Частный подрядчик сбрасывал мусор американских военных в Ираке и Афганистане в гигантские ямы, а затем сжигал его. Солдаты, которые были вынуждены дышать ядовитым дымом, сегодня болеют и умирают. А правительство, чтобы уклониться от ответственности, использует неверные научные данные.

Многие отходы на свалках были токсичными, и в результате их сгорания появлялась смертоносная смесь из загрязняющих веществ: взвешенные частицы, летучие органические соединения, углеводороды, нейротоксины. Для поджигания мусора часто использовали авиационное топливо JP-8, которое выделяет большое количество бензола, известного как опасный канцероген. Специалисты проанализировали как-то образцы пыли на базе Кэмп Виктори в Ираке и обнаружили высокую концентрацию меди, железа и титановых частиц. Другие исследователи обнаружили яд диоксин, который входит в состав дефолианта «агент оранж» и вызывает рак. От сжигания пластиковых бутылок в воздух выбрасывается диоксин и соляная кислота, а в результате сгорания емкостей из пенопласта образуется диоксин, бензол и прочие канцерогенные вещества.

«Пепел оседал на всем, — заявил в 2009 году на слушаниях в сенате военный подрядчик Леон Рассел Кит (Leon Russell Keith), находившийся в Баладе. — На наших кроватях, на одежде, на полу». Густой черный дым проникал в казармы. Кондиционеры выплевывали золу. Она пачкала простыни. Зубы у солдат становились черными от сажи. Пепел дождем сыпался на американских военнослужащих, на иракских пленных, на иракских надзирателей в тюрьмах. Один солдат сказал, что этот дым такой же густой, «как туман в Сан-Франциско». Другой называл его «ядовитой пыльцой». Цвет дыма менялся в зависимости от того, что жгли в тот или иной день. Он был синим, черным, желтым и даже оранжевым. Но в основном он был черного цвета. Все дышали этим дымом и глотали его. Он оседал на коже.

Считалось, что ямы для сжигания отходов это дело временное, некое несовершенное, но краткосрочное решение проблемы, вызванное трудностями вторжения и оккупации. Но как и сама война, мусорные ямы были приватизированы, и отходы военных превратились в высокодоходный бизнес. Компания Kellogg Brown & Root, которая заведовала мусорными ямами в Афганистане и Ираке в рамках своего логистического контракта на 35 миллиардов долларов, долгие годы сжигала отходы на открытых свалках, делая это даже после того, как правительство направило на американские базы более чистые мусоросжигательные печи. Военное командование знало, что горящие мусорные свалки опасны для здоровья военнослужащих. «Существует серьезная опасность для здоровья людей», — предупреждал в 2006 году свое начальство инженер по экологии из ВВС.

Вскоре солдаты начали болеть. Еще в 2004 году ветераны, несшие службу неподалеку от мусорных ям, начали жаловаться на сложные и загадочные симптомы: удушье, синусит, бронхит, беспричинный понос, постоянный насморк и кашель, сильные головные боли, рези в области живота, язвы с волдырями в экстремальных случаях, хронические инфекции. Многие отхаркивали черную слизь, которую солдаты называли «дерьмовым шлейфом», «черной замазкой» и «иракской блевотиной». У некоторых военнослужащих возникали раковые заболевания, включая лейкемию. Опухоли поражали легкие, головной мозг, костную ткань и кожу. Другие страдали от острых респираторных заболеваний, в том числе, от хронических обструктивных легочных болезней и от констриктивного бронхиолита. Это редкое и зачастую смертельное заболевание легких, вылечиться от которого невозможно.

Подполковник резерва сухопутных войск Рик Ламберт (Rick Lamberth) работал в компании Kellogg Brown & Root в Ираке и Афганистане с 2003 по 2009 годы. Сегодня он страдает от сыпи, одышки, и часто сплевывает кровавую слизь. Вскоре после возвращения домой он рассказал рабочей группе сенаторов-демократов о том, как Kellogg Brown & Root использовала ямы для сжигания мусора. «С расстоянии три метра, — заявил он, — я наблюдал за тем, как в мусорные ямы сбрасывали ядерные, биологические и медицинские отходы, включая окровавленные бинты, пластмассу, покрышки, канистры из-под бензина и горюче-смазочные материалы». В ходе проведенного государством расследования выяснилось, что компания игнорировала армейские требования, направленные на охрану здоровья военнослужащих. В ходе другого расследования обнаружилось, что компания систематически скрывала, как она действует, отказываясь делиться с военными «закрытой» корпоративной информацией о методах и порядке работы. Ламберт показал, что когда он попытался доложить о нарушениях, руководство компании приказало ему «заткнуться и держать это при себе». Оно предупредило подполковника, что если тот все расскажет, компания подаст на него в суд за клевету.

