1. «Тощий парень с забавным именем»
Посмотрим еще раз, как это было. Поначалу он был необычайно высокопарен, что вполне можно было бы ожидать от пользующегося телесуфлером дебютанта на телевидении и новичка на политической арене страны. Но вскоре он находит свой ритм — эти крещендо, чередующиеся с напряженными паузами, духовные ноты, сочетающиеся с его эрудированностью, обаянием интеллектуала, переходящие в мелодичное звучание. Оглядываясь на события всей своей жизни, он говорит о единстве в многообразии — моральном принципе, который он продолжал проповедовать и отстаивать на протяжении последующих нелегких и отрезвляющих 12 лет. «Мы, в первую очередь, американцы», — заявил он, выступая с речью в Розовом саду на следующий день после избрания Дональда Трампа.
На самом деле, по меркам, установленным впоследствии Бараком Обамой (в годы его президентства, которые характеризовались его выступлениями, и которые, возможно, этими выступлениями лучше всего и запомнятся), его обращение к участникам съезда демократической партии в 2004 году было скучным и неинтересным. Но его взлет начнется с того момента, когда он, высокий и стройный, взбежал на сцену в Бостоне легким размашистым шагом, ставшим таким же привычным, как и его улыбка — неизвестный политик из Иллинойса, который вскоре станет единственным в стране сенатором-афроамериканцем, а затем очень скоро и первым темнокожим президентом. Хвалебная песнь, обращенная им к Америке, стране, которая приняла его, «тощего парня с забавным именем», была тоже своего рода вызовом; за его подчеркнутой скромностью скрывалась гордость, поскольку многие в зале так же, как и он, прекрасно видели препятствия, с которыми ему пришлось столкнуться. «Я афроамериканец, сын матери-одиночки, — якобы сказал Обама Биньямину Нетаньяху, когда, спустя несколько лет, премьер-министр Израиля читал ему наставления об опасностях в мире. — И я живу здесь, в этом доме. Я живу в Белом доме».
Отсчет его президентства будет вестись в речах, поскольку преодолеть связанные с ним испытания оказалось сложнее, чем справляться с препятствиями, которые он преодолел, чтобы его добиться. Часