У одних американских президентов есть внешнеполитические доктрины. Другие склонны доверять своей интуиции. И у очень немногих интуиция и является их внешнеполитической доктриной. Дональд Трамп, похоже, принадлежит к этому последнему и наиболее редкому виду. Он создает серьезную проблему, ставя необычную задачу перед теми, кто пытается представить себе, каким образом примитивные инстинкты, склонности и настроения можно преобразовать в практическую политику — во благо или во зло.
Наиболее очевидно и, пожалуй, прежде всего эта проблема касается России. Существует упрощенное мнение, что теперь между Соединенными Штатами и Россией намечается разрядка и мирное сосуществование. Это мнение необходимо срочно пересмотреть.
Понять, какова же последовательная политика, касающаяся отношений с Россией, выделив суть из сумбурного набора броских фраз и провокационных острот, которыми избранный президент Трамп сыпал в ходе своей предвыборной кампании, — задача не из легких. Поэтому, наверное, разумнее было бы начать с рассмотрения вероятных мотивов Трампа, заставивших его в ходе кампании расточать похвалы Владимиру Путину, несмотря на заявления его советников и напарника по президентской гонке. Некоторые кремлевские специалисты по Америке, судя по всему, восприняли эксцентричные пророссийские высказывания Трампа не столько как основы зарождающейся внешней политики, сколько как маневр делового человека. С другой стороны, многие демократы, похоже, предположили, что почтительное отношение Трампа к президенту России отражает его скрытые финансовые затруднения и, возможно, даже наличие у Кремля информации, порочащей репутацию — компромата.
Но то, что Трамп, как уничижительно высказался сенатор Джон Маккейн (John McCain), «заигрывает с Путиным», лучше воспринимать, как его способ заручиться поддержкой разочарованных американских избирателей. Это помогло ему позиционировать себя как протестного лидера и придать проходящим раз в четыре года выборам вид назревающей революции. Прежде всего это наглядно продемонстрировало его готовность полностью порвать со всеми представителями вашингтонского истеблишмента — республиканцами и демократами. Чтобы вызвать доверие у своих политически неопределившихся избирателей, ему надо было недвусмысленно сообщить им, что он не будет иметь ничего общего с инсайдерами в Вашингтоне, которые якобы предали их. Он сделал это, дав понять, что не согласен с самыми главными внешнеполитическими установками своей собственной номинальной партии, в том числе и идеей, в соответствии с которой Россия является одной из главных угроз национальной безопасности страны. Ведь именно Митт Ромни (Mitt Romney) в свою бытность кандидатом в президенты от республиканцев в 2012 году назвал Россию геополитическим врагом Америки № 1.
Не исключено, что помимо этого, Трамп пытался разрекламировать свои собственные навыки делового человека. Превращая Путина из врага в партнера, Трамп предполагал, что сможет вновь утвердить глобальную мощь США, не выходя из дома и отказываясь посылать американские войска за рубеж. И на подсознательном уровне кандидат в президенты Трамп, возможно, также играл на смутных фантазиях своего электората, согласно которым Путин — это «белый христианин, воюющий с темнокожими мусульманами».
Конечно, понять смысл рационального и целесообразного на предвыборном этапе отношения кандидата Трампа к Путину — это лишь первый шаг к тому, чтобы предсказать возможную политику его администрации в отношении России. Некоторые шаги, конечно, предсказуемы. Возможно, будут смягчены санкции. Можно предположить, что неформально будет признана аннексия Крыма — хотя и не в официальном порядке. Несомненно, будет расширено сотрудничество в борьбе с «Исламским государством» (организация, запрещенная в РФ — прим. ред.), хотя уничижительные высказывания об исламе будет делать проще Трампу, чем Путину — учитывая, что значительную часть населения Российской Федерации составляют мусульмане. Но что мы увидим, если отбросим такие конкретные вопросы и будем вглядываться сквозь туман непродуманного и непрофессионально организованного переходного периода? Просматривается ли во всем этом всеохватывающая и доминирующая стратегия, по которой можно будет судить о политике администрации Трампа по отношению к России?
