1 января 1959 года, узнав, что Фульхенсио Батиста (Fulgencio Batista) бежал с Кубы, я со своими друзьями-латиноамериканцами отправился отметить это событие на улицы Парижа. Победа Фиделя Кастро и бородачей из Движения 26 Июля, выступивших против диктатуры, казалась нам актом наивысшей справедливости и приключением, сопоставимым с подвигами Робин Гуда. Кубинский лидер пообещал новую эру свободы своей стране и Латинской Америке, превращение казарм в школы для крестьянских детей. Начало было прекрасным.
В ноябре 1962 года я впервые отправился в командировку на Кубу по заданию французского радио и телевидения. Карибский кризис был в самом разгаре. То, что я увидел и услышал за проведенную на острове неделю —американские реактивные истребители «Сейбр», пролетающие над набережной Гаваны, подростки, управлявшие зенитными установками, массовые народные выступления против вторжения, которое казалось уже неизбежным, возгласы ополченцев, протестовавших против вывода советских ракет с Кубы- усилило мой энтузиазм и солидарность с Кубинской революцией.
Я отстоял длинную очередь в пункт сдачи крови, а Ильда Гадеа (Hilda Gadea), первая жена Че Гевары (она была перуанкой), познакомила меня с Аиде Сантамария (Haydée Santamaría), возглавлявшей издательско-просветительский центр «Дом Америк» (Casa de las Américas). Аиде в свою очередь включила меня в Комитет писателей, в заседаниях которого, проходивших в Гаване в 70-е годы, я принимал участие пять раз. В течение этих десяти лет мои иллюзии в отношении Фиделя и революции постепенно развеивались, я выступил с открытой критикой режима и окончательно порвал с ним после «дела Падильи».
Это была моя единственная встреча с Фиделем. Мы не беседовали, поскольку этот человек допускал только слушателей, а не собеседников. Однако те двенадцать часов, с восьми вечера до восьми утра следующего дня, что мы, дюжина писателей, участвовавших в той встрече и слушавших его, произвели на нас неизгладимое впечатление. Это был настоящий живой миф, поражавший силой своего духа. Он говорил, не останавливаясь и никого не слушая, рассказывал истории вооруженной борьбы в горах Сьерры-Маэстры, вскакивая из-за стола, делал предположения о дальнейшей судьбе Че Гевары, который все еще числился пропавшим без вести. Никто тогда еще не знал, в каком уголке Латинской Америки он появится вновь во главе нового партизанского отряда. Он признал, что при создании UMAP была допущена несправедливость, которая будет исправлена. При этом Фидель пояснил, что нужно понять и простые крестьянские семьи, чьих детей, которые пошли учиться в новые школы, иногда доставали «стиляги». Меня это впечатлило, но не убедило. С тех пор я стал подмечать, что действительность сильно отличалась от того мифа, который был создан вокруг Кубы.
Разрыв произошел в начале 1970 года, когда возникло дело поэта Эберто Падильи (Heberto Padilla). Он был одним из лучших кубинских поэтов, оставивших поэзию, чтобы посвятить себя служению Революции, в которую страстно поверил. Он стал замминистра внешней торговли. Однажды он выступил с легкой критикой культурной политики правительства. Тут же против него в печати была развязана яростная кампания, и его арестовали. Мы, которые знали его и то, как он предан делу Революции, написали очень вежливое письмо Фиделю, выражая нашу солидарность с Падильей.
Тогда он выступил в Союзе писателей, признался, что является агентом ЦРУ, обвинил нас, которые встали на его защиту, в пособничестве империализму, предательстве Революции и тому подобное. Через несколько дней мы подписали резкое письмо в адрес кубинского режима (написал его я), в котором многие писатели не коммунисты, в частности, Жан-Поль Сартр (Jean-Paul Sartre), Сьюзен Зонтаг (Susan Sontag), Карлос Фуэнтес (Carlos Fuentes) и Альберто Моравиа (Alberto Moravia) отмежевались от Революции, которую до этого поддерживали.
В лучшем ли положение находится Куба сейчас, после 57 лет пребывания Фиделя Кастро у власти? Эта страна беднее того ужасающего общества, из которого бежал Батиста 31 декабря 1958 года. Она обрела печальную славу самой длительной диктатуры на американском континенте. Достижения в области образования и здравоохранения, возможно, и в самом деле есть, но они, похоже, не убедили кубинцев в целом, поскольку подавляющее их большинство мечтает перебраться в США, даже рискуя быть съеденными акулами. А номенклатура мечтает о том, чтобы теперь —когда уже нельзя жить за счет подачек от обанкротившейся Венесуэлы-, потекли деньги из США, которые спасут остров от экономический разрухи. Революция уже давно перестала быть той моделью, которой была в самом начале. От нее остался лишь печальный итог, исчисляемый тысячами молодых людей, погибших в горах Латинской Америки при попытке повторить подвиг бородачей из Движения 26 Июля. Для чего были нужны эти мечты и такое количество жертв? Для укрепления военных диктатур и на несколько десятилетий задержать модернизацию и демократизацию Латинской Америки.
Выбрав советскую модель, Фидель Кастро обеспечил себе абсолютную власть на более чем полвека. Но при этом он оставил полностью разоренную страну, потерпевшую крах в социальном, экономическом и культурном плане, но которая при этом избавила от социальных утопий большинство латиноамериканцев. После стольких кровавых революций и жестоких репрессий они наконец осознали, что единственный настоящий прогресс это тот, который способствует развитию свободы и справедливости, поскольку без нее он не более чем мираж.
Хотя я уверен в том, что история оправдает Фиделя Кастро, не перестаю ощущать, что вместе с ним ушла и мечта, которой была проникнута моя юность, а также юные годы многих представителей моего поколения, нетерпеливых и порывистых, веривших в то, что с помощью винтовок можно перескочить этапы развития и построить рай на земле. Теперь мы знаем, что это случается лишь в мечтах и художественных произведениях. А в действительности, более суровой и грубой, истинный прогресс достигается объединенными усилиями и всегда сопровождается движением к свободе и соблюдением прав человека, без которых этот мир станет не раем, а самым настоящим адом.
