Администрация Трампа, которая скоро приступит к исполнению своих обязанностей, столкнется с более натянутыми отношениями с Москвой, чем любой новый президент США за весь период, начиная с Рональда Рейгана в 1981 году. Томас Грэм (Thomas Graham) и Мэтью Рожански (Matthew Rojansky) справедливо отметили, что политика США в отношении России оказалась безуспешной и потерпела провал. Этот провал гораздо серьезнее, чем те угрозы американским интересам, которые создает Россия своими действиями на Украине или в Сирии, и ответственность лежит не на какой-то отдельной администрации. При желании можно было бы сказать, что предложенная Обамой «перезагрузка» не столько не сработала, сколько попросту себя исчерпала.
То, что безнадежно и непоправимо разрушилось, так это мечта о постсоветской трансформации России в демократическое, ориентированное на рынок государство, которое разделяло бы основные ценности и интересы Запада — даже при том, что Россия и ее различные западные партнеры, возможно, не всегда сходятся во взглядах. Россию представляли таким образом, что даже если она и не стремится к членству в ЕС или НАТО, она все равно будет частью более широкого, коллективного «Запада», куда входят такие страны, как Япония, Южная Корея, Австралия и Новая Зеландия. На протяжении последних двух десятилетий американские аналитики всячески пытаются понять, то ли Россия «сменила курс», то ли Москва по-прежнему движется в верном направлении, несмотря на различные препятствия, встречающиеся на ее пути.
Но реалии, характеризующие период после окончания холодной войны, разрушили эти надежды. В обозримом будущем всерьез рассчитывать на стратегическое российско-американское партнерство не приходится. По всей вероятности, наши отношения с Россией будут напряженными — даже при отсутствии явной конфронтации. Они будут в значительной степени деловыми, коммерческими — в тех случаях, когда мы либо сможем определить конкретные общие интересы, либо найти приемлемый компромисс, и будут характеризоваться предотвращением и устранением последствий (в лучшем случае) в той огромной массе вопросов, по которым наши мнения расходятся. Даже у президента США, который уверенно чувствует себя в вопросах заключении сделок, возможности, вероятно, будут ограничены.
Важно понять, почему политика в отношении России, проводившаяся Соединенными Штатами после холодной войны на протяжении многих лет, потерпела крах. В общих чертах нынешний кризис в отношениях Запада с Россией обусловлен четырьмя объективными факторами.
Во-первых, Россия была психологически не готова к ослаблению своего статуса и авторитета в постсоветский период. Русские выражали сильное недовольство тем, что Соединенные Штаты используют временную слабость России и после окончания холодной войны уготовали России роль подчиненного, зависимого государства в европейском порядке. Однако после 1991 года в основе политики США по отношению к России не было идеи, согласно которой Россия должна признать постоянный статус «младшего». Эта политика, скорее, предполагала, что Россия должна заслужить свой статус в мире, особенно среди соседних стран, и что по правилам справедливости у России нет каких-либо привилегий, больших, чем у Соединенных Штатов или у какой-либо другой страны. России никогда не отводили какого-либо конкретного места в чьей-либо геополитической иерархии. Скорее, России дали возможность бороться за влияние на тех же условиях, что и все остальные. И в этом заключается проблема.
На Западе и в Европе в эпоху постмодерна, в частности, статус и влияние страны основаны в большей степени на таких показателях, как экономическая эффективность, инновации и моральное лидерство, чем на таких качествах, как жесткая сила, которые традиционно ассоциируются с великими державами. Россия, в отличие от СССР, не может претендовать на роль маяка, ориентира для всего человечества. Россия, экономика которой в начале 1990-х годов равнялась экономике Португалии (а в настоящее время — Испании), вряд ли может претендовать на экономическое господство даже в Европе — не говоря уже об экономическом равенстве с США. Демократическая Россия могла бы играть мускулами, демонстрируя свою «мягкую силу» путем активизации политических преобразований в постсоветской Евразии; но вместо этого Москва начала действовать с позиций авторитаризма — как внутри страны, так и за рубежом, чем вызвала недовольство всех, кто хочет быть частью единой и свободной Европы. Российская армия, сократившаяся в постсоветский период, но все еще довольно внушительная, не может ни удивить, ни запугать европейцев, которые с успехом пользуются дивидендами от мира — всеми экономическими преимуществами, полученными в результате сокращения вооружений после окончания холодной войны. Даже обладание ядерным арсеналом уже не гарантирует России особого статуса в Европе — более высокого, чем у таких ядерных держав, как Великобритания или Франция.