Мусор продолжали сжигать, а больных солдат становилось все больше и больше. Стрелок морской пехоты сержант Закари Белл, служивший в Афганистане с 2007 по 2010 годы, страдает от болезненных волдырей, покрывающих его руки. Иногда руки у него немеют, на них появляется сыпь, либо же он впадает в анафилактический шок. Когда Белл обратился в Управление по делам ветеранов, врачи дали ему болеутоляющие таблетки и снотворное — 500 миллиграммов гидрокодона, валиума и эмбиена. У всех его сослуживцев, вернувшихся с войны, есть необъяснимые заболевания. Все они страдают от хронической боли. Многие не могут работать. Кое-кто по-прежнему отхаркивает черную мокроту. «У некоторых есть такие же штуки на коже», — говорит мне Белл. Иногда он закатывает рукава и показывает людям свои болячки. «Толпе нравится», — объясняет он.

В большинстве случаев, когда бывшие военнослужащие обращаются за лечением или хотят получить в Управлении по делам ветеранов пособие по случаю утраты трудоспособности, им отвечают отказом. Министерство обороны ссылается на отсутствие доказательств, указывающих на то, что солдаты заболели от мусорных свалок. Войска в Ираке и Афганистане столкнулись со многими вредными факторами окружающей среды: в пыли и песке там были токсичные частицы, в топливе и выхлопных газах вредные химические вещества, случались аварии на производстве, возникали пожары от возгорания серы. С точки зрения диагностики, заболевшие ветераны могли пострадать от любого из этих факторов, от их сочетания, или вообще не от них. К 2010 году прошло уже шесть лет с тех пор, как солдаты начали болеть, однако Министерство обороны продолжало уверять конгресс, что сжигание отходов на открытом воздухе «это самое безопасное, самое эффективное и самое удобное средство» утилизации мусора в условиях боевой обстановки.

То, что происходит с мусорными ямами, является хорошо всем знакомым примером нечестности и обмана властей. Это повторяется от одной войны к другой. Сначала власти все отрицают. Управление по делам ветеранов до 1991 года отказывалось признавать вред, причиненный «агентом оранж», хотя к тому времени прошло уже почти 20 лет с момента вывода войск из Вьетнама. Оно также долгие годы отмахивалось от неврологического заболевания, получившего название «синдром войны в заливе», называя его психосоматическим состоянием. Затем, когда ветераны начинают протестовать, военные соглашаются «изучить вопрос». А потом тянут резину как можно дольше. Они назначают долговременные исследования, на которые порой уходят десятилетия. И наконец, власти манипулируют результатами, чтобы добиться желаемого заключения об отсутствии данных, подтверждающих связь между заболеванием и его возможной причиной. Снова и снова, от Сайгона до Кабула, правительство назначает неполноценные исследования, подтасовывает данные и игнорирует выводы соответствующих научных изысканий — и все ради того, чтобы уйти от ответственности за вред, причиненный нашим солдатам. А болезни у них продолжаются и прогрессируют. Для некоторых заболевших ветеранов задержка это по сути дела смертный приговор.

«У государства ушли годы на то, чтобы признать наличие связи между „агентом оранж“ и серьезнейшими заболеваниями наших военнослужащих, — написали в мае в своей статье на сайте Fox News сенатор-демократ из Миннесоты Эми Клобучар (Amy Klobuchar) и сенатор-республиканец из Северной Каролины Том Тиллис (Thom Tillis). — Ветеранам пришлось долго ждать, чтобы им назначили лечение, в котором они остро нуждались, и которое они определенно заслужили. Но сегодня у нас появился новый „агент оранж“ — ямы для сжигания мусора».

Старший мастер-сержант Джесси Бака (Jessey Baca) в свои 40 с небольшим лет был совершенно здоров, пока не попал на два срока в Ирак. Он любил бегать, и как-то раз преодолел полумарафонскую дистанцию. А еще он любил выращивать острый перец в своем огороде в Альбукерке. Он женат 38 лет, у него двое детей и четверо внуков. Во время первой командировки в 2004 году Бака провел шесть месяцев в Баладе, где служил авиационным техником в подразделении национальной гвардии Нью-Мексико. Он работал, ел и спал возле ям для сжигания мусора. «Дым был синий, он стелился по земле на высоте до полуметра, как туман, — говорит Бака. — Мне приходилось постоянно отряхиваться от падавшего на меня пепла».

После первой командировки у него появились симптомы, похожие на грипп и заболевание верхних дыхательных путей. Врачи в Альбукерке сказали, что у него простуда. У Баки была высокая температура, которая никак не хотела опускаться. Его знобило, по ночам он потел, надрывно кашлял, а в отхаркиваемой слизи у него появилась кровь. Врачи назначили ему кучу анализов, но все они дали неокончательные результаты. «Это их любимое словечко», — говорит Бака.

В 2007 году он прошел медкомиссию и вернулся в Ирак, причем снова в Балад. На сей раз ему стало намного хуже. Часть командировки он провел на госпитальной койке. Как-то раз Бака заметил пятно на носу. Как только он прикасался к нему, пятно начинало кровоточить. После возвращения домой у него появились сильные головные боли, хроническая усталость, ослаб слух. Ему было трудно дышать. Баке поставили диагноз — базальноклеточная карцинома с поражением трех слоев эпителия. В нижней части лица у него появились шишки. Начали выпадать волосы на теле. Руки разбухли, на них появились наросты. Оказалось, что это опухоли.

