Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Чиновники Кремля, обвиняющие Америку в «вопиющей русофобии» и «беспрецедентной антироссийской истерии», давно не видели Императорский театр в Нью-Йорке. Актеры одетые не то, как танцоры кабаре, не то, как панки, прогуливаются вокруг, предлагая зрителям пироги с лотков и погремушки в виде яиц Фаберже. Продавцы торгуют водкой, словно орешками на спортивном стадионе.
Чиновники Кремля, обвиняющие Америку в «вопиющей русофобии» и «беспрецедентной антироссийской истерии», давно не видели Императорский театр в Нью-Йорке. Его длинное, узкое фойе, все заклеенное советскими пропагандистскими плакатами в конструктивистском стиле, ведет в театр, полностью облаченный в красный бархат и паркет по подобию Малого тронного зала в петербургском Зимнем дворце. Сотни живописных полотен с Романовыми и российской глубинкой, но еще больше советская пропаганда украшают позолоченные стены театра. Актеры одетые не то, как танцоры кабаре, не то, как панки, прогуливаются вокруг, предлагая зрителям пироги с лотков и погремушки в виде яиц Фаберже. Продавцы торгуют водкой, словно орешками на спортивном стадионе. Чуть только поднимается занавес и до самого звонка — водка, аккордеон, самовары, снег и гопак без остановки.
New York Times считает, что все это дает «ощущение, что все мы — гости, приглашенные в одну роскошную гостиную». Но театр настолько разукрашен бесчисленными царскими портретами и угодным государству «искусством», что это создает и впечатление, что вы гость в каком-то страшном сне про империалистическую Россию.
Добро пожаловать на пьесу «Наташа, Пьер и Великая комета 1812-го года», новую русофильскую святыню с Бродвея.
Автор «Великой кометы» Дейв Мэллоу (Dave Malloy) назвал свое произведение «электропоп-опера». Оно основано лишь на одной части «Войны и мира» Толстого размером примерно в 70 страниц. В постановке Наташа Ростова (ее играет Дэни Бентон (Denée Benton)), молодая московская княжна, обручена с Андреем Болконским, благородным офицером, ушедшем на фронт. Пока Наташа ждет его возвращения, она расторгает помолвку и рушит свою репутацию и жизнь из-за ужасающей интриги с грубым и невежественным Анатолем Курагиным. (Американские военные называют людей такого типа «Джоди». Джоди — мужчина, который остается дома, когда вы уходите на войну, и пользуется всем тем, от чего вам приходится отказываться — например, вашей девушкой). В конце концов интрига заканчивается неудачей, помолвка разрушена, Андрей плетется прочь, а Наташа находит утешение в любви третьего мужчины — Пьера Безухова (его играет певец Джош Гробан (Josh Groban), чьи диски не раз удостаивались платинового статуса), благороднейшего человека — друга ее отвергнутого жениха.
Те, кто читал «Войну и мир», заметят художественные вольности: в романе Наташу и Пьера сближает медленная и мучительная смерть Андрея, и их женитьба в конце, следствие растущей нежности, — вовсе не по-диснеевски бурная любовная история, а зрелое свидетельство того, что два взрослых человека готовы к более спокойной и стабильной форме любви.
Но даже те, кто не осилил «Войну и мир», в «Великой комете» найдут немного из того, что они, вероятно, ожидали, потому что глава, взятая за основу пьесы (том II, часть 5), не особенно известна. В ней нет Наполеона, нет Александра I, нет генерала Кутузова. Нет философских рассуждений об истории или теории военного дела, которыми 1200-страничный роман в основном и знаменит. Там войны и вовсе нет, сама пьеса начинается со слов «Где-то там идет война, и Андрей далеко» и заканчивается «Канделябры и икра, война нас здесь не достанет!»
Кроме того, пьеса основана на одной из самых живых частей шедевра Толстого, не удивительно, что Мэллоу увидел в ней потенциал для эпической оперы. К сожалению, его видение оказалось не человеческой историей вне времени, адаптированной под музыкальный формат и сцену, а дешевой мелодрамой, разукрашенной неэстетичной мишурой «Русского клуба» XIX века. Эта американская интерпретация русской классики настолько навязчиво русофилична, что возникает вопрос, собирался ли Мэллоу вообще вложить в свою работу хоть какой-то драматический смысл, скрыв его за всеми этими трюками и безделушками на потеху зрителю.
