакеты акций государственных монополий будут проданы частным инвесторам, а Кремль сохранит при этом контрольные пакеты. К операции планировалось подключить «Башнефть», «Роснефть», «Аэрофлот», «Совкомфлот» (танкеры), РЖД и банк ВТБ. Доходы должны были пополнить государственный бюджет. Увеличивающийся бюджетный дефицит стал результатом снижения рентабельности экспорта нефти, а также западных санкций, которые отрезали российскую экономику от финансовых потоков.
Если приватизация, которая должна была принести в одном только 2017 году триллион рублей, провалится, Кремль стремительно исчерпает средства, собранные в Резервном фонде и Фонде национального благосостояния, так что, как прогнозирует российское министерство финансов, 2018 год может принести большие проблемы. Они будут связаны не только с выплатами по внешним обязательствам России, но также с финансированием текущей деятельности, в частности, в бюджетной сфере, не говоря уже о резком сокращении военных программ.
Гибридная Россия
Отвлечемся, однако, от текущих финансовых сложностей Кремля. Арест Улюкаева вскрыл остроту разворачивающегося в российских предпринимательских и властных элитах конфликта. Предметом спора стал выбор стратегии развития страны, который определит, останется ли Россия на карте мира. С 2012 года экономика перестала реагировать на какие-либо как позитивные (высокая цена на сырье), так и негативные (отрицательный рост ВВП) импульсы. Несмотря на протекционистские меры, принявшие вид антизападного эмбарго, производство и инвестиции переживают стагнацию. Ускорилось бегство капитала в оффшоры, резко падает объем потребления. Ручное управление налогами, процентными ставками и дотациями не приносят эффектов. Экономика попала в стагнационную яму, и выход из этой ловушки может занять 10-20 лет. Однако мир в это время продолжит двигаться вперед.
Проблема лежит глубже, она связана с постсоветской моделью развития. Владимир Путин создал гибридную Россию. Кремль национализировал стратегические активы, однако, государственные монополии оказались неспособны совершить инновационный скачок в глобальную экономику. С другой стороны, Путин обрел контроль над олигархами и предложил обществу социальный стабилизационный договор, который одновременно вернул им чувство гордости за страну. В то же самое время он поставил сырьевую экономику в зависимость от западных покупателей и капиталов. Сейчас объем внешнего долга российских корпораций составляет около 700 миллиардов долларов. Одним словом, Россия ведет антизападную внешнюю политику, предлагая россиянам посткрымский патриотический подъем, но одновременно российская экономика не может провести диверсификацию и модернизацию без враждебного Запада. По простой причине: основным результатом путинизма стала инертность властного аппарата, которого парализовала системная коррупция.
Российские элиты, в реальности, не делятся на прозападных либералов и силовиков-государственников. Элиты сходятся в том, что Россия должна стать самостоятельным центром силы в многополярном мире. Отличия заключаются лишь в методах достижения этой цели. Одну группу составляют технократы, которые призывают провести глубокие структурные реформы в экономике, системе правосудия и гарантировать законом права собственности, чтобы Россия могла подключиться к глобализации как равноправный игрок. Другие выступают за консервирование существующей системы, поскольку их настоящее и будущее связано с коррупционными доходами государственного капитализма. Путин использует спор для сохранения баланса и своей роли единственного арбитра. В начале осени он запустил волну коррупционных скандалов в спецслужбах, связанных с государственными корпорациями. Сейчас случился арест Улюкаева, который стремился восстановить экономические связи с Западом.
Это не отменяет стратегической проблемы — ухудшающегося состояния государства и экономики. Россия ждет перелома, который даст импульс на будущее. Одновременно снизу поступают предостерегающие сигналы. Общество приближается к точке бунта. 15,5 миллионов россиян оказались за чертой бедности, а еще 20 стоят перед этой чертой, поскольку реальные доходы за два года уменьшились на 20%. Последние парламентские выборы показали, что на базе прежнего электората Путина формируется новое, пока молчаливое, но из-за этого опасное большинство. Эта часть россиян пока верит в социальные обещания властей, но уже не голосует по указке Кремля. В обществе нарастает потребность в революции сверху. Доказательством этому служит растущая популярность Сталина, который ассоциируется с обузданием коррупции, экономическим ростом и социальной справедливостью.