В Управлении по делам ветеранов в Альбукерке врачи сказали его жене Марии, что у Джесси посттравматическое стрессовое расстройство. «Из-за посттравматического синдрома опухоль не возникает, — ответила она. — И кровью из-за него не харкают. И бронхит из-за него тоже не появляется». Ей было заявлено, что она сама отчасти виновата. «Такие жены как вы заставляют солдат совершать самоубийства, — сказал ей один чиновник, — потому что вы никак не хотите признать, что это посттравматическое стрессовое расстройство».

Бака никогда не отрицал, что у него есть посттравматическое стрессовое расстройство. «Но знаете, у меня и опухоль тоже есть», — сказал он.

Бака ходил по врачам, сдавал один анализ за другим, надеясь найти объяснение. Он перечисляет, через что прошел: «Магнитно-резонансная томография, компьютерная томография, рентген, колбы сданной крови, потом еще колбы». Он ходил по пульмонологам, ревматологам, инфекционистам, терапевтам и хирургам-ортопедам. Они смогли отыскать его болезнь, потому что она была повсюду. Но причину заболевания они назвать не смогли. Управление по делам ветеранов отрицало, что это как-то связано со службой в армии, а поэтому за лечение Бака был вынужден платить из собственного кармана. Управление также не захотело признать его нетрудоспособным, и поэтому он продолжал ремонтировать самолеты, хотя ему стало трудно ходить и дышать.

Наконец, врач из Национального еврейского медицинского центра в Денвере направил Баку к пульмонологу из Вандербильтского университета Роберту Миллеру (Robert Miller), который проводил обследования ветеранов из Ирака и Афганистана, страдавших респираторными заболеваниями. Подобно Баке, многие военнослужащие жили рядом с ямами для сжигания отходов. Когда Миллер сделал им биопсию, он обнаружил, что у многих имеется констриктивный бронхиолит — неизлечимая и зачастую смертельная болезнь. «От этой болезни невозможно вылечить, — говорил тогда Миллер. — Мы не знаем, что будет с этими людьми дальше».

В 2009 году Джесси и Мария приехали к Миллеру в Нашвилл. Но перед поездкой они узнали, что страховка на это медицинское учреждение не распространяется. Однако Бака все равно поехал в Вандербильтский университет. Миллер сделал биопсию легких. Результаты подтвердили опасения Баки: у него оказался констриктивный бронхиолит. Его ждала смерть.

Но у него также возникло чувство облегчения, ибо с таким диагнозом он мог, наконец, получить пособие по нетрудоспособности. Но на рассмотрение его заявления ушло три года. К тому времени силы у Баки и у его жены были на исходе, как и деньги. В целом они заплатили более 200 тысяч долларов за частную страховку. Когда им были нужны авиабилеты, чтобы посетить специалистов, супруги обращались в организацию Angel Airlines for Veterans, которая оплачивала им проезд. «Ему должны были предоставить необходимое лечение, а нам пришлось умолять о помощи», — говорит Мария.

Она не хочет, чтобы другие ветераны пережили то же самое. Поэтому Мария начала искать в интернете то место, через которое она могла бы сообщить военнослужащим об исследованиях Миллера. Женщина наткнулась на страничку в Facebook под названием «Яма для сжигания мусора», где ветераны и их родственники делились своими историями о врачах и об управлении по их делам. Мария разместила на этой страничке сообщение об исследованиях Миллера.

«Я не ожидала такой реакции, — говорит она. — Но меня забросали письмами бывшие военнослужащие, которым до смерти надоело Управление по делам ветеранов, и которым хотелось узнать, что за болезнь они получили, находясь рядом с мусорными ямами».

Чтобы начать действовать, Мария решила завести свою собственную страничку в Facebook под названием Burn Pit Families. Марии ответили девять ветеранов и членов их семей, и они начали работать совместно. Служивший в 2004 году в Баладе штаб-сержант Тим Уаймор из-за бактериальной инфекции потерял большую часть толстой кишки. У него появилось несколько серьезных заболеваний, в том числе, констриктивный бронхиолит. То же самое случилось с капитаном Лероем Торресом (Le Roy Torres) и сержантом Обри Тейпли (Aubrey Tapley). У сержанта Билла Маккенны (Bill McKenna) была лимфома четвертой степени. Десантник сухопутных войск Стивен Окс (Steven Ochs) и штаб-сержант Мэтью Бампус (Matthew Bumpus) скончались от острого миелолейкоза, как называют редкую и агрессивную форму рака. Медбрат резерва ВВС Кевин Уилкинс (Kevin Wilkins) также скончался от редкой формы рака головного мозга после службы в Баладе. Его представляла жена Джилл, открывшая страничку в Facebook, на которую вышла Мария.

