Фотоальбом 76-летней жительницы города Оулу Эйлы Ровио полон фотографий ее военного детства. Эйла благодарна своей шведской маме Анне-Лисе за то, что она и впоследствии держала свою воспитанницу в курсе всего, что происходило в шведском доме, в котором та провела три военных года — она присылала даже фотографии новой мебели.
Одна из фотографий малышки Эйлы сделана в шведском фотоателье перед возвращением в Финляндию. На ней хорошенькое платье, она широко улыбается. Эйла очень любила своих шведских маму и папу. Время, проведенное в городе Скара, было счастливым.
«В Швеции я была очень счастлива, это видно по фотографиям. А на первых снимках, сделанных в Финляндии, выражение моего лица, да и весь мой облик были совсем другими, даже волосы повисли».
«Я помню, как уезжала в Финляндию. Мама плакала, а я прыгала вниз по ступенькам и радовалась, что папа едет вместе со мной».
Эйлу все-таки постигло разочарование.
Следующая фотография сделана с большого причала фермы в Раутлампи в июле 1947 года, где она стоит рядом со своей сестрой Сеньей, которая во время войны была принята другой шведской семьей, и смотрит на приближающуюся лодку. В лодке была финская мама.
«Я смотрела на маму так пристально, что до сих пор помню, что на ней было надето: кофточка с кружочками и полосками и рядом пуговиц. Голову опоясывала коса, это была мамина праздничная прическа».
В жаркий летний день, пахнущий сиренью, Эйла и Сенья сидели в лодке и ехали в дом для эвакуированных.
«В нашей семье было восемь человек, а изба была такой маленькой, что даже новогоднюю елку пришлось подвесить под потолок, потому что на полу не хватило места».
«Начало было трудным. Я успела забыть финский язык».
Вскоре Эйла выучила финский, но забыла шведский. Шведская мама постоянно писала Эйле. Учитель переводил девочке письма и помогал отвечать на них.
«Важность писем шведской мамы я поняла для себя только в десятилетнем возрасте, и тогда я стала скучать. Я просто гладила эти письма рукой, потому что не все в них понимала».
В одном из писем мама спрашивала Эйлу, есть ли у нее свой велосипед.
«Я ответила, что у нас здесь даже нет автодорог».
В первый раз Эйла вернулась в Швецию в 1964 году, уже будучи молодой женщиной.
«Когда папа вышел мне на встречу, у него слезы лились из глаз. Трудно передать те чувства, которые я испытала тогда — они были очень сильными».
Кроме собственного сына Кента у Мартинссонов тогда была приемная дочь Катарина. После той поездки Эйла еще много раз приезжала в Швецию, и шведская семья бывала у Эйлы в Оулу.
«Мама всегда говорила, что их дом для меня родной. Она поздравляла меня на каждый мой день рождения и Рождество», — вспоминает Эйла.
Финская мама Эйлы встретилась со шведской. Встреча была очень трогательной. Финская мама сказала, что опыт разлуки во время войны надломил Эйлу.
«Она просила у меня прощения за то, что отправила меня. Я ответила, что, несмотря на то, что этот путь был тяжелым, я богатый человек — ведь у меня две мамы».
Последняя поездка Эйлы в Швецию состоялась в 2003 году. Шведская мама умерла в 2009 году, а шведский папа − еще в 1987 году.
«В последние годы мы много писали друг другу».
Подавляющая часть финских детей войны поддерживала связь со своими приемными родителями, хотя бы какое-то время, считает написавший диссертацию и книгу о детях войны доктор Пертти Кавен (Pertti Kavén).
«Приемные родители уже скончались, но связи со шведскими сестрами, братьями и другими членами семьи поддерживаются. У очень многих контакты сохранились, но у многих они оборвались с уходом родителей, примерно у половины», − подводит итог Кавен.
Самое хорошее, что принесло это время детям войны — это шведские семьи и друзей на всю жизнь. Контакты поддерживаются в основном с помощью писем, десятки лет люди ездят друг к другу в гости.
«Например, летние каникулы часто проводили в Швеции, я и сам так делал. Эти поездки оказывали влияние и на отношения в собственной биологической семье. Со временем отношения со шведскими семьями стали немного прохладнее и переросли во взаимные поздравления на Рождество», − вспоминает Кавен.
Кавен сам поддерживает отношения с сестрой, живущей в Шёвде: «Эта шведская сестра Сив мне как старшая сестра. На фотографиях ее рука всегда лежит у меня на плече».
Если с семьей военного времени связи ранее не поддерживалось, порой вопрос начинают выяснять, когда выходят на пенсию.
Конечно, есть и такие дети войны, которые совсем не поддерживали отношения с принявшей их семьей после того, как вернулись домой.
«У всех все по-разному. У некоторых никогда не возникало потребности выяснять, где они были во время войны».
Сам Кавен заинтересовался вопросом детей военного времени потому, что в его финском доме никогда об этом не говорили.
«У нас это было табу. Когда я во время войны вернулся из Швеции, мне было 3,5 года, я совсем забыл финский язык. Кричал, тосковал и убегал из дома к своим шведским маме и папе».
Впоследствии Кавен понял, что его родители не могли до конца осознать переживаний маленького ребенка.
Для времени военного детства характерно, что эмоциональная связь была нарушена с обеих сторон. Финские родители отдалялись, а шведские становились ближе.
«Ребенок в этом возрасте, безусловно, испытывает чувство покинутости, и время, когда он был ребенком войны, оставляет известный отпечаток неприкаенности».
То, что дома не говорили об этом, заставило Кавена более широко изучить вопрос.
«Это молчание я компенсировал разговорами с другими детьми войны. Я хотел иметь достаточно хорошую научную базу для того, чтобы получить полное представление обо всей операции».