У Кремля есть два варианта действий. Он может провести болезненные реформы, но они несут в себе большой риск, поскольку на первом этапе лишь ухудшат нынешнее положение россиян. Также Путин может законсервировать современную политическую стагнацию, что приведет страну к постепенному распаду по модели СССР. Оба пути таким образом ведут к опасной глобальной дестабилизации России. Тогда слово может взять улица, которая решит поквитаться с Кремлем. Это называется смута, то есть всеобщая анархия, которая несколько раз в прошлом охватывала Россию. При этом МВД отмечает рост объема нелегальной торговли оружием: россияне активно вооружаются. Существует, однако, и третий вариант: затягивание времени, то есть сохранение внутренней стабилизации в надежде на переизбрание Путина на президентский пост в 2018 году. Россия может компенсировать свои проблемы на международной арене, и обстоятельства к этому располагают: Запад сам погрузился в не менее глубокий кризис.
Гибридный Запад
Путин — дитя Запада. И не просто дитя, а нечто вроде «киндер-сюрприза». Ведь именно Запад годами проводил в отношении Москвы политику «business as usual», не обращая внимания на попрание ценностей, которых она на словах придерживалась. Но Путин быстрее западных элит сориентировался в ключевом социальном тренде. Суть современного западного кризиса сводится к нарушению договора между элитами и гражданами. Последние согласились, чтобы элиты обогащались взамен за рост благосостояния целых обществ. Между тем глобализация, служащая интересам наднациональных корпораций, привела к возникновению самого глубокого экономического расслоения в современной истории и, что самое важное, к появлению целых ненужных с точки зрения инновационной экономики классов.
Маргинализация и массовое обнищание затронули не только пролетариат, но и средний класс. Граждан стали рассматривать исключительно в роли потребителей продукции корпораций и не более того. Такая деформация разрушила демократию, то есть влияние снизу на выбор направления развития. Однако у почувствовавшего опасность среднего класса возникла защитная реакция: он спровоцировал национальное возрождение. Национальные государства служат главным препятствием для глобализации, поскольку ставят собственные интересы выше интересов корпораций. Проблема заключается в реакции глобальных элит: правящие круги не предложили альтернативной программы, которая бы возродила условия договора с обществом, а свернули к популизму. Показному, ведь он нацелен лишь на сохранение власти в текущий момент.
Таким образом Брексит и Дональд Трамп — это не причины, а следствия этой реакции. Весь феномен Путина и его популярности на Западе связан с тем, что он уже был «Трампом», когда сажал в тюрьму Михаила Ходорковского. Он угадал настроения российской и западной общественности. С того момента российская пропагандистская машина начала работать на поддержание имиджа антиэлитарного лидера. Более того, послание Кремля отсылает к идее альтернативности и ответа на общественные запросы, как, например, борьба с терроризмом, международная стабильность ради улучшения материального положения или обеспечение элементарной безопасности. И неважно, что в то же самое время Кремль попирает суверенитет Украины и ведет войну в Сирии.
Цель внешней политики России — игра западным общественным кризисом и углубление противоречий при помощи поддержки различных популистских сил. Расчет прост: при раздробленных НАТО и ЕС, а еще лучше распаде этих организаций, диалог можно будет свести к двусторонним отношениям Москвы с отдельными столицами Европы или Вашингтоном. В такой ситуации общий европейский потенциал будет нивелирован, а ограниченные сейчас возможности России пропорционально возрастут. Поэтому в качестве мишени своей политики Кремль избрал Европу.
Континентальные элиты, которые до сих пор не могут предложить гражданам альтернативу глобализации, производя вынужденный популистский поворот, начинают все больше склоняться к нормализации отношений с Москвой. Ведь Россия — это огромный, но закрытый сегодня рынок сбыта, а, значит, работа для граждан. Это рынок для западного капитала, который задыхается сейчас из-за перевеса предложения над спросом. Наконец, Россия — это приглашение к выгодной с точки зрения избирательных кампаний стабилизации на политическом и военном уровне, то есть видимость ответа на дефицит безопасности, которое испытывает уставшее от конфронтации и терроризма общество. Собственно, лишь США могут позволить себе игнорировать эту проблематику, а Европа — уже нет.
Что получает Россия? Все, потому что в экономической сфере она ожидает трансфера технологий и финансовых вливаний, которые позволят продлить период разложения. По сути, Европа оплатит российскую коррупцию. В геополитическом плане Москва приблизится к желанному многополярному мировому устройству и резко повысит свою значимость. А в первую очередь она выиграет время, отодвинув перспективу общественного бунта.
Как на фоне России и Запада выглядит ситуация в Польше?