В 2009 году Бака вместе с другими ветеранами и военными подрядчиками подал в суд на компанию Kellogg Brown & Root, обвинив ее в преступной небрежности и злоумышленных действиях. Kellogg Brown & Root свою вину отрицала, настаивая на том, что ямы для сжигания мусора были «безопасными и эффективными». Компания также попыталась добиться отмены уголовного процесса, заявив, что она обладает «вторичным суверенным иммунитетом». Это значит, что ее нельзя преследовать по суду, так как она действует в качестве подразделения американской армии. Но в прошлом году Верховный суд решил продолжить судебный процесс, в котором участвовало уже 800 человек.

На законодательном фронте Джесси и Мария работали вместе с сенатором Томом Удоллом (Tom Udall), который подготовил законопроект о создании официального реестра пострадавших от ям для сжигания мусора. Он пошел тем же путем, что и правительство, когда после войны в Персидском заливе военнослужащие начали испытывать таинственные проблемы со здоровьем. Удолл начал утомительный процесс по составлению списков пострадавших. Джесси и Мария за свой счет приехали в Вашингтон, чтобы поддержать законопроект Удолла, который конгресс принял в 2012 году.

Этот реестр не гарантировал лечение пострадавших от сжигания мусора ветеранов и выплату им пособий по нетрудоспособности. Он был создан только для сбора информации, необходимой, чтобы отслеживать и подтверждать последствия сжигания мусора для здоровья людей. Короче говоря, этот реестр обязывал правительство взяться за изучение проблемы. Прошло еще два года, и наконец в июне 2014-го этот реестр открыли. Там зарегистрировалось более 90 000 ветеранов.

Бака называет этот реестр «важной вехой» для ветеранов, потому что он «привлек внимание к этой проблеме, как и к «агенту оранж». Но за два года с момента его создания мало что изменилось. В январе издание Stars and Stripes сообщило, что в американских вооруженных силах как и раньше используются ямы для сжигания мусора, скажем, при утилизации медицинских отходов на авиабазе Аль-Такаддум в Ираке. И это происходит вопреки тому, что правительство еще несколько лет назад потребовало применять мусоросжигательные печи. А в марте сенатор Клобучар представила законопроект, требующий от Управления по делам ветеранов создать национальный центр для «профилактики, диагностики, лечения и реабилитации тех, кто пострадал от свалок для сжигания мусора». Как сообщает независимая организация GovTrack, которая следит за законодательным процессом в конгрессе, у этого законопроекта всего один шанс из ста на утверждение.

Управление по делам ветеранов на своей веб-странице по вопросам здравоохранения разместило резкое официальное заявление по поводу ям для сжигания отходов. «В настоящее время, — говорится в нем, — исследования не подтверждают появление долговременных проблем со здоровьем по причине воздействия на него ям для сжигания мусора».

Это заявление не соответствует действительности, как не соответствуют ей многие официальные заявления. Дело не в том, что в них содержится откровенная ложь, просто в них искажается смысл таких слов как исследования и свидетельства. Как хорошо известно Управлению по делам ветеранов, авторитетные ученые из уважаемых научных институтов проводят немало исследований по вопросу сжигания мусора, публикуя их результаты в крупных изданиях. И эти исследования убедительно говорят о том, что долговременные проблемы со здоровьем у бывших военнослужащих вполне могут быть связаны с их пребыванием вблизи ям для сжигания отходов.

Одно из первых исследований по этим вопросам провел профессор клинической медицины Миллер из Вандербильтского университета. В 2004 году после годичного пребывания в Ираке в Форт-Кэмпбелл, расположенный неподалеку от университета, вернулись военнослужащие из состава 101-й воздушно-десантной дивизии. У некоторых появилась одышка, и они не могли пробежать обязательную в рамках физподготовки трехкилометровую дистанцию, которая является одним из основных требований к военнослужащим из состава боевых подразделений. Физическая готовность это важный фактор для определения связей между воинской службой и различными заболеваниями, при наличии которых Управление по делам ветеранов обязано предоставлять военнослужащим медицинскую помощь либо назначать пособие по инвалидности.

Солдат, прошедший служебную командировку, по определению физически пригоден к следующему назначению. Но когда здоровый военнослужащий внезапно оказывается не в состоянии сдать те нормативы, которые он успешно сдал перед отправкой за рубеж, это безусловно указывает на то, что с ним что-то случилось во время прохождения службы, из-за чего его здоровье начало ухудшаться. Миллер позже вспоминал, что военнослужащие один за другим рассказывали ему одно и то же: «Я был элитой. Я был спортивным человеком. Меня отправили в командировку. А теперь я не могу пробежать три километра, и поэтому непригоден к службе в боевых условиях».

Свое исследование Миллер опубликовал в 2011 году в New England Journal of Medicine. В другой статье он отметил, что констриктивный бронхиолит «очень редко возникает у здоровых и крепких людей. Известно, что он часто возникает в результате вдыхания токсичных веществ». Миллер также заметил, что исследователи из Национального еврейского медицинского центра в Денвере нашли аналогичные закономерности с возникновением констриктивного бронхиолита у военнослужащих, вдыхавших дым из ям для сжигания отходов.

