Вечером 25 декабря 1991 года Михаил Горбачев признал неудачными собственные попытки спасти советскую империю и подал в отставку с поста президента СССР. Телеобращение Горбачева в прямом эфире не отличалось традиционной кремлевской пышностью, на заднем плане отсутствовали даже серп и молот, классические символы режима, созданного Лениным в 1917 году. Исторический момент свершался в строгой обстановке.
Этого заявления ждали с 8 декабря, именно тогда лидеры трех из 15 республик СССР — России, Украины и Белоруссии — объявили о своем непризнании центральной власти, которой экономический кризис и набиравший обороты сепаратизм нанесли смертельные раны.
Власть Горбачева убывала на глазах, тогда как позиции региональных лидеров под предводительством Бориса Ельцина крепли. В то время как сепаратисты договаривались между собой о том, как положить СССР конец, советский президент окопался в Кремле, став жертвой все более проявлявшей себя неспособности управлять страной.
К тому времени я уже больше года работал в Москве в качестве корреспондента Folha, мне довелось жить в российской столице до 1994 года. Наблюдения за повседневной жизнью москвичей и поездки по гигантской империи позволили мне быть непосредственным свидетелем краха режима, который из сверхмощной державы, претендовавшей на гегемонию планетарных масштабов, превратился в получателя международной гуманитарной помощи, страдающим от нехватки продовольствия и медикаментов.
Чтобы осуществить перемены, в 1985 году Горбачев признал положение Советского Союза катастрофическим. Он желал сохранить режим посредством реформ, вошедших в историю под названием «перестройка».
Экономическое бедствие заставляло людей идти на всякого рода ухищрения, чтобы раздобыть основные продукты питания, такие как хлеб и молоко, обычно доступные после долгого ожидания в очередях, которые стали одним из типичных образов перестройки. В те нелегкие времена возникла так называемая «культура очередей». При виде скученности у дверей государственных магазинов советские люди присоединялись к ожидающей толпе, даже не имея понятия о том, за чем все стоят.
Самое главное было в том, чтобы суметь хоть что-то достать, а в случае если покупателю продукция оказывалась не нужна, ее всегда можно было на то-нибудь обменять, обычная практика в годы советской нестабильности. Одна соседка хвасталась мне, что купила несколько пар мужской обуви, чтобы потом обменять их на косметику и консервированную копченую сельдь.
Поход на рынок часто означал прогулку между пустующими прилавками и общение с заносчивыми и грубыми продавщицами. Коммунистическая партия исповедовала презрение к «греховным актам» потребления.
Но доступ к «капиталистическому аду» все же имелся, и ключом к нему оказывалась иностранная валюта. Обладатели долларов могли погрузиться в мир импортных товаров в специальных государственных магазинах («березках») или иностранных супермаркетах, вроде финского Stockmann.
Изысканный швейцарский шоколад и французские молочные продукты заполняли корзины привилегированных клиентов: дипломатов, иностранных корреспондентов и членов «номенклатуры» — термин, используемый для обозначения советской правящей касты. Секторы партийной элиты порвали с Горбачевым, чтобы заняться сепаратистскими движениями, начиная с Литвы в Прибалтике и заканчивая Грузией на Кавказе.
В те годы путешествовать по СССР, самой большой по площади стране в мире, означало открывать для себя империю, которая вбирала в себя 11 часовых поясов.
Михаил Горбачев боролся за сохранение территориальной целостности Советского Союза. Тем не менее 8 декабря 1991 года по телефону ему сообщили роковую новость о соглашении, заключенном между региональными лидерами, отвергшими центральную власть.
Говорить с Горбачевым выпало Станиславу Шушкевичу, лидеру Белоруссии и организатору встречи. Несколько недель спустя после этого исторического момента в интервью Folha он поведал о реакции советского президента: «Горбачев был очень взволнован. У него была любопытная привычка всегда обращаться ко мне на „ты“. Но в том разговоре он впервые употребил „вы“».
Изолированный от внутренних дел, Горбачев был вынужден покинуть Кремль. Толпы репортеров следили за его прощальной речью. В момент подписания документов об отставке у лауреата Нобелевской премии мира 1990 года перестала писать советская ручка.
Тогдашний президент CNN Том Джонсон, находившийся на месте события, вытащил из кармана Mont Blanc и одолжил Горбачеву для исторической подписи, которая в итоге была сделана импортной ручкой — безжалостный символ советской несостоятельности.