Риторика Трампа в духе «Америка — прежде всего» — это явно, скорее, лозунг, чем доктрина. В качестве предвестника внешней политики новой администрации она интересна тем, как в ней сочетается поворот в сторону политики отчуждения и изоляционизма с упорством, с которым Америка вновь начнет «выигрывать» в глобальной конкуренции по принципу «кто кого». Если выразить это на примере личностей, то избранный президент Трамп, похоже, вознамерился соединить утопию Рэнда Пола (Rand Paul) об отчуждении Америки с утопией Дика Чейни (Dick Cheney) об односторонней политике в духе «Америка — прежде всего». Но можно ли совместить такие несовместимые идеи?
Чтобы как-то разобраться в возможностях и опасностях такого двойственного подхода, полезно признать, насколько точно точка зрения Трампа соответствует позиции Путина в международных отношениях. Трамп, вероятно, осознает это сходство, раз он противопоставил смелое руководство Путина не только пассивности и осторожности Обамы, но и воинственной склонности Хиллари Клинтон к вмешательству в дела зарубежных государств. Не вдаваясь в изучение информационных бюллетеней госдепартамента, Трамп интуитивно понимает (по нашему мнению, вполне оправдано), что Путин — не столько неосоветский империалист, сколько лидер, оказавшийся в сложной ситуации, в «осаде», кровопролитные вторжения которого за пределами России, какими бы рискованными они ни были, по сути, носят оборонительный характер. Он понимает, что геополитические авантюры Путина в основном вызваны постоянной озабоченностью в связи со слабостью своей страны и стремлением Вашингтона к смене режимов за рубежом. Такая же способность чувствовать особенности представителей других культур, позволившая Трампу настроиться на чувство обиды и недовольства нищающего белого населения Америки, помогает объяснить его сочувствие по отношению к Путину, некогда мощная страна которого теперь лишена «мягкой силы» — ее экономика неконкурентоспособна, ее уровень жизни, зависящий от нефтедолларов, падает, а население стареет и сокращается.
Внешняя политика Путина отмечена своеобразным агрессивным изоляционизмом. Двумя его руководящими принципами являются выход из международной системы (символом которого стал недавний отказ Москвы участвовать в Римском статуте, на основе которого в 2000 году был учрежден Международный уголовный суд) и подтверждение значимости России как глобального игрока (символом чего стало участие в осаде Алеппо флотилии российских военных кораблей). Эти же два принципа помогают понять парадоксальный подход к могуществу и влиянию США, которые Трамп, руководствующийся не мнением экспертов, а собственной интуицией, также принял на вооружение.
Учитывая это избирательное сходство, первоначальный диалог Трампа с Москвой будет сильно отличаться от злосчастной «перезагрузки», предложенной Бараком Обамой. То, что предлагает Трамп Путину — это не просто сотрудничество по целому ряду вопросов, где интересы двух стран пересекаются. Он предлагает общую интерпретацию того, что в мире пошло не так после холодной войны. По крайней мере, на словах он предложит возможность создания реакционного альянса против космополитического либерализма и тех безродных глобалистов, которые подрывают национальный суверенитет — куда бы мы ни бросили взгляд.
К сожалению, общее неприятие либерального интернационализма, отмеченное и доказанное звоном бокалов с шампанским в Кремле, не является гарантией взаимного сотрудничества или даже мирного сосуществования. На первый взгляд неоднократные заявления Трампа о том, что союзники США мошеннически относятся к США (что отражает концепцию о недостаточном финансовом участии членов альянса в целом и, в частности, о якобы устаревшей НАТО), возможно, звучат для Путина как музыка. Но если мы внимательнее рассмотрим политическое потрясение, произошедшее 8 ноября, мы увидим, почему общее неприятие либерализма вряд ли поможет ослабить, а то и вообще не ослабит напряженность между Россией и США.