Другие ученые также изучали вопрос о том, как ямы для сжигания мусора наносят вред здоровью военнослужащих. В 2004 году эпидемиолог и специалист по профессиональным заболеваниям Энтони Жема (Anthony Szema) из Университета Хофстра заметил, что к нему на прием стали неожиданно приходить пациенты совсем другой категории. «Раньше я видел в основном 80-летних ветеранов, — вспоминает он. — А теперь ко мне начали приходить молодые женщины и мужчины, которые прежде были вполне здоровыми военнослужащими, и вдруг у них начала появляться одышка, они болели респираторными заболеваниями, в том числе, астмой, и были уже непригодны к несению службы».

Когда лекарства от астмы не улучшили их состояние, Жема сделал серию анализов, пытаясь понять, в чем суть проблемы. Он получил три комплекта образцов пыли: один образец взяли из песка в долине Сан-Хоакин в Калифорнии, второй в титановой шахте в Монтане, а третий в яме для сжигания мусора в Кэмп-Виктори в Ираке. Когда Жема закачал образцы в легкие лабораторных мышей, результат оказался ошеломляющим. Те мыши, которые вдыхали пыль из Кэмп-Виктори, больше и серьезнее всех страдали от воспаления легких и от подавленного состояния Т-лимфоцитов, формирующих основу иммунной системы человеческого организма. Материалы исследования были опубликованы в Journal of Occupational and Environmental Medicine.

Объем выборки у Жемы был ничтожный — всего 13 мышей. Но результаты совпали с тем, что он наблюдал у военнослужащих, которых лечил. «Люди не должны вдыхать частицы, — говорит он. — Если мы будем вдыхать взвешенные частицы высокой концентрации, мы преждевременно заболеем легочной болезнью или астмой вне зависимости от того, каков источник этих частиц. Люди не должны дышать дымом. Мы не должны сжигать мусор. В Ираке мусор сжигают при помощи авиационного топлива. Вы захотите дышать авиационным топливом?»

Жема сравнивает последствия от нахождения вблизи свалок для сжигания отходов с теми болезнями, которые появились у пожарных, полицейских и других людей, работавших на месте разрушения Всемирного торгового центра 11 сентября. «В Ираке воздействие было намного сильнее, — говорит он. — Многие из этих парней находились там по году, и кроме мусорных ям там есть множество других вредных источников. Это многосторонняя проблема. Если вы не погибли после подрыва машины на мине, вы вдыхаете частицы от взрыва. Все, чем они там целятся в вас, взрывается. Потом после боя вы возвращаетесь на базу, ходите по ней и вдыхаете весь этот дым от горящего мусора, потому что этот дым везде: в столовых, в душевых, в казармах».

Вопрос о множественных факторах вредного воздействия на человека оказался в самом центре спора об инвалидности из-за нахождения вблизи мусоросжигательных ям. Поскольку военнослужащие подвергаются многочисленным опасностям для здоровья, начиная с песчаных бурь и кончая взрывами самодельных взрывных устройств и пожарами от мин, крайне трудно, а то и вообще невозможно абсолютно точно определить одну причину, стоящую за многими недугами. Но как отмечает Жема, ямы для сжигания мусора стали источником опасных и токсичных химических веществ, которые непрестанно, день и ночь попадали в легкие многим военнослужащим. «Легкие это фильтры для нашей крови, — говорит он. — Поезжайте в Ирак, и ваши легкие превратятся в фильтр для кондиционера, который не меняли лет пять. Этот Ирак — он просто отхаркивается у них из легких».

Реакция правительства на эти исследования была типичной. Оно отреагировало точно так же, как и раньше, когда у ветеранов возникали болезни, связанные с воинской службой. Во-первых, оно постаралось опровергнуть первые исследования. Затем оно манипулировало выводами собственных исследований, чтобы результаты можно было выразить одной-единственной фразой, которой так боялись пострадавшие солдаты: выводы неокончательные.

В 2009 году Управление по делам ветеранов провело серьезный анализ ям для сжигания мусора, сосредоточившись на базе Балад. Исследование проводило Управление здравоохранения и медицины при Национальной академии медицинских наук, которое раньше носило название Институт медицины. Задача управления состоит в том, чтобы «проводить независимый и объективный анализ», способствующий «решению сложных проблем и разработке государственной политики в сфере науки, технологии и медицины». Но на практике Управление здравоохранения и медицины сталкивается с такими же проблемами, как и любая другая консультативная организация: оно должно давать такие результаты, которые понравятся его клиенту. Более половины своего финансирования Управление здравоохранения и медицины, как и Национальная академия медицинских наук, получает от федерального правительства, в том числе, 13% от Управления по делам ветеранов. Короче говоря, проведенный этим управлением анализ ям для сжигания мусора был заказан тем самым ведомством, которому грозили многомиллиардные страховые иски от ветеранов, пострадавших от дыма со свалок.