Россия, призванная в силу объективных обстоятельств играть второстепенную роль в Европе в любых возможных условиях, складывающихся на континенте после холодной войны, решила «выйти из игры». Как великая держава, привыкшая сама лидировать в глобальной политике в рамках своего блока, Россия не собирается играть вторую скрипку в чужом геополитическом оркестре. Лучше уж царствовать в аду, чем прислуживать в раю.
Во-вторых, для того, чтобы Москва могла вести дела и ладить с Западом даже на условиях хоть какого-то подобия паритета, России необходимо восстановить утраченный геополитический вес Советского Союза. Для этого потребуется, как минимум, расширить влияние Москвы на всю или большую часть расположенных рядом с Россией постсоветских государств и желательно на страны Центральной Европы и Балканского полуострова. Данное соображение прекрасно согласуется с идеей о том, что, когда развалился СССР, Россия (а не СССР) была разделена на части, и что этнические русские не должны страдать из-за неуважения и бесправия под властью таких, как латыши и таджики.
Правда, если судить объективно, Россия мало что могла бы предложить своим соседям, чтобы перетянуть их в свой геополитический лагерь. Россия сама переориентировала свои экономические и торговые связи с постсоветского пространства на более далекие страны Европы и Китай, и другие постсоветские государства большей частью последовали ее примеру. Кроме того, если соседние с Россией страны могли рассчитывать на динамичный рост в результате интеграции с российской экономикой, то насколько больше были бы преимущества от интеграции с более сильными экономическими партнерами — такими, как Китай или Европейский Союз? Более того, постсоветская инертность и даже широко распространенная неподдельная ностальгия по некоторым аспектам жизни в СССР, не могут служить для стран достаточными психологическими стимулами для объединения усилий с Россией, которая в любом случае явно не сможет вернуть кажущиеся преимущества былой системы. Российское руководство вряд ли может вдохновить своих соседей — странам с диктаторскими режимами незачем учиться авторитаризму у Москвы, а страны, более склонные к демократии, возможно, воспримут господство России как нечто отвратительное, чего следует избегать. Подлинная привлекательность русской культуры также не может служить геополитическим стимулом; люди вполне могут наслаждаться (на самом деле, даже еще лучше наслаждаться) своим Пушкиным и Рахманиновым, живя в безопасных и комфортных условиях в странах-членах евроатлантических организаций. В сущности, после 1991 года рычаги влияния России на соседей в значительной степени ограничены энергетическими субсидиями и определенной помощью в сфере безопасности — по крайней мере, это касается тех постсоветских соседей, для которых Россия не была основной угрозой безопасности.
В-третьих, слабостью постсоветской России на самом деле пользовались — но не Запад, а собственные же соседи России. Эти меньшие по численности, более слабые народы, которые веками жили в имперской тени России, в максимальной степени воспользовались этой исторической возможностью, чтобы восстановить и укрепить свои собственные национальные государства. Неудивительно, что стремясь к безопасности и процветанию, многие из них вошли в состав евроатлантических организаций. Опасаясь заключения какого-нибудь возможного соглашения, в результате которого они окажутся в сфере российских интересов, эти страны сделали все от них зависящее, чтобы предотвратить подписание любых договоренностей вроде «Ялты-2».
В-четвертых, после некоторых колебаний западные государства пришли к идее расширения НАТО и Европейского Союза по той простой причине, что это было лучшим из возможных вариантов. Понимая парадоксальность ситуации «выиграешь войну — потеряешь мир», в которой оказалась Европа после двух мировых войн, и которая не давала ей покоя, западные лидеры сразу же после окончания холодной войны попытались воспользоваться моментом для укрепления безопасности на континенте. Страны Центральной Европы, в частности, не хотели, чтобы их оставили в какой-то «серой зоне» безопасности, или чтобы от них откупились, предложив им полумеры вроде «Партнерства ради мира». Даже если бы Западу хватило цинизма, чтобы заключить с Москвой соглашение «Ялта-2», он не смог бы заставить страны Центральный Европы соблюдать его условия. Не желая мириться с вакуумом в сфере безопасности, который способствовал бы нестабильности, Запад выбрал разумный вариант расширения евроатлантических институтов. Весьма спорный (внутри самого альянса) первый раунд расширения НАТО оказался настолько удачным, что последующие раунды проходили (несмотря на недовольство России) практически без разногласий.
