Вы помните сцену из фильма «Земля обетованная», где Мориц Вельт встречается со своим дальним родственником-банкиром, который убеждает его порвать с самонадеянным Каролем Боровецким, поскольку тот нигде не сможет получить кредит, а сговор всех лодзинских богачей его окончательно сокрушит? Мориц слушает убедительные логичные и производящие впечатление выводы банкира, опирающиеся на неопровержимые факты, благодарит его за советы, говорит: «Посмотрим» и прощается. Уже выйдя за дверь, он неожиданно вновь заглядывает в кабинет и с лукавым блеском в глазах бросает: «А у него может получиться!» У него, то есть у Боровецкого.
Я ничего не могут поделать, но всякий раз, когда я вспоминаю или пересматриваю эту сцену («Земля обетованная» — важный для меня фильм, так что это происходит часто), мне кажется, что Мориц говорит о… Путине.
Нет, я имею в виду не рискованные и шаткие параллели, которые могли бы в изобилии провести поклонники Кремля, говоря, что как Боровецкого не допускали в клуб лодзинских капиталистов (из-за того, что он поляк и аутсайдер), так Путина не пускают в клуб мировых держав (так как он русский и аутсайдер). А ведь Боровецкий и Путин хотят заниматься одним и тем же и получить статус, которым не стремятся поделиться с ними обладатели власти, принадлежащие к старожилам. В такой аналогии есть доля правды, однако больше в ней обмана, хотя бы потому что степень аморальности действий российского государства и его геополитических конкурентов значительно отличается (конечно, не в пользу первого). Даже если бы этого фактора не существовало, польский национальный интерес противоречит российскому настолько сильно, что из смелого сравнения Владимира Владимировича с героем Реймонта (Władysław Reymont) и Вайды (Andrzej Wajda), разумеется, ничего следовать не может.
Я имею в виду другое: наблюдения за последними событиями наводят на мысль, что Путин напоминает человека, которому начало везти в рулетку. Или, скорее, в игре, в которой, как в рулетке, многое зависит от воли случая, а одновременно от других факторов.
От безжалостности, а при этом упорства и искусности. Как сформулировал недавно (в интервью изданию Kultura Liberalna) известный американский политолог Эдвард Люттвак (Edward Luttwak), «притягательность России заключается в том, что она серьезна, тогда как ее окружают клоуны».
Бывший советник Буша-старшего напомнил, что России удавалось побеждать государства с более развитой экономикой и совершенными технологиями. Это становится возможным, поскольку элиты этой страны отличаются великолепным стратегическим мышлением. Они обязаны им тому факту, что «российская политическая культура приспособлена только к стратегическому мышлению и ни к чему больше». Эта особенность становится как преимуществом Москвы, так и (в других сферах) ее слабостью. В войну России с Западом я (по разным причинам) не верю, однако понятие стратегии относится не только к открытым военным конфликтам.
За последний год я пару раз писал о том, что Москва оказалась в критической ситуации, которая продолжает ухудшаться. Низкие цены на нефть и газ, то есть ресурсы, которые обеспечивали России основной доход, в сочетании с западными санкциями, из-за которых Кремль не может взять у иностранных финансовых институтов выгодные кредиты, действуют, как сжимающийся обруч. Если бы ситуация осталась прежней, средства знаменитых резервных фондов, созданных в период бума министром финансов Алексеем Кудриным, начали бы походить к концу в районе осени следующего года. Это поставило бы кремлевских руководителей перед крайне сложным выбором, и даже если бы не привело в итоге к сильным внутренним потрясениям, то так или иначе ограничило бы их свободу в ведении агрессивной и затратной внешней политики. Я делал вывод, что единственный шанс для российского руководства, — успеть добиться (прежде чем все это произойдет) разрядки отношений с Западом или повышения цен на энергоресурсы, а еще лучше двух этих переломных событий одновременно.
Долгое время казалось, что ни то, ни другое невозможно. Запад без энтузиазма, но довольно твердо сохранял санкции (реальная задача которых состоит вовсе не в том, чтобы заставить Кремль отдать Донбасс или Крым, а в том, чтобы ограничить Москве возможности продолжать дорогостоящую экспансию и показать ей, что дальнейшая агрессия обойдется еще дороже). Против России работало также столкновение противоположных интересов производителей нефти и газа.
Иран стремился быстро поправить свои финансы после отмены санкций, не позволявших этой стране экспортировать нефть, и поэтому отказывался от ограничения объемов добычи — необходимого для повышения цен инструмента. В свою очередь, Саудовская Аравия, пыталась побороть экспансию американских сланцев, стремясь снизить цену на обычную нефть при помощи увеличения предложения.
Долго это не продолжалось. Московской дипломатии уже в сентябре удалось заключить предварительное соглашение с Эр-Риядом. А сейчас ОПЕК (Россия не состоит в этой организации, но сотрудничает с ней и старается влиять на ее решения) приняла основополагающее решение о солидарном ограничении объема добычи. Рост цен уже начался, а в будущем году этот процесс может продолжиться.
Конечно, и это следует подчеркнуть: может, а не непременно продолжится. Газовый и нефтяной рынки устроены сложно, интересы производителей тоже. При этом регион, где в основном сконцентрирована добыча, то есть Ближний Восток, разрывают политические конфликты, которые могут привести к очень разным последствиям. Так что возможны разные сценарии, но пока мы видим, что России впервые за долгое время улыбнулась в этой сфере удача.