После двух лет исследовательской работы Управление здравоохранения и медицины в 2011 году опубликовало доклад под названием «Долговременные последствия для здоровья от сжигания мусора в Ираке и Афганистане». В докладе с самого начала отметаются все те «озабоченности», которые возникают у болеющих ветеранов. Авторы заявляют, что общественный фурор возник из-за «статей в популярной прессе» и «бессистемных докладов». Такие сообщения, предупреждает управление, «не демонстрируют ни причинно-следственную, ни ассоциативную связь».

Вывод самого Управления здравоохранения и медицины свелся к высоконаучному пожиманию плечами. Его исследователи сообщили, что не могут сказать, «было ли вдыхание выбросов из мусоросжигательной ямы на базе Балад причиной долговременных негативных последствий для здоровья». Они признали только то, что служба в Ираке и Афганистане «могла» вызвать долговременные последствия для здоровья. Они также порекомендовали провести дальнейшие исследования — но не ям для сжигания мусора, а «общих факторов загрязнения воздуха».

Но если внимательнее присмотреться к этому исследованию, то обнаружится, что Управление здравоохранения и медицины пользовалось методикой и данными таким образом, чтобы не допустить признания связи между мусорными ямами и многочисленными болезнями ветеранов. По правилам, которым она следовала, требовалось провести «оценку рисков» загрязнения, разработанную Комиссией по ядерному регулированию в 1983 году. Кажется, что процесс оценки довольно прост. Сначала надо изучить уровень загрязнения в конкретном месте, таком как Балад. Затем вычислить изначальную токсичность химических веществ и узнать, сколько человек подверглись их воздействию. После этого надо было проанализировать данные исследований по аналогичным загрязнениям, скажем, по раковым заболеваниям среди жертв Чернобыля или жителей Лав-Канала. Теоретически результат должен был обеспечить разработку научно обоснованного прогноза о том, какова вероятность заболеваний людей от этого загрязнения.

Но в случае с ямами для сжигания мусора оценка рисков такого рода просто невозможна. Управление здравоохранения и медицины в своем отчете признает, что Министерство обороны не обладает достаточным объемом данных по Баладу. Оно не знает, что там сжигали, как часто военнослужащие работали на свалках, сколько солдат жило поблизости от них, и как долго они там жили. Оно не знает, как часто люди вдыхали дым, каково сочетание отравляющих веществ, и какие еще отравляющие вещества оказывали воздействие на солдат как на базе, так и вне ее. Пентагон вел войну, а не научный эксперимент. Как и в прошлых войнах, военное ведомство не удосужилось подумать о том, не подвергают ли солдат серьезной опасности такие обыденные на первый взгляд вещи как сжигание мусора. После Вьетнама правительство не могло точно сказать, какое воздействие дефолиант «агент оранж» оказал на солдат. После войны в Персидском заливе Пентагон не мог определить то сочетание токсичных элементов, из-за которого болели ветераны. А это были серьезные вещи, такие как обедненный уран, дым от горящих нефтяных скважин, вакцинации, газ зарин. Фактически, Управление здравоохранения и медицины до сих пор отказывается назвать «синдромом» то изнуряющее состояние, от которого страдают ветераны войны в Персидском заливе. Оно предпочитает более показательный термин: «необъяснимая с точки зрения медицины болезнь». Для армии здоровье и благополучие ветеранов снова стало очередным известным неизвестным.

Столкнувшись с отсутствием точных данных о воздействии сжигаемого мусора на человека в Ираке и Афганистане, Управление здравоохранения и медицины могло воспользоваться очевидной альтернативой, которая соответствует научным требованиям, предъявляемым к таким исследованиям. Оно могло проанализировать данные исследований о воздействии токсичности на животных. Такой анализ не мог быть всесторонним и исчерпывающим; но он все равно помог бы определить, болеют ли солдаты из-за ям для сжигания отходов. Это, в свою очередь, позволило бы ветеранам понять, связаны ли их недуги с воинской службой, в результате чего Управление по делам ветеранов было бы вынуждено лечить их или давать инвалидность. Но вместо того, чтобы следовать общепринятому научному протоколу, управление приняло решение, которое самым роковым образом перечеркнуло все его исследования. Оно отказалось при составлении заключения принимать во внимание данные исследований на животных.

Ученые из Управления здравоохранения и медицины долгие годы искажали результаты своих исследований в угоду Управлению по делам ветеранов. В 1994 году, когда управление опубликовало данные своего первого исследования о воздействии «агента оранж» на американских солдат, оно, согласно своим собственным нормам и правилам, должно было опираться на данные исследований человека и животных. А эти исследования подтвердили связь между военным гербицидом «агент оранж» и проблемами со здоровьем у многих ветеранов Вьетнамской войны.

Однако к 1998 году, когда Управление здравоохранения и медицины начало исследования по воздействию на участников войны в Персидском заливе, оно внесло едва различимое, но существенное изменение в свои стандарты по категориям доказательств. Данные исследований на животных по-прежнему можно было обсуждать в отчетах, но они уже не считались действительными для окончательных заключений. Короче говоря, научные данные подтасовали, чтобы добиться желаемого результата.