Время для «Великой кометы» выбрано самое подходящее: та часть «Войны и мира», на которой она основана, рассказывает о состоятельном слое молодых людей, которые живут в период большого беспокойства и социальных изменений и начинают терять моральные опоры на фоне разрушения окружающего их привычного мира. Это происходит во время Наполеоновской революции, называемое Толстым поворотным периодом российской истории, и которое может восприниматься как линза, чтобы хорошо рассмотреть духовную жизнь России.
Конечно, произведение о проблемах элит — предмет сам по себе соблазнительный для критики, как сейчас, так и тогда. Отвечая на нападки в связи с тем, что его роман ничего не рассказывает об «ужасах крепостного права, заточении женщин, избиении взрослых сыновей» и прочих варварствах века (вспомните о критике мюзикла Лин-Мануэля Миранды «Гамильтон» по поводу обеления рабства и сексизма), Толстой в 1868 году написал:
«В те времена так же любили, завидовали, искали истины, добродетели, увлекались страстями; та же была сложная умственно-нравственная жизнь, даже иногда более утонченная, чем теперь, в высшем сословии…
Заключать о том, что преобладающий характер того времени было буйство, так же несправедливо, как несправедливо заключил бы человек, из-за горы видящий одни макушки дерев, что в местности этой ничего нет, кроме деревьев. Есть характер того времени (как и характер каждой эпохи), вытекающий из большей отчужденности высшего круга от других сословий, из царствовавшей философии, из особенностей воспитания… и т. п.»
Наиболее живо Толстой пользуется этим тезисом как раз в той части «Войны и мира», на которой основана «Великая комета»: чем дольше Андрей остается на войне, тем сильнее искажается его социальное окружение там, дома, куда, предположительно, влияние войны не достает. Пьер, любимый друг Андрея и благородный человек, запутывается в заговорах, Наташа, невеста Андрея, без оглядки бросается в блестящую, но пустую социальную жизнь аристократии. Наташа предает Андрея, чья стоическая верность своему воинскому долгу символизирует духовные ценности эпохи, в попытке сбежать с обаятельным негодяем Анатолем. Наташины мечты одна за другой лопаются, дважды: сначала, когда не удается сбежать с Анатолем, и потом, когда Андрей, тяжело раненый во время Бородинской битвы, умирает у нее на руках.
В «Великой комете», однако, нет ни намека на то, что война играет хоть какую-то роль в жизни героев, лишь иногда причиняя небольшое беспокойство, нет связи между ней и тем хаосом, что воцарился в жизни Наташи. А ее интрига с Анатолем не имеет никаких последствий, кроме ее личного временного несчастья, что заставляет зрителей недоумевать, зачем было посвящать этому целую оперу. Пьер не символизирует какую-то часть человеческой природы (в романе же образы Андрея и Пьера могут быть интерпретированы как две конфликтующие стороны личности Толстого и многих других людей: первый как эмоционально сдержанный стоик, а второй как общительный, добродушный и неуклюжий человек); он лишь время от времени поднимается из оркестровой ямы, чтобы объявить, что он напился, что он убьет Наполеона или что он влюблен в бывшую невесту своего обманутого друга. Этот Толстой не Ёж и не Лиса (вспомним древнегреческую притчу), этот Толстой — звезда мыльной оперы.
Когда «Великая комета» ссылается на суть книги, это обычно происходит с помощью цитат из Толстого или шуток за его счет. Во всем шоу единственное упоминание о комете из заглавия встречается в песне, которую поет Пьер — красивые слова, взятые почти в неизмененном виде из романа:
И эта яркая звезда
Пролетев по параболе
С невыразимой быстротой
Неизмеримые пространства
Вдруг остановилась
Как вонзившаяся стрела в землю
Остановилась для меня.
