Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Если никто не знает, что делать, если возникает хаос и нерешительность, тогда в споре побеждает человек, обладающий самыми четкими представлениями — к счастью или к несчастью. Именно таким был урок революции в России, Веймарской Германии, и — поскольку сейчас речь не идет о событии подобного масштаба — именно таким стал урок Брекзита.
Природа не терпит пустоты — и правительство тоже. Если никто не знает, что нужно делать, если возникает хаос и нерешительность, тогда в споре побеждает человек, обладающий самыми четкими представлениями — к счастью или к несчастью. Именно таким был урок революции в России, Веймарской Германии, и — не стоит чрезмерно драматизировать ситуацию, поскольку сейчас речь не идет о событии подобного масштаба — именно таким стал урок Брекзита.
Великобритания уже оправилась от шока, возникшего после объявления результатов июньского референдума, и уже занялась непосредственной подготовкой к Брекзиту. Премьер-министр Тереза Мэй (Theresa May) пообещала обратиться к Статье 50 — законному механизму выхода Соединенного Королевства из Евросоюза — в марте следующего года. Она заслужила аплодисменты на партийной конференции, заявив, что «Брекзит — значит Брекзит». По всей видимости, решение суда, постановившего провести более тщательную парламентскую проверку процесса, ее не остановит.
Но, поскольку Евросоюз выполняет множество функций — торговый блок, распределитель сельскохозяйственных субсидий, координатор антитеррористических действий, спонсор культуры и научных исследований — это заявление вызывает смех. «Брекзит — значит Брекзит» — но что это значит? В период подготовки к референдуму сторонники кампании за выход избегали разговоров о будущих взаимоотношениях Великобритании с Европой (и с миром), потому что их взгляды сильно различались. Стоит ли Великобритании сохранить тесные экономические связи с Европой, оставшись членом ее единого рынка? Стоит ли Британии аннулировать все договоры и начать с самого начала? Есть ли другие варианты, другие организации, в составе которых было бы полезно остаться? Ситуация еще больше омрачается тем фактом, что сторонники кампании за выход — как и многие другие популисты в этом сезоне — сделали ряд невыполнимых обещаний, как общих («вернем контроль в свои руки»), так и более конкретных (230 миллионов фунтов стерлингов в неделю — цифра, взятая из воздуха — на национальную систему здравоохранения). И ни одно из этих обещаний нельзя выполнить.
Вместо того чтобы предложить ответы на эти вопросы, премьер-министр создала ту самую пустоту, которую не терпят ни природа, ни правительство. Члены ее кабинета каждый день выдвигают новые предложения, сама Мэй говорит, что она не станет вести «подстрочный комментарий», то есть у нее нет собственных предложений. Европейские чиновники ищут подсказки в британской прессе, в британской прессе остается только фотографировать записную книжку ассистента какого-то члена парламента, чтобы хотя бы немного представлять себе цели Мэй.
В результате мы наблюдаем классическую революционную динамику. Когда возникает хаос, радикальные голоса оказываются самыми громкими, четкими и убедительными: нужно покинуть Евросоюз, выйти из всех его институтов и взять на себя удар. Начнем платить высокие пошлины, потеряем право продавать услуги в Европе, выйдем из всех исследовательских групп, упраздним все отношения с союзниками. Небольшое число антиевропейских консерваторов — они много лет готовились к этому моменту — выступают именно за такую «жесткую версию» Брекзита. Так же как и Партия независимости Соединенного Королевства и ее самый убежденный сторонник в среде СМИ — Daily Mail.
Мэй, как и Керенский, тратит слишком много времени на то, чтобы противостоять или угождать радикалам, которых меньшинство. На конференции ее партии в октябре она бросила кость ксенофобам, высмеяв «граждан мира». Оставшееся время она, как написал автор колонки в Financial Times Дэвид Аллен Грин (David Allen Green), производит впечатление, будто она находится в процессе «напряженных переговоров» — но не с Евросоюзом, а со своими политиками и прессой.
Те идеи, которые сейчас обсуждаются в британской политической среде, уже гораздо более радикальны, чем все то, о чем мы слышали в ходе подготовки к референдуму, и не имеют почти никакого отношения к тому, за что голосовали люди. Однако самое опасное еще впереди. Если Мэй пойдет на какие-то компромиссы, радикалы обвинят именно ее — а не собственную глупость — в нарушении обещаний. Если правительство не сможет выделить дополнительные средства на Национальную систему здравоохранения, если популистская пресса решит, что стране не удалось вернуть себе контроль, если в стране останется множество иммигрантов, тогда фанатики будут искать виноватых: они сделают козлом отпущения любого, чьи взгляды окажутся недостаточно радикальными и националистическими.
Если умеренное большинство не превратится в организованное, агрессивное и красноречивое лобби, озлобленное меньшинство выиграет в этом споре. Поскольку сейчас 2016, а не 1917 год, я не думаю, что нам грозит гражданская война. Однако ущерб от потерянного времени, утраченного политического влияния и торговли может оказаться гораздо масштабнее, что заставит расколотую Британию сконцентрироваться на своих внутренних проблемах на многие годы вперед.