Годом ранее конгресс провел расследование, по результатам которого назвал отношение правительства к изучению заболеваний времен войны в Персидском заливе «непоправимо порочным». Он создал Научный консультативный комитет, чтобы провести независимое исследование. Этот комитет изучил материалы почти 2 000 правительственных отчетов и научных исследований, как на человеке, так и на животных. В отличие от Управления здравоохранения и медицины, заявившего, что к его обязанностям не относится «выяснение того, существует или нет уникальный синдром войны в Персидском заливе», Научный консультативный комитет обнаружил, что это заболевание вполне реально, что от него страдает почти «каждый четвертый участник той войны, что оно не связано с психическими расстройствами, а вызвано воздействием токсичных веществ, включая пестициды, таблетки пиридостигмин бромида, а возможно, и пожарами на нефтяных месторождениях, многочисленными прививками и слабым нервно-паралитическим газом, который попадал в атмосферу в результате уничтожения иракских объектов».

Когда пришло время исследовать ямы для сжигания мусора, Управление здравоохранения и медицины снова воспользовалось негодной методикой. Поскольку у исследователей не было данных о людях в Баладе, они решили изучить две группы людей, не относящихся к военным, но работавших в Баладе в таких же, по их мнению, условиях, как и военнослужащие. Это пожарные, боровшиеся с возгораниями на химических объектах и тушившие пожары, и работники мусоросжигательных печей. Управление решило, что работа пожарных «скорее всего, отличается от того хронического воздействия дыма из мусорных ям, которому подвергаются военнослужащие». Тем не менее, оно заявило, что пожарные это «самая репрезентативная из имеющихся групп, на которой можно изучать воздействие смесей продуктов горения».

Нетрудно понять, каким образом методика управления может исказить выводы исследования. Пожарные вдыхают дым непродолжительное время, в отличие от солдат, которые дышат им круглосуточно, живя и работая в Афганистане и Ираке рядом с горящими свалками. А работники мусоросжигательных печей по определению вдыхают более чистый дым, выходящий из их труб, хотя Kellogg Brown & Root не стала устанавливать такие печи ни в Баладе, ни на других военных базах. А если демонстрировать более низкую степень риска для пожарников и работников мусоросжигательных печей, это мало что скажет нам о связи, существующей между горящими свалками и болезнями ветеранов.

«Они беспокоятся о возвращающихся солдатах, о заболевших, а потом начинают исследование, сравнивая их состояние с состоянием людей, находящихся дома, — говорит Джеймс Биннс (James Binns), руководивший работой Научного консультативного комитета. — Это исследование имело целью не выявить проблемы, а преуменьшить их».

В электронном письме в редакцию New Republic Управление здравоохранения и медицины выступило в защиту своей методики. Оно сослалось на сложную смесь химических веществ, возникающих в результате горения отходов на свалках, и заявило, что не знает, «брал ли кто-то пробы черного дыма, на который все жалуются». Было бы «неплохо», отметило управление, провести надежные исследования, подвергая животных воздействию дыма из мусорных ям с той же интенсивностью и частотой, с какой ему подвергались военнослужащие. Однако «проводить такие исследования трудно, дорого, и на них уходит много времени».

Управление по делам ветеранов в 2009 году организовало аналогичное научное исследование в корыстных целях, проведя общенациональный опрос о состоянии здоровья среди 20 500 ветеранов, которые участвовали в войнах в Ираке и Афганистане. Старший эпидемиолог из санитарно-гигиенического отдела Управления по делам ветеранов Стивен Кафлин (Steven Coughlin) использовал данные опроса для установления связи между вдыханием продуктов горения со свалок и респираторными заболеваниями, такими как астма и бронхит. Кафлин, руководивший программой этики общественного здравоохранения в Тулейнском университете и участвовавший в написании руководства по этике для Американского колледжа эпидемиологии, обнаружил четкую связь между вдыханием дыма со свалок в Ираке и Афганистане и возникновением хронических заболеваний. Но когда Кафлин поделился своими выводами с куратором из Управления по делам ветеранов, тот приказал ему прекратить изучать данные, указывающие на такую связь.

«Мы отложили свои заключения в сторону, — говорит Кафлин. — Положили их в долгий ящик. Отказались от них. Они решили не включать данные о последствиях от сжигания мусора, сосредоточившись лишь на частоте возникновения респираторных заболеваний. Они решили упростить анализ. Стало понятно, что Управление по делам ветеранов пытается скрыть данные исследований и отмахнуться от этой связи вместо того, чтобы вывести ее на первый план».

В 2012 году Кафлин ушел из Управления по делам ветеранов. Он пришел к выводу, что для него неприемлемо вести научные исследования для ведомства, которое как и любая страховая компания, имеет прямой финансовый стимул отказывать своим пациентам. «Внутри Управления по делам ветеранов существует конфликт интересов, — говорит ученый. — Когда они обнаруживают новые заболевания, связанные с воинской службой, скажем, случай с „агентом оранж“ во время войны во Вьетнаме, это в итоге обходится им в миллиарды долларов».