Во-первых, протест популистов, который только что привел к свержению американского политического истеблишмента, представляет собой именно тот вид подпитываемой чувством недовольства нестабильности, которая пугает Москву больше всего. Будучи ярым противником смены власти, Путин спонсирует протестное движение популистов в различных европейских странах не для того, чтобы добиться смены правящих партий, а просто для того, чтобы подорвать единство и целостность Евросоюза. Точно так же любое гипотетическое тайное участие России в американской президентской кампании, по всей видимости, было направлено не на избрание Трампа, а на ослабление позиции Хиллари Клинтон до того, как она вступит в должность президента, а также дискредитацию американской политической модели в целом. Больше всего Кремль боится новой череды «оранжевых» революций. И то, что теперь эти революции будут не либеральными, а антилиберальными, звучит не очень утешительно. Предположим, что Трамп, обещая Путину не вмешиваться во внутреннюю политику других стран, говорит искренне. Тем не менее, его пример бунтаря, вдохновляющий оппозиционеров на подобные действия по своей сути угрожает правящей элите во всем мире. И хотя у Путина есть все основания радоваться язвительным и пренебрежительным высказываниям Трампа в отношении НАТО, настойчивые высказывания Трампа о том, что все союзники США должны увеличить свои расходы на оборону на обещанные 2%, уже не доставят российскому президенту такого же удовольствия. Беспечные и недобросовестные члены НАТО, напуганные продуманными и провокационными заявлениями матерого дельца о том, что в противном случае он их бросит, скорее всего, сделают, как он требует.
Во-вторых, выборы в США нанесли сокрушительный удар по основной концепции, призванной поддерживать легитимность власти режима Путина на фоне неблагоприятных и ухудшающихся экономических условий в России. Согласно этой концепции, все проблемы России являются результатом мирового заговора либералов, возглавляемого Соединенными Штатами и направленного на то, чтобы унизить Россию и не дать ей занять достойное место на мировой арене. Но на выборах, ход которых российские государственные СМИ освещали ежедневно в круглосуточном режиме, американский народ избрал президентом того кандидата, которого неоднократно называли «марионеткой Путина». И то, как этот демократический результат развенчал формулу легитимности Путина, можно проиллюстрировать комментариями некоторых ведущих российских националистов. В серии своих постов, размещенных в Twitter после выборов, Александр Дугин заявил, что «антиамериканизм подошел к концу».
И отнюдь не потому, что это была неправильная политика, а совершенно наоборот. Именно потому, что американцы сами начали революцию против того явления в США, которое мы все ненавидели. Сейчас представителей европейских правящих элит, а также той части российской элиты, которая по-прежнему либеральна, уже нельзя, как раньше, обвинять в том, что они слишком придерживаются проамериканских взглядов. Отныне их надо обвинять в том, что они представляют собой на самом деле — коррумпированную, извращенную и алчную шайку банкиров и разрушителей культуры, традиций и идентичности.
Но конец антиамериканизма, которому преждевременно радуются русские националисты, обещает стать началом дестабилизирующего кризиса внутри России. Основным источником легитимности Путина после его возвращения на пост президента в 2012 году является повторяемое с маниакальной настойчивостью обвинение, согласно которому США — это лицемерная сверхдержава, открыто проповедующая общечеловеческие ценности, но тайно преследующая узко-национальные интересы. То, что Трамп взял на вооружение принцип «Америка — прежде всего» (что бы это ни означало на практике), лишает бесконечную риторику Путина о безграничном лицемерии Америки всякого смысла.
На более практическом уровне после избрания Трампа Путин обязан взять на себя тот хаос, который он посеял в Сирии и на востоке Украины. Противостояние Соединенным Штатам было для Путина, пожалуй, основной мотивацией вмешательства в обеих странах, которое российской общественности преподносилось, как способ поставить Америку на место, показать ее слабость и лицемерие и дать ей понять, что Россию нельзя игнорировать. Но то, что избранный президент США выразил готовность предложить Путину широкое пространство для маневров на обеих аренах, значительно снижает внутриполитическое значение обеих авантюр как источников национальной гордости. И вновь мы видим, что то, как Трамп относится к Путину, принимая его с распростертыми объятиями, вскоре может напомнить поцелуй смерти.