Таким образом, основной конфликт в американо-российских отношениях связан с европейской безопасностью и сохраняется не столько из-за политических просчетов с обеих сторон, сколько ввиду следующих четырех объективных обстоятельств: 1) недовольство России в связи с уменьшением своей роли после окончания холодной войны; 2) стремление России утвердиться в качестве самостоятельного полюса в многополярном мире XXI века в сочетании с недостаточностью у нее средств, необходимых для этого; 3) стремление соседей России к укреплению собственной независимости и «присоединению к Европе» (что является важнейшим приоритетом для многих из них); и 4) абсолютная невозможность «передачи» приграничных с Россией стран под ее контроль, а также бессмысленность и даже опасность идеи оставить страны Центральной Европы в состоянии неопределенности в вопросах безопасности. Конечно же, между Россией и США есть и другие разногласия — в отношении Ирака, Ливии, Сирии, Косово, но в основе двусторонней напряженности и раскола между Россией и Западом в целом лежит вопрос архитектуры европейской безопасности — особенно взаимоотношения, касающиеся договоренностей по странам бывшего Варшавского договора и постсоветского пространства.
Те, кто продолжает называть расширение НАТО исторической ошибкой, могут делать это только сквозь призму недовольства России. Они исходят из двух необоснованных предположений: 1) Россия лишь реагирует на подлинную угрозу безопасности — по всей видимости, угрозу вторжения НАТО в Россию; 2) в Европе царил бы мир, если бы только Вашингтон без всякой причины не спровоцировал Россию расширением альянса на территории периферийные для США, но находящиеся в «сфере привилегированных интересов» России.
По иронии судьбы, первое предположение полностью опровергнуто как раз вторжением России на Украину.
Вопрос не в том, что Москва воспринимает Украину как стратегическую буферную зону, необходимо для безопасности России. Скорее всего, Россия рассматривает Украину как неотъемлемую часть «русского мира» и, следовательно, как неотъемлемую часть своего собственного культурного и территориального достояния. Проблема не в том, что Кремль не может признать то, что украинцы выбирают свою собственную политическую систему или альянсы, а в том, что Москва не желает даже предоставить украинцам право иметь свое отдельное государство или национальный статус. Русские националисты от Путина и дальше подчеркивают, что русские и украинцы «на самом деле» одна нация. И, по их мнению, совершенно ясно, что этим единым народом следует управлять из Москвы, а не из Киева, и что он должен говорить на языке Пушкина, а не Шевченко.
Кремль даже не попытался оправдать захват Крыма в 2014 году соображениями безопасности России — он объяснил это еще более притянутым за уши утверждением о том, что орды кровожадных украинских фашистов собирались наброситься на миролюбивых русских жителей полуострова. Более того, события на Майдане касались отношений Украины с Евросоюзом, а не членства в НАТО. А это очень большая и серьезная разница, хотя предпринимаются лицемерные попытки сгладить ее. Если бы Кремль действительно беспокоился о своей безопасности, то соглашение об ассоциации между Украиной и Европейским Союзом полностью развеяло бы эти опасения. Кремль, все-таки, боялся не этого — а того, что Украина будет укреплять свою независимость, возьмет курс на сближение с Европой, и «русский мир» потеряет ее навсегда. Москва прекрасно понимала, что стабильно низкий уровень поддержки идеи вступления Украины в НАТО является непреодолимым препятствием для членства Украины в альянсе — точнее, так было, пока Россия не восстановила против себя большую часть украинцев, вторгшись в их страну. Нейтралитет Украины, закрепленный законом, на Майдане даже не обсуждался. В результате далеко не рациональной реакции на какую-то западную угрозу сейчас у России появилась проблема безопасности, созданная ею же самой на Украине — где прежде подобных проблем не существовало. Если русские чувствуют, что им действительно угрожает военная агрессия НАТО, то Кремль делает явно самоубийственный шаг, без всякой причины создавая себе нового заклятого врага и толкая Украину в объятия НАТО. В обозримом будущем на Украине и у ее границ Россия сосредоточит большое количество войск и техники — сил, которые можно было бы лучше задействовать (в соответствии с известной обеспокоенностью Москвы по поводу безопасности) для сдерживания или отражения агрессии НАТО. И вообще, действия России логичны и оправданы только в том случае, если истинной целью Москвы является сама Украина, а угроза НАТО — это лишь предлог.
