ПРИНСТОН — Развитые страны мира, судя по всему, охватил вирус популизма, а их политический истеблишмент отступает. Аутсайдеры добиваются серьёзных политических побед, выступая с радикальными обещаниями встряхнуть или даже разрушить систему. Врагами популистов объявляются представители «глобальной элиты», которые предали национальные ценности. Однако бунт против этого «глобализма», как его называет будущий президент США Дональд Трамп, тоже становится глобальным явлением и, более того, он полагается на интернационализм своей особой масти.
Подобные эпидемии или цепные реакции являются хорошо известным процессом в мире финансов. Шок в одном месте вызывает толчки по всему миру, причём даже в том случае, когда прямые финансовые связи отсутствуют. Дело в том, что участники рынка постоянно ищут модели и усматривают в подобных явлениях действие фундаментальных сил.
Нынешний популистский бунт демонстрирует схожую динамику. Трамп заранее пообещал, что его победа станет преумножением Брексита, а когда он выиграл, голландские и французские ультраправые политические силы действительно сразу увидели в его избрании предвестие грядущих событий в своих странах. Как и сторонники голосования «против» на предстоящем в Италии конституционном референдуме (на который итальянский премьер-министр Маттео Ренци поставил своё политическое будущее).
Очевидной исторической параллелью для нынешних событий является межвоенный период в XX столетии. Владимир Ленин представлял советский коммунизм как глобальный бренд и создал Коммунистический Интернационал. Итальянский фашизм Бенито Муссолини — реакция на движение Ленина — также вышел на международную арену: движения цветных рубашек, подражающие чернорубашечникам Муссолини, появились в Европе, Латинской Америке и Азии с целью сделать из авторитаризма альтернативную модель либерализму.
Крайние националистические движения, подобные фашистам Муссолини и нацистам Адольфа Гитлера, спорили между собой, какое из них является подлинно фашистским, но, в конечном итоге, они объединились, что противостоять либеральному порядку. Так и сегодня политический бунт может следовать неудержимой логике, согласно которой каждая страна должна закрыться от международной торговли, миграции и потоков капитала, или же она рискует проиграть в игре с нулевой суммой.
Здесь возникает фундаментальный вопрос: можно ли построить стену, защищающую от этой политической эпидемии?
Для прекращения финансовых кризисов и обуздания финансовой цепной реакции обычно используются два средства — международные пакеты финансовой помощи и финансовые реформы. Мы могли бы разработать политический аналог подобных мер, возможно, связанных с реформой институтов глобального управления и существующих демократических механизмов. Многие из проблем, от которых сейчас страдают отдельные страны, являются в действительности транснациональными и не могут быть решены каждым государством в одиночку. Наиболее очевидный пример — изменение климата, которое вызывает засухи и регулярные неурожаи, а вследствие этого и массовые миграционные потоки.
Однако современные популисты принципиально отказываются думать коллективно или участвовать в международном сотрудничестве. Всё, что выглядит как транснациональная проблема, немедленно объявляется не имеющим значения для национальных интересов. Любые скоординированные международные действия высмеиваются и воспринимаются как ненужная глупость.
Возможно, нынешний инфекционный популизм создаёт условия для дальнейшего саморазрушения. Состояние значительной неопределённости, которое он вызывает, может привести к прекращению инвестиций и остановке экономического роста в тех странах, где он и так уже слаб. Впрочем, автократическое, популистское мышление может пользоваться подобными опасениями. Именно по этой причине те, кто называют себя «антилиберальными демократами», обещают стабильность и определённость, причём зачастую им удаётся достичь соглашения с частью представителей бизнеса, чтобы все это обеспечить.
В настоящий момент Великобритания представляет собой яркий пример пост-популистской экономики в действии. Результаты июньского референдума по вопросу о Брексите не привели к той экономической катастрофе, которую предрекали многие сторонники лагеря, выступавшего за сохранение членства в ЕС. Тем не менее, после Брексита появилась значительная неопределённость, и начали высказываться фундаментально несовместимые предложения по поводу будущего страны, что спровоцировало внутриполитическую борьбу в парламенте и внутри правительства британского премьера Терезы Мэй.
Из-за сопутствующих ему экономических страхов и политического напряжения Брексит вряд ли можно назвать заманчивой моделью для подражания для других европейских стран. И действительно, опросы общественного мнения, проведённые после британского референдума, показывают рост поддержки Евросоюза в большинстве (но не во всех) стран ЕС.
Предстоящее президентство Трампа, видимо, приведёт к появлению аналогичных проблем. Его обещание оставаться «непредсказуемым» может ещё больше запятнать популистскую модель, особенно если страхи по поводу торговых войн или резких колебаний доллара из-за неосторожной бюджетной политики и ужесточения монетарных мер повысят степень экономической неопределённости.
Однако США способны к уникальной устойчивости. Исторически сложилось так, что США являются глобальной тихой гаванью во времена экономической неопределённости, поэтому они в меньше степени, чем другие страны, подвержены негативному влиянию непредсказуемости в политике. После финансового кризиса 2008 года (кризиса, который несомненно начался в США) эффект тихой гавани привёл увеличению притока капиталов и укреплению доллара. То же самое случилось и в первые недели после победы Трампа.
В результате, экономика американского популизма совершенно необязательно рухнет, по крайней мере, не сразу. А это может повысить её привлекательность в глазах авторитарных и националистических лидеров, которые видят в Трампе коллегу и ролевую модель. Японский премьер-министр Синдзо Абэ без промедления вписался в повестку Трампа.
Крупная страна, подобная США, в целом способна переложить издержки своей непредсказуемости на другие страны, и в первую очередь на развивающиеся. А страны поменьше, например, Великобритания, как правило, сталкиваются с этими издержками почти сразу, а кроме того они оказываются более уязвимы к последствиям популистской политики крупных стран.
Пока государства мира размышляют над этими уроками, они могли бы начать формировать оборонные региональные блоки для защиты себя от популистской холеры. Например, Китай мог бы начать говорить от имени всей Азии, а Евросоюз — найти, наконец, способ объединиться против тех, кто хочет его развалить. В худшем случае этот новый регионализм способен стать источником геополитической враждебности, повторяя напряжённость 1930-х годов. А в лучшем — региональная интеграция позволила бы создать условия для столь остро необходимых реформ в управлении, расчищая, тем самым, путь от популистских ловушек.
