«Россия — несчастное, очень травмированное, постгеноцидное общество. Мало того, что в ХХ веке Россия пережила геноцид, после холодной войны ее, по сути выдворили из Европы и она оказалась в культурном вакууме, была дезориентирована, пыталась открыть свое, и часто открывала чудовищ, таких, как, например, Путин. Однако она была и очень динамичным и интеллектуально активным местом, где рождается много идей. Некоторые идеи очень плохие, а иные — очень хорошие», — сказал в интервью Delfi Леонид Рагозин, журналист Bloomberg, автор гида Lonely Planet, работавший с русской службой BBC, русским Newsweek. Сейчас Рагозин с супругой переехал в Латвию.
Delfi.lt: Что случилось? Почему вы с супругой решили эмигрировать из России?
Леонид Рагозин: Эмигрировать — это, может, слишком громко сказано. Я не думаю, что сейчас существует такая эмиграция, как в советское время, когда люди уезжали навсегда. Сейчас это больше — более активное перемещение образованных людей. Мы переехали в Латвию, этот шаг был обусловлен российскими амбициями, связанными с Крымом.
— Вы уже думали об отъезде, и это стало последней каплей?
— Конечно, я наблюдал за тем, как меняется Россия, но это было так печально и неожиданно — никто в России этого не ожидал. Даже я сам, я работал на Украине, считал себя экспертом по Украине, и другие люди, не могли в это поверить. Был сильный шок. Я и сейчас часто бываю в России, как минимум 7–10 дней в месяц. В Латвии и в странах Балтии не так много событий, поэтому приходится работать в Восточной Европе, России. Мне нравятся страны, таящие интригу, и я не хочу связывать себя с какой-то одной страной, это позволяет не ангажироваться ни в одной из них — тогда можешь вырваться из российского пузыря или украинского пузыря и оценить события на расстоянии.
— Если удается вырваться из этих пузырей, как вы говорите, видите ли в российском обществе какие-то перемены после аннексии Крыма?
— В определенном смысле есть перемены — русский фатализм, чувство Апокалипсиса, всегда существовало, а сейчас оно возросло, есть такой настрой, особенно в Москве и Петербурге, что все может ухудшиться. Это может быть обманом, но может быть и реальностью. Есть беспокойство. С другой стороны, старая тенденция, истоки которой появились в конце 1990-ых и начале 2000-ых, продолжается — считается, что за этим мерзким политическим фильмом существует настоящая жизнь и происходят тектонические культурные хорошие и позитивные переломы.
— Какие, например?
— В последние 15 лет люди стали богаче, добились свободы, какой раньше не было — свободы выбора образа жизни, работы, места жительства, места отдыха. Для них это важно, быть может, важнее возможности выбора политических лидеров. Изменился и образ жизни — это можно заметить по кафе и ресторанам не только в Москве, но и в других российских городах. Это очень потребительское общество, где люди сконцентрированы на том, на что тратят деньги и как их зарабатывают.
У этой ситуации есть положительная и темная стороны, но если иметь в виду, что это страна, которой почти на протяжении века не были доступны необходимые вещи, то это хорошее явление. Это влияет и на взгляды самих людей — снизился уровень преступности, города стали удобнее для людей — лучше организован транспорт, улучшилась инфраструктура. Особенно Москва в последние 5 лет пережила урбанистическую революцию, став нормальным европейским городом, в котором привели в порядок парки, движение, правда многие москвичи критикуют эти перемены, давят на власти.
— Из того, что вы рассказываете, создается впечатление, что люди в России живут неплохо и достаточно счастливы, но как обстоят дела с санкциями Запада? Заметны ли последствия?
— С тех пор как в теории экономики появилось понятие счастья и счастье стали измерять, Россия постоянно попадает в группу самых несчастных стран мира. Россия — несчастное, очень травмированное, постгеноцидное общество. Мало того, что в ХХ веке Россия пережила геноцид, после холодной войны ее по сути выдворили из Европы и она оказалась в культурном вакууме, была дезориентирована, пыталась открыть свое, и часто открывала чудовищ, таких, как, например, Путин. Однако она была и очень динамичным и интеллектуально активным местом, где рождается много идей. Некоторые идеи очень плохие, а иные — очень хорошие.