Динамика политических процессов, как кажется, тоже благоприятствует Москве. Те силы на Западе, которые по разным причинам склонны считать, что Путину нужно противостоять, ослабевают. Трамп может развернуться в сторону стратегической сделки с Россией, которая будет совершена, конечно, ценой западных форпостов на постсоветском пространстве (упомянутый выше Люттвак предлагает это прямо).
В мае, судя по всему, президентом Франции станет Франсуа Фийон — политик с вызывающими симпатию взглядами на тему абортов или иммиграции, но занимающий еще более пророссийскую позицию, чем «Национальный фронт»: Россия близка ему не только в политическом и интеллектуальном, но и в эмоциональном плане. Он давно лично знаком с Путиным. Погруженность Великобритании во внутренние проблемы после Брексита способствует снижению ее интереса к востоку континента. Ангела Меркель остается единственной, кто еще верен политике сдерживания Москвы, при этом ей грозит опасность как справа (пророссийская «Альтернатива для Германии»), так и слева (пророссийская Die Linke и социал-демократы, которые более склонны к выстраиванию «особых отношений» с Кремлем, чем христианские демократы, чья роль может возрасти после того, как пророссийски настроенный Франк-Вальтер Штайнмайер займет президентский пост).
Конечно, первый из этих процессов, экономический (если он будет продолжаться), подстегнет второй. Рост цен на нефть и газ сделает отношения с Россией для европейских столиц более ценными, а одновременно заставит их засомневаться в возможности склонить к чему-либо Москву, которую подпитывает новый поток средств. Конечно, эти процессы могут пойти иначе. Дональд Трамп может, например, отменить экологические запреты на разработку арктических месторождений, развернув тем самым динамику изменения цен на энергоресурсы. Но это займет какое-то время.
Добавим к этому успехи России в Сирии. Прежде всего военные: правительственные силы, которые пользуются поддержкой Москвы, близки к тому, чтобы занять Алеппо и вернуть себе контроль над страной, что, правда, не положит конец войне, но радикально изменит ситуацию и значительно ослабит позицию Запада. Но есть и другие. Катар, который выступает в сирийском конфликте основным противником Асада, а, значит, и России, внезапно сделал стратегические инвестиции в российскую добывающую промышленность, купив почти 20% акций «Роснефти», что наверняка связано с каким-то политическим соглашением. Жертвой этого соглашения может (дальше начинаются чистые предположения) пасть персонально российский союзник Асад, тогда как российские политические и военные позиции в Дамаске не пострадают, а, скорее усилятся. Кроме того в Москве четвертый месяц растет один из ключевых экономических показателей — индекс деловой активности, который демонстрирует, что руководители российских промышленных предприятий настроены оптимистически и надеются на расширение производства, дальнейшие инвестиции и закупки.
Какие выводы следуют из всего этого? Самое пессимистичное развитие ситуации может грозить нам в том случае, если Кремль приведет к ситуации, в которой Запад даст ему неформальное (неофициально, но реально) согласие на возврат российской сферы влияния к линии Буга. Это может означать негласную (без выхода из НАТО и тем более ЕС) финляндизацию стран Балтии. В Эстонии, хотя в Польше не обратили на это внимания, уже пошли на то, чтобы правительство сформировала партия, которая традиционно объединяет большую часть местного российского меньшинства, но до сих пор удерживалась в своего рода санитарном кордоне. Прежнего самого одиозного прокремлевского лидера там уже нет, однако такая перемена в современной ситуации выглядит симптоматично.
Для Украины такой сценарий, по всей видимости, означает появление президента, который проведет более открытую финляндизацию, то есть откажется от атлантических устремлений, а также «объединит» охваченные бунтом территории Донбасса на условиях, которые закрепят власть сепаратистских элит и дадут им (а одновременно контролирующей их Москве) рычаги для влияния на политику Киева. Следующим пунктом стало бы обретение россиянами влияния на ключевые с их точки зрения элементы государственной инфраструктуры Украины. Все это вместе может, конечно, привести к внутреннему конфликту, и, возможно, новому Майдану. Хотя как будет развиваться ситуация, если США и другие сильные государства Запада совершенно однозначно заявят о том, что Украина их не интересует, сказать сложно.
Белоруссии грозит то, что ставшего в последнее время строптивым Лукашенко жестко призовут к порядку, а в случае сопротивления, возможно, свергнут при помощи заговора, которым будет руководить Москва. Вероятно даже, что его страну присоединят к России.
Если все это произойдет, у Польши не останется другого выбора, кроме как отказаться от своих амбиций на востоке от Буга или как минимум резко их ограничить. Подчеркну, что я описываю здесь самый мрачный сценарий, который может не стать реальностью. Ситуация динамична, все может сложиться по-разному. А новая американская администрация, возможно, не пойдет по пути соглашения с Кремлем или быстро с него свернет. История демонстрирует нам здесь массу прецедентов. Очень вероятно также, что свойственная российской политике склонность перегибать палку (особенно, как указывают эксперты, в те периоды, когда ее формирует, скорее президент, чем МИД, а именно такой период сейчас переживает Россия) вопреки ожиданиям Кремля заставит Америку и Европу отреагировать неблагоприятным для Москвы образом.
Но так или иначе нам пора избавиться от иллюзий и настроиться на то, что борьба за закрепление реальной независимости государств, которые отделяют нас от России, в обозримой перспективе не завершится стопроцентным успехом, а в Восточной и Центральной Европе не настанет счастливое тысячелетие. Возможно, борьба или игра за достижение этой цели будет продолжаться до конца жизни нынешних поколений поляков и даже дольше. Ведь, к сожалению, «у него может получиться»: это не предрешено, но вполне возможно.