В книге комета должна символизировать и предчувствие апокалипсиса и новообретенную надежду Пьера на семейное счастье. Этот литературный инструмент умело используется Толстым, но совсем дается Мэллоу, который превратил его всего лишь в еще один символ страсти своих героев.
В другой песне Пьер подшучивает над выбивающимися из сюжета главами Толстого об исторических процессах, на радость тем, кто с согласен с Исайей Берлином, что качество и значительность этих рассуждений выглядят несколько бледно на фоне достоинств остального романа:
[Наполеон] не велик
Никто из нас не велик
Мы лишь влекомы волной истории
Ничего не имеет значения
Все имеет значение
Это все равно!
Но ничего удивительного, что редких отсылок к Толстому не хватает, чтобы тащить на себе представление длиной в два с половиной часа. Когда Мэллоу не цитирует Толстого, он использует свои собственные тексты — скучные («Эта ночь бесподобна,/Мне хочется обхватить колени руками/И сжать их крепко-крепко!»), банальные («Я накину шубу на плечи,/Не попав в рукава») и до смешного неумелые («В 19 веке мы в России пишем письма, мы пишем письма/Мы записываем то, что происходит у нас в голове»). Несмотря на прекрасный голос Бентон, Наташа, порхающая вокруг, описывает свое бездействие так мучительно, что зритель уже чуть ли не с нетерпением ждет, когда же, наконец, ее сломит грядущее горе.
Лучшие музыкальные находки представления заимствованы из мелодий славянских народов, пироги с лотков весьма недурны и водка течет рекой. Не стану утверждать, что у такой поверхностной трактовки Толстого нет своих достоинств.
И все же борьба Наташи и Пьера, которую они ведут в попыткахвписать свои вневременные юные мечты в мир, где разворачивается драма, могла бы показаться близкой многим молодым американцам (особенно тем, кто любит бродвейские шоу и наш журнал). Но Мэллоу, кажется, ни в малейшей степени не разглядел в «Войне и мире» эту важную духовную близость. Как он недавно признался в интервью New York Times:
«Есть извращенный интерес в том, чтобы работать с текстами, которые считаются скучными… Ну, ладно: „Война и мир“ — прекрасная книга и вот вам как раз все причины, почему. Это же грязный любовный романчик. Не недоступный академический шедевр».
Я и сам в первых рядах признаю, что длинные, с повторениями, «академичные» главы Толстого с его взглядами на философию истории — мои самые нелюбимые в книге. Но тот, кто утверждает, что разгадал загадку романа «Война и мир» путем раскрытия его фривольности, на самом деле ничего не понял. Не сложившаяся любовная афера Наташи — это история про меняющийся, турбулентный мир, прорвавшийся в общество, которое формально в безопасности. Лишив ее этой драмы, мы и получаем грязный романчик.
Тем не менее, «Великая комета» в некоторых кругах была названа «лучшим мюзиклом Бродвея со времен „Гамильтона“», и действительно за первую же неделю на шоу было продано билетов на 1,13 миллиона долларов. Постановка бойко имитирует культуру России — с ее пьянством, цветастостью, буйством, страстью — и это, по-видимому, что-то значит для американской аудитории. Мэллоу, похоже, сделал ставку на то, что Джордж Кеннан в свое время назвал «Россия, Россия — немытая, отсталая, притягательная Россия».1
«…где искра человеческого гения всегда прорвется сквозь тьму, сырость и холод, чтобы ее свет увидели и приняли, именно поэтому такое необычное тепло, необычная сила, необычная красота». 2
Опера Мэллоу — своего рода дань такому восхищению Россией, а популярность шоу свидетельствует о том, что американцы не участвуют в заговоре против народа и культуры этой страны. Так что если Кремль и прав в том, то американцы — русофобы, то речь идет скорее о режиме, чем о самой стране, но это различие мало кто из жителей Кремля понимает. Может быть, хоть это значение «Великой кометы», если больше нечему, понравилось бы Толстому.
1. Дэвид Майерс, «Джордж Кеннан и дилеммы внешней политики США» (Издательство Оксфордского Университета, 1988), стр.30
2. Джордж Ф. Кеннан «Дневники Кеннана» (W. W. Norton, 2014), стр. 185
