Нет никаких оснований говорить об «украденных» президентских выборах. Никто ничего не крал. Российские агенты не подменяли избирательные бюллетени, не взламывали машины для голосования. Именно поэтому сама администрация Обамы заявила, что результаты голосования во всех штатах «отражают волю народа».
Могла ли Россия, и намеревалась ли она обеспечить победу Дональду Трампу, в том числе посредством хакерских взломов компьютеров Национального комитета Демократической партии? Вмешательство — это одно дело. Но на вопросы о намерениях и виновности ответить непросто, вопреки утверждениям некоторых критиков Трампа. Здесь вполне уместны расследования конгресса, который должен понять, что было, а чего не было. Но это должно быть настоящее следствие с целью отыскать правду, а не попытка подтвердить уже сложившееся мнение.
При этом следствие должно принять во внимание то обстоятельство, что и сам Вашингтон в прошлом пытался повлиять на зарубежные выборы, в том числе, в России в 1990-х годах. Это нужно сделать не для того, чтобы провести параллель между демократической Америкой и авторитарной Россией. Но стоит заметить, что почти все дискуссии о российских хакерах, за исключением заявлений некоторых экспертов, на протяжении ряда лет предупреждавших о появлении таких тенденций, проходят с полной убежденностью в том, что президентские выборы 2016 года равноценны позиции капитана Рено из «Касабланки», который был «потрясен», узнав о том, что в кафе Рика посетители играют в азартные игры.
Основной вопрос заключается вот в чем. Почему кто-то удивляется тому, что правительство Российской Федерации может быть заинтересовано в исходе президентских выборов в США в 2016 году? Это основа основ международных отношений. У стран есть свои интересы, когда другие государства проводят голосование и выбирают руководство и политический курс, ибо они должны рассчитывать, положительно или отрицательно это скажется на их собственном благополучии. Именно поэтому президент Барак Обама призывал британских избирателей проголосовать против выхода из Евросоюза и поддержал референдум в Италии по конституционной реформе, за который выступал его политический союзник премьер-министр Маттео Ренци. Дело в том, что сохранение членства Британии в ЕС и укрепление центрального правительства Италии были важны для американских усилий по стабилизации Европы. (В обоих случаях Обама был против тех результатов, за которые проголосовали британские и итальянские избиратели.) В ходе американской предвыборной кампании один из кандидатов сигнализировал о своей готовности и стремлении искать общие позиции с Москвой, а второй давал понять, что Америка будет проводить еще более жесткую политику вопреки российским интересам.
На этом фоне бывший американский посол в России Майкл Макфол назвал «вполне разумным» то предпочтение, которое Владимир Путин отдавал Дональду Трампу, желая видеть на посту президента США его, а не Хиллари Клинтон. Российский лидер рассчитывал, что администрация Трампа будет проводить политику, в большей мере соответствующую интересам России. Похоже, что аналогичные расчеты строил и премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху, а ряд стран Центральной и Восточной Европы отдавали явное предпочтение кандидату Клинтон.
Но все становится намного сложнее, если мы перейдем от «интересов» зарубежной страны в избирательном процессе к вопросу о том, пытается или нет это государство «повлиять» на исход голосования, и какие методы оно при этом использует. На каком этапе предпринимаемые шаги выходят за рамки публичных заявлений в поддержку кандидата и его политических позиций, и превращаются в противозаконное вмешательство во внутриполитические дела другой страны? В США есть законы по вопросу о прямой финансовой поддержке американских кандидатов из зарубежных источников, но как насчет поддержки в информационной сфере, в частности, с использованием средств массовой информации и кибернетических средств?
Но вместо этого в ходе сегодняшней дискуссии основное внимание приковано к другим вопросам: вмешивались ли в ход избирательной кампании люди и организации, принадлежащие к / работающие на российское правительство; перехватывали и крали ли они материалы конфиденциальной переписки американских политиков и государственных деятелей; передавали ли они эти материалы средствам массовой информации; использовали ли они одновременно с этим подконтрольные и подотчетные российскому государству СМИ в целях распространения смеси из фактов и вымысла; передавали ли они эту информационно-дезинформационную смесь в общемировой медийный поток — с намерением навредить президентской гонке Хиллари Клинтон и повысить шансы на победу Дональда Трампа?
В какой мере все это имело место? В какой мере это помогло Трампу победить? Сейчас это вызывает серьезные споры. Поскольку госсекретарь Клинтон проиграла выборы, будучи главным фаворитом, разговоры о зарубежном вмешательстве могут стать целебным бальзамом для ее сторонников, испытывающих жгучее чувство досады от поражения. Но это не должно умалять многочисленные просчеты ее штаба, который, среди прочего, проигнорировал пророческий совет экс-президента Билла Клинтона обратить внимание на избирателей с промышленного Среднего Запада и на то, как голосует белый рабочий класс. Очень трудно провести количественный анализ того влияния, которое утечки информации из Национального комитета Демократической партии и из предвыборного штаба о состоянии здоровья Клинтон оказали на ход и результаты голосования. Насколько можно судить об этом, предполагаемое российское содействие в получении и распространении такой информации помогло подтвердить ранее существовавшие сомнения американских избирателей в отношении Клинтон, в частности, что касается ее честности и надежности. Такого рода усилия оказали, например, гораздо меньше воздействия на другого кандидата от демократов вице-президента Джо Байдена. Тем не менее, необходимо прояснить и проанализировать те улики, которые указывают на действия России. Такие оценки должны сыграть свою роль при построении концепции российско-американских отношений, а также при разработке американской государственной политики по вопросу влияния США на политические системы других стран.