Кстати, то, на что пошла Москва, какие огромные усилия она приложила и какие расстояния преодолела, чтобы помешать вступлению Черногории в НАТО, делает смехотворным утверждение о том, что действия России против расширения НАТО продиктованы оправданными опасениями по поводу безопасности. Даже если сенсационные заявления о причастности России к попытке государственного переворота в Черногории окажутся преувеличенными, действия Москвы явно несоизмеримы с любой реальной угрозой безопасности России со стороны далекой крошечной Черногории. Чтобы реально оценить ситуацию, нам придется поискать другие объяснения той неприязни, которую испытывает Россия по отношению к НАТО.
Я бы поспорил с теми, кто твердит о якобы существующей угрозе НАТО в отношении безопасности России, и попросил бы их говорить более конкретно. Недостаточно просто указать на какое-то абстрактное «приближение инфраструктуры НАТО к границам России». За всю историю войн ни одну страну не захватывали посредством инфраструктуры. Пожалуйста, объясните точнее, где эти агрессивные силы НАТО размещены, и как они оснащены? Куда НАТО стягивает огромные армии и колоссальное количество единиц тяжелого вооружения, которые потребуются для сухопутного вторжения в Россию? А потом попрошу оценить, какие военные средства имеет в своем распоряжении Россия, и объяснить, каким образом при такой огромной разнице в возможностях этих двух сил существует угроза для России, а не со стороны России. И если вы ответите, что угрозу России со стороны НАТО следует признать не непосредственной, а скрытой, я бы ответил, что Россия может манипулировать опасениями по поводу «скрытой» угрозы безопасности и использовать их для оправдания вторжения в любую из соседних стран в любой момент. Что, конечно же, как раз и является главной причиной того, что многие соседние с Россией страны стремятся вступить в НАТО.
Точно так же нет никаких реальных оснований полагать, что без расширения НАТО в Европе и в отношениях Запада с Россией царила бы гармония. Каждый раз при отказе НАТО от расширения все равно неразрешенными остались бы еще более фундаментальные разногласия, связанные с амбициями России и предпочтениями соседей России. В Восточной Европе конфликтов было бы не меньше, а еще больше, поскольку необузданная Россия оказывала бы давление на еще большее число своих несговорчивых соседей. От гармонии и учтивости в отношениях между Россией и Западом не осталось бы и следа, по крайней мере, из-за многомиллионных потоков беженцев с Кавказа, Украины, Прибалтики, и, возможно, (не дай бог!) даже из Центральной Европы.
В расширении евроатлантических организаций после окончания холодной войны не было ничего зловещего, необоснованного или даже странного, и их расширение является не столько причиной кризиса в отношениях Запада с Россией, сколько симптомом. Если бы Россия в своем развитии стремилась стать такой страной, которая могла бы установить партнерские отношения с Западом на основе общих ценностей и интересов, то Москва в принципе не возражала бы против расширения евроатлантических организаций — и соседи России не испытывали бы такого большого желания вступить в эти организации. Россия, которую не устраивает архитектура европейской безопасности, созданная после окончания холодной войны, а также западные аналитики, разделяющие точку зрения России, сосредоточены исключительно на той стороне, где формируется «предложение». Их заботит, что НАТО по непонятной причине не развалилась и не исчезла в конце холодной войны, и то, что она упрямо и эгоистично не желает захлопнуть дверь перед потенциальными новыми членами. При таком подходе абсолютно не учитывается то, что находится на противоположной стороне, на стороне «спроса» — законные интересы в сфере безопасности соседей России в Центральной Европе и на постсоветском пространстве и их ощущение угрозы, во многом спровоцированное и усиленное действиями самой России.
Отличительной чертой сохраняющегося мышления времен холодной войны является нечто вроде манихейского анализа, согласно которому Европа по-прежнему воспринимается как некая шахматная доска, на которой сверхдержавы разыгрывают свои партии и принимают все важные решения. Такое представление считалось ущербным даже во времена холодной войны, и оно совершенно не соответствует сегодняшним реалиям. Любая серьезная попытка преодолеть разрыв между Россией и Западом должна начинаться с трезвого признания многообразия игроков, которые участвуют в процессе, и затрагиваемых интересов.
Европейскую безопасность нельзя строить на основе исполнения желания Москвы создать свой собственный блок. Так же, как и в законах физики, здесь все предсказуемо — попытки силой загнать страны в евразийский лагерь вызовут равную и противоположную реакцию в виде повышения спроса на членство в НАТО. Заставить соседей России быть частью «русского мира» нам так же нелегко, как заставить Россию быть частью Запада.