В определенном смысле войны в Афганистане и Ираке начались с огромной свалки горящего мусора. Когда 11 сентября рухнули Башни-близнецы, в пламени пожара сгорели сотни тысяч тонн цемента, стали, штукатурки, оконного стекла, компьютеров и электрических проводов. Над местом трагедии поднялся огромный столб токсичного дыма, а в пыли, которая опустилась на город, были частицы останков 2 753 человек, погибших в результате терактов. Во многом этот стало предзнаменованием того, что должно было произойти дальше.

После атак Агентство охраны окружающей среды заверяло жителей Нью-Йорка, что дым и пыль из эпицентра не представляют никакой опасности для здоровья. Но к моменту начала американского вторжения в Ирак стало ясно, что авторы таких заверений руководствовались не научными данными, и политическими соображениями. Оказалось, что администрация Буша давила на Агентство охраны окружающей среды, чтобы то преуменьшило опасность от дыма и пыли из эпицентра. Когда у сотрудников служб быстрого реагирования начали возникать раковые заболевания, и они стали умирать, правительство воспользовалось привычной тактикой увиливаний, продолжая ее по сей день. Оно отрицает наличие проблем, как можно дольше затягивает действия по их устранению, создает списки тех, кто жалуется, проводит исследования, подтасовывает их результаты, а затем дает указания на проведение новых исследований.

В июне 2015 года управление по делам ветеранов, наконец, опубликовало данные опроса людей из реестра пострадавших от сжигания мусора. 27 000 бывших военнослужащих, заявивших о воздействии на них дыма и пепла из мусорных ям, ответили в письменном виде на вопросы анкеты. (Почти все эти ветераны также сообщили, что хотя бы раз во время пребывания в Афганистане и Ираке испытали на себе воздействие пыльных бурь.) Те, кто находился рядом с ямами для сжигания отходов, чаще других страдали от астмы, эмфиземы и редких легочных заболеваний. 30 процентам из них поставили диагноз «респираторное заболевание», в том числе серьезные расстройства типа хронического обструктивного легочного заболевания и хронического бронхита. 365 ветеранов заявили, что у них обнаружили констриктивный бронхиолит или идиопатический легочный фиброз, который также является неизлечимой болезнью легких, и обычно не поражает молодых и здоровых людей.

Такие цифры определенно не отражают всю степень серьезности и масштабности проблем со здоровьем у ветеранов американских войн в Ираке и Афганистане. Многие раковые заболевания проявляются лишь через десятилетие или даже позднее, а симптомы серьезных респираторных болезней часто по ошибке принимают за астму. Когда у военнослужащих по возвращении домой возникают нарушения со стороны дыхательной системы, врачи могут и не найти связь между симптомами и службой в армии. По правде говоря, может случиться и так, что у нас никогда не появится полное научное представление о боли и страданиях, которые свалки для сжигания отходов причиняют американским солдатам. А Управление по делам ветеранов использует это обстоятельство, чтобы отказать пострадавшим за рубежом в лечении и в пособии по нетрудоспособности. Для ветеранов суть этого уравнения предельно ясна: любая проволочка со стороны государства означает, что их будут меньше лечить, что они будут тратить больше денег на лекарства, и что риск смерти у них увеличивается.

В феврале 2015 года Джесси и Мария Бака поехали в Нью-Йорк. Они составили список того, что Джесси хотел сделать перед смертью. В него вошло посещение Нью-Йорка. Когда я встретилась с ними в вестибюле гостиницы Holiday Inn на Уолл-Стрит, которая недалеко от того места, где находился Всемирный торговый центр, Джесси показал мне красный волдырь у себя на щеке.

«Понятия не имею, что это, — сказал он. — Все время происходят какие-то странные вещи».

«И сегодня он еще неплохо себя чувствует», — добавила Мария.

«У меня такое ощущение, как будто в моих легких растет кактус, — сказал Джесси. — Вдохнуть я еще могу, а вот выдохнуть не всегда».

Мария рассказала о смерти еще одного ветерана, который вместе с ней создавал список пострадавших от мусорных свалок. Билл Маккенна не дожил до того дня, когда этот список был опубликован: он скончался в 2010 году от раковой опухоли, образовавшейся у него на сердце. Ему было 42 года, и он никогда в жизни не курил.

Бака знает, что с ним обошлись несправедливо. Но ветеран рад тому, что узнал свой диагноз еще до смерти. Он доволен, что заставил правительство признать факт получения заболевания во время службы в армии, службы своей стране. «Я один из тех, кому повезло», — заявляет Бака.

Я спрашиваю, почему он так считает.

«Хуже всего неизвестность, — отвечает он. — Я не хотел умирать от неизвестности».

Дженнифер Перси пишущий редактор New Republic и автор документальной книги «Кэмп-Дьявол» (Demon Camp).