К великому сожалению, эти дискуссии ведутся в основном без учета исторического контекста. Если бы истэблишмент национальной безопасности США и ведущие СМИ провели серию серьезных дебатов на эту тему несколько лет тому назад, когда зазвучали предупредительные сигналы, мы бы не очутились сегодня в такой ситуации, когда под сомнение ставятся политические и медийные институты США, и когда прогнозы о второй холодной войне между Москвой и Вашингтоном стали самосбывающимся пророчеством.
В феврале 2014 года достоянием гласности стало содержание телефонного разговора между заместителем госсекретаря Викторией Нуланд и американским послом на Украине Джеффри Пайеттом, который был перехвачен неизвестными лицами, предположительно действовавшими в российских интересах. Госдепартамент, когда ему был задан вопрос о перехваченном разговоре, не стал отрицать его подлинность. Содержание беседы показало, что вопреки публичным американским заявлениям, Вашингтон активно влиял на ход событий на Украине, и в частности, давал указания лидерам протестного движения на Майдане. Нуланд и Пайетт обсуждали украинских политиков, которых США хотели видеть в составе нового правительства, в том числе, перспективных кандидатов на премьерский пост. Как сообщил дипломатический корреспондент Би-Би-Си Джонатан Маркус (Jonathan Marcus), несмотря на официальные заявления США о том, что украинский народ сам будет определять свое будущее, запись разговора показала, что у Америки «очень четкие представления о том, каким должен быть конечный результат, и она стремится достичь своих целей».
Эта беседа поставила в очень неловкое положение Нуланд, поскольку та с использованием ненормативной лексики и с большим пренебрежением рассказывала об усилиях ЕС, направленных на мирное урегулирование украинского кризиса. Это вызвало серьезные вопросы в Брюсселе и во многих европейских столицах о том, есть ли на самом деле разница между тем, что заместитель госсекретаря говорит европейцам публично, и чего она на самом деле пытается добиться в политическом плане. Эта утечка информации пусть временно, но испортила американо-европейские отношения. Канцлер Германии Ангела Меркель заявила, что считает такого рода высказывания «абсолютно недопустимыми». Этот разговор также свидетельствует о том, что американское правительство не намеревалось пускать на самотек политические процессы на Украине, и играло в них активную роль, влияя на результаты и ощущая, что имеет достаточно рычагов воздействия, чтобы обеспечить послушание.
В этом инциденте мы увидели несколько срастающихся факторов. Во-первых, американским руководителям был преподнесен урок о том, что глупо доверять свои тайны довольно ненадежной кибернетической и цифровой защите мобильной связи и компьютерных сетей, поскольку злоумышленники при желании и наличии решимости вполне могут взломать ее. Во-вторых, было продемонстрировано полное несоответствие публичной идеалистической риторики и тайных закулисных маневров. Меттерних или Талейран не нашли бы ничего предосудительного и бесчестного в заявлениях Нуланд, поскольку они признавали, что великие державы должны иметь возможность использовать мелкие государства и их лидеров в качестве пешек на шахматной доске. (В конце концов, разве не так выбирали королевскую семью в Греции?) Но эти заявления породили массу проблем, потому что они не вписывались в общую концепцию продвижения демократии и американской добродетели. И наконец, это было предостережение о том, что Москва наблюдает и делает выводы из действий США. В конце концов, еще до украинского кризиса 2014 года многие россияне были лично знакомы с тем, как американские агенты влияния (даже действовавшие под видом частных лиц) и СМИ могут воздействовать на исход выборов в России. Именно так было в 1996 году, когда шла борьба между Борисом Ельциным и Геннадием Зюгановым. Более того, Россия, а также многие другие страны мира не признают тонкости американской системы, где якобы неправительственные организации получают государственные гранты (речь идет о многочисленных институтах поддержки демократии и различных «свободных радиостанциях»), и считают, что их направляет и вдохновляет американское правительство.
История с Нуланд показала, что Россия в будущем станет чаще использовать такие инструменты тайного перехвата и разоблачения против США, причем не только на постсоветском пространстве, где идет геополитическое соперничество между Америкой и Россией, но и на самом Западе, в том числе, в сфере европейской и американской политики. Иными словами, в игре за международное политическое влияние Россия уже не будет ограничиваться рамками бывшего Варшавского пакта и советского блока.