Вестерплатте или Ялта
Польша тоже находится в гибридной действительности. Это многовекторный мир с преобладанием национальных интересов над общими, то есть конфликтной сущностью. Запад раздирают внутренние конфликты между властными элитами и обществом. Востоку угрожает тотальная дестабилизация, и поэтому он становится все более агрессивным. Мировая экономика находится в состоянии перманентного кризиса, а глобализационную гармонию нарушает тенденция к появлению микрорегионов. Одновременно происходит разложение институтов, которые были призваны реанимировать глобальную стабильность: ООН, ВТО, органов международного правосудия. На их месте появляются альтернативные: от условного Содружества непризнанных государств (несостоявшиеся государства и квазиорганизмы) до БРИКС и «Большой двадцатки». Эти элитарные клубы возникают на основе разных критериев общности интересов или чаще взаимной враждебности. Одним словом, в мире, появившимся после холодной войны, стремительно растет многослойная сфера хаоса.
На фоне таких реалий у Польши есть два варианта будущего. Первый можно условно назвать Вестерплатте-2020. Почему именно эта дата? Потому что события в России и на Западе крайне динамичны. У Москвы остается все меньше средств к существованию, поэтому она ускоряется. Европу в 2017-2018 годах ожидают выборы, которые могут способствовать дальнейшему усилению национальной темы и росту популизма, то есть нормализации отношений с Кремлем. Для Польши кумуляция негативных эффектов может наступить в 2020 году.
Почему Вестерплатте? Во-первых, если в России начнется анархия, Польша может столкнуться с ростом ее агрессивности или с наплывом вооруженных беженцев. Еще хуже, если Россия распадется на несколько конфликтующих между собой регионов с собственными вооруженными силами. В случае же заключения российско-европейского союза появится большая вероятность, что мы очутимся в серой зоне, на ничейной в геополитическом смысле земле. Ведь свершения нынешнего польского руководства на международной арене, пожалуй, не служат укреплению нашей позиции в продолжающих существовать НАТО и ЕС.
Продвигая концепцию Междуморья, то есть избавляясь от реальных союзников, мы рискуем тем, что в ситуации реальной угрозы останемся в одиночестве и сможем рассчитывать только на силы Территориальной обороны. США Трампа будут лишь отдаляться. Конечно, Польша может взять за образец Израиль и так усилить свою армию (или даже создать ядерное оружие), что любому агрессору станет невыгодно на нас нападать. Но, во-первых, Варшава в отличие от Тель-Авива не может позволить себе самостоятельную оборону. Во-вторых, сколько раз в истории можно повторять один и тот же сценарий краха из-за одиночества. В-третьих, дело не в том, чтобы превратить страну в осажденную крепость: ни одна военная сила не сможет стать заменой отношений, политических союзов и экономических контактов, которые определяют наше место и потенциал в Европе.
Если не Вестерплатте, то, может быть, Ялта? Если взглянуть на ситуацию реалистично, можно сказать, что мир с множеством центров силы становится на наших глазах реальностью. Значит, лучше стать участником неизбежного процесса, чтобы влиять на темп перемен и поворачивать их в верном направлении, а, главное, отстаивать польские интересы, чтобы не привести к повторению Ялты 1945 года, когда другие принимали решения о нас без нашего участия. Именно для этого нам необходимы союзнические отношения не только с ЕС и НАТО в целом, но также (возможно, в первую очередь) с их политическими и военными столпами. То есть не с Венгрией (не в укор ей будет сказано), а с Францией, Германией, Великобританией или Италией. Следует, наконец, стать мудрыми не задним умом: не так сложно спрогнозировать, что когда ЕС и НАТО изменят свой характер или распадутся, именно перечисленные государства станут фундаментом нового уклада на нашем континенте. Точно так же нельзя назвать великим искусством пророчество, что эти страны при любой конфигурации станут основными партнерами Москвы. Только убедительное требование Парижа, Берлина или Рима сможет позволить нам войти в формат такой новой Ялты.
Но это уже зависит от нас самих, точнее — от мудрости нашего политического класса. Между тем напрашиваются не слишком веселые выводы. Польские элиты (как правящий лагерь, так и оппозиция) варятся в собственном котле. Главная угроза национальной безопасности кроется, пожалуй, в том, что они занимаются дворовыми разборками, которые закрывают от них реальный мир. Во внешней политике нет элементарного консенсуса, а общество в этой материи крайне поляризировано. Не менее опасна и дезинформация: таковой следует назвать отсутствие общественной дискуссии о событиях в мире и отсутствие элементарной информационной политики.
В итоге общество чувствует себя дезориентированным и не понимает, какие угрозы для нашей безопасности могут прийти с Востока и Запада. Ложное чувство великодержавности и веры в собственные силы мы видели уже в 1939. В современной ситуации — это больше, чем грех всего политического класса нашей страны. Хотелось бы верить, что на этот раз искаженный образ реальности, а, следовательно, наших целей и возможностей на международной арене, не станет причиной трагических событий, как в прошлом. Предотвратить их поможет лишь осознание обществом масштаба вызовов.