— Если вернуться к потребительскому обществу — то его совершенно не волнует, скажем, что в России сильно ограничена свобода слова, все больше ограничивается интернет?
— Темная сторона фрагментации СМИ нашего времени — это то, что люди выбирают, что хотят слышать, вместо того, что им стоит слышать. Это
Конечно, я изобразил все гротескно, но тенденции таковы. Но такое мышление — это часть глобального потока. Оно характерно не только агрессивному российскому большинству, но и тем, кто поддерживает Трампа, поклонникам других националистических движений и партий, партии Марин Ле Пен, а также националистам стран Балтии. Постоянно ищут врага: беженцы, американцы, русские, любой «чужой». Я часто говорю, что Россия — это портрет западного Дориана Грея — все плохие качества Запада, накопленные за время политической истории вместе взятые. И сейчас, когда Трамп находится на пороге Вашингтона, это как час расплаты — когда позирующий смотрит на портрет, а портрет повторяет его.
— Какое будущее российского общества вы видите — куда оно свернет?
— В определенном смысле мы находимся в состоянии 1990–ых, когда появились разные возможности, разных сценарии. Скажем, в 1991 г. возможные сценарии колебались от гражданской войны с использованием ядерного оружия до быстрой и полной евроатлантической интеграции. Все было возможно и это зависело не столько от людей, сколько от назначенных политических деятелей. Сейчас очень похожая ситуация.
Если смотреть глобально, в мире, не только в Восточной Европе, но и в России, наблюдается сложно прогнозируемый период и волна больших турбулентностей, время намного более нестабильное, чем перед обеими мировыми войнами. Ситуация очень рискованная, но открывающая много возможностей для творчества, скажем, интеграции России на Запад. Этот режим экономически и политически непрочен, он, наконец, должен измениться.
— Но как вы представляете себе интеграцию? Сейчас это кажется не очень реальным…
— Россия по числу жителей меньше Европы, меньше ЕС, большая часть россиян живет в европейской части России. Во многих отношениях Россия — обычное государство Восточной Европы, и отличается от нее не столько своими размерами, сколько глубиной постгеноцидной травмы и с более глубокими формами психоза. Травмы россиян никто не лечил, в отличие от европейцев, которые освободились от коммунизма. Я думаю, что Россия может и должна быть интегрирована, в противном случае элита интеллектуалов будет сметена, а дискурс станет еще более примитивным и архаичным, и это приведет к внутренним конфликтам, а это территория с ядерным оружием и полезными ископаемыми. Итак, если Европа не интегрирует Россию, то возникнет большая угроза в сфере безопасности. Она должна это сделать ради своего же выживания.
— Как? Видите ли вы какую-либо возможность интеграции России при нынешнем режиме?
— Может, не сию минуту, но такую возможность я вижу. Даже при нынешнем режиме. Нынешний режим — не идеологический, и Путин неоднократно говорил, что он хочет быть президентом большинства, он отражает настроение большинства россиян и общий публичный консенсус. На протяжении десяти лет общим консенсусом была хорошая жизнь и безопасность, этого ожидали от Путина. В последние 5 лет — это недружелюбие и агрессия в отношении других стран, конечно, это также мобилизует людей.
Если бы завтра россияне вернулись к настроению 1991 г. — и позвольте напомнить, что самым большим митинг протеста в Москве был после событий в Вильнюсе (после 13 января — прим. ред.) и это был митинг за независимость стран Балтии, значит Россия не всегда была имперской, антизападной, антидемократической и антибалтийской. Запад должен послать ясный сигнал россиянам, не правительству, что их ждут для полной интеграции в ЕС и НАТО, без каких-либо дополнительных условий, но Россия обязана отвечать критериям демократической страны — в плане институтов, прав человека и рыночной экономики. Появление такого нового указателя совершило бы чудо — сначала среди элиты, потом среди большинства.