Однако истории с Нуланд СМИ хватило лишь на несколько дней, а потом она исчезла из сознания. Видимо, очень немногие на Западе изменили свои привычки в общении и переписке, и не поняли, что Россия заинтересована в поиске новых инцидентов такого рода, чтобы демонстрировать нестыковку публичных заявлений и реальных действий политических деятелей США, и чтобы ставить их в неловкое положение. В частности, она может показывать международной общественности то лицемерие, на котором строится современная политика. Запад не понял, что у России появилась возможность применять инструменты кибернетического воздействия и мягкой силы. Это объясняется его пренебрежением к способностям России и ошибочной уверенностью в том, что Америка почему-то исключительная страна, в которой такие методы не дадут результата, а влияние будет нулевым.
Кроме того, инцидент с Нуланд не привел к фундаментальному переосмыслению практической ценности американских попыток повлиять на выбор лидеров в других странах мира или на траекторию российско-американских отношений. Глядя на недавние события на Украине, в Ираке, Афганистане и даже в таких местах как Южный Судан, где Америка методами дипломатии и давления призывает, уговаривает и подталкивает к свержению или избранию тех или иных лидеров, трудно понять, каким образом такие действия могут пойти на пользу стратегическим интересам США или даже привести к успеху в создании устойчивой власти. Зачастую долгосрочная траектория кажется негативной. Также проводится очень мало оценок полезности американской поддержки. Исследование, проведенное недавно итальянским банком Monte dei Paschi, указывает на то, что открытая поддержка, которую Обама выразил Ренци, могла способствовать провалу референдума.
Случай с Нуланд также должен стать поводом для серьезного разговора о стратегическом соперничестве США и России. Это, а также весьма показательная «весенняя» речь Путина после присоединения Крыма в 2014 году предельно четко указывают на то, что американский политический курс противоречит стратегическим интересам России. Если столкновение было нежелательно, тогда логично было бы перенастроить политику и провести переговоры о новых «правилах поведения на дороге» в самых разных сферах, в том числе, в киберпространстве. Если же столкновение считалось неизбежным в силу представлений об американских интересах, то предпринятые впоследствии действия кажутся весьма путаными и дезориентирующими. На Украине Соединенные Штаты сделали достаточно, чтобы испортить отношения с Россией, но слишком мало, чтобы обеспечить успех движения Майдана. Работу по противодействию российским кибератакам и информационным операциям недофинансировали или вообще прекращали. Было много критики по поводу действий России в Сирии, но она никак не изменила расчеты Москвы.
Точно так же, сегодняшние дискуссии на тему противодействия отличаются стратегической несерьезностью. Некоторые политические деятели беззаботно рассуждают о самых серьезных карах для России, вплоть до нанесения военных ударов, стремясь наказать ее за предполагаемое вмешательство. А некоторые продолжают жить в мире фантазий, утверждая, что США могут вводить санкции против России и при этом активно сотрудничать с ней в других областях, которые очень важны для Америки.
Если смотреть вперед, то у США есть несколько вариантов действий. После каждого приписываемого России крупного инцидента в киберпространстве Кремль в последние годы выступает с призывом законодательно оформить международную деятельность в этой сфере, установив ограничения на такую деятельность для всех стран. США традиционно выступают против таких призывов, потому что для обеспечения американских интересов и для достижения американских целей Вашингтону нужно сохранять свободу действий. Признание того, что Россия (и другие страны) сегодня обладают такими же возможностями для воздействия на события в США, может стать той ценой, которую придется заплатить Америке. Точно так же США в свое время пришлось признать, что они утратили монополию на технологии производства беспилотных летательных аппаратов. Либо же США могут активизировать усилия по противодействию таким попыткам у себя в стране, одновременно ужесточив меры кибербезопасности и изменив привычки вашингтонцев, которые предпочитают вести деловую переписку и разговоры через перехватываемую электронную почту и по мобильному телефону. Соединенные Штаты могут заострить внимание других стран на попытках воздействия на американские выборы, и заявить, что это принципиально повлияет на двусторонние отношения. При этом они должны быть готовы к издержкам в других областях.
Но в конечном итоге новая администрация Трампа и американский конгресс должны посмотреть в лицо трудной реальности, состоящей в том, что Россия не будет ее другом, а также, что вовсе необязательно делать из нее врага. Повторю то, что написал на страницах этого издания две недели тому назад. Нужно понять, какие области российско-американских отношений жизненно важны для интересов США, и где от такого сотрудничества можно отказаться из-за действий России на других направлениях. Также необходимо найти ответы на трудные вопросы о том, где надо искать компромиссы, а где следует проявлять твердость. Поиск ответов будет успешен только в том случае, если новая команда проявит готовность действовать на основе оценки американских ценностей и интересов, трезвого анализа российских преимуществ и недостатков, а также понимания того, где Москву можно убедить проявить гибкость, и где Кремль будет непоколебим. В конечном счете, для этого нужно понять, на какие издержки готова пойти Америка, и каковы пределы требований, которые можно предъявлять России.