В-третьих, возвращение Путиным значимости России на международной арене связано с его ведущей ролью в противостоянии глобализации, спланированной Соединенными Штатами. Всю картину, бесспорно, испортил Трамп своим экстравагантным заявлением о том, что глобализация — это не заговор, организованный Соединенными Штатами, а заговор против Соединенных Штатов. Но более важным моментом является то, что бесспорным лидером в деле деглобализации, наиболее заметным контрреволюционером во всемирной борьбе против либерального интернационализма скоро станет президент США — фигура значительно более могущественная и более достойная подражания, чем президент России. Тот безудержный энтузиазм, с которым европейские популисты, выступающие против истеблишмента, приветствовали победу Трампа, свидетельствует о том, что он, как популист-бунтарь, пользуется абсолютным доверием, чего не скажешь о Путине, который уже почти два десятилетия властвует в России, где результат выборов известен заранее. Рост в Европе популизма, направленного против Евросоюза, может даже иметь парадоксальные последствия, заключающиеся в том, что Трамп будет втянут в новый трансатлантический альянс популистских демократических стран, в основе которого будет новый набор нелиберальных «общих ценностей».
Экономические трудности России означают, что Путин, чтобы добиться смягчения западных санкций, может заключить с новым президентом США кратковременный альянс в стиле «крепкой мужской дружбы» с Берлускони. Но вряд ли эта дружба продлится долго, поскольку из-за экономических трудностей в России ее власти должны будут искать врагов — внешних и внутренних. Вполне вероятно, что и Трамп тоже скоро будет стремиться повысить роль внутренних и внешних врагов, чтобы отбиваться от критики внутри страны и оправдывать свои неизбежные неудачи.
Поскольку такой параллельный поиск врагов двумя агрессивными изоляционистами вполне вероятен, мы сможем понять, почему «подлизывание» Трампа к Путину в ходе избирательной кампании не является гарантией того, что мир станет более безопасным или менее враждебным. Может, в геометрии параллельные линии и не пересекаются, но в геополитике они могут пересекаться довольно жестко — с катастрофическими последствиями. Положение усугубляет то, что основы для взаимопонимания, позволявшего Москве и Вашингтону справляться с серьезным кризисом в период холодной войны, больше нет. И хотя Трамп мог бы уменьшить явную вражду между Белым домом и Кремлем, изменить их общие представления о том, как устроен мир, ему будет гораздо труднее. Высокопоставленные члены путинского окружения неоднократно прибегали к безрассудной риторике ядерного шантажа, из-за чего западным лидерам будет довольно трудно сохранять хладнокровие в каких-либо критических ситуациях, сопряженных с высоким риском. Не меньшее беспокойство вызывает и то, что в ближайшем окружении Трампа тоже очень мало людей, которые могли бы стабилизировать внешнюю политику. Опасения вызывает и вероятность того, что привычка Трампа высказывать экспромтом дружеские комментарии — будь то в Twitter или на публичных митингах — приведет к тому, что Россия может недооценить возможность силового ответа США на вторжение — скажем, в страны Балтии.
Возможно, избранный президент Трамп победил на выборах благодаря тому, что сжег мосты и разорвал связи с республиканской элитой, занимающейся вопросами внешней политики и национальной безопасности, но для управления страной некоторые из этих мостов придется восстановить. Как это будет происходить на практике — пока не известно. Правда, несомненно одно — для того, чтобы обеспечить стране безопасность, неприятия военных зарубежных авантюр лишь на интуитивном уровне недостаточно. После перерыва на любезности эти лидеры — самовлюбленные и слишком обидчивые, имеющие похожее мировоззрение и с каждой стороны обладающие силой (в большем объеме, чем следует доверять одному человеку), могут слишком легко запустить механизм эскалации взаимных оскорблений. И это может привести мир, беспомощно наблюдающий за всем этим, к катастрофе, которую, возможно, никто и не планировал.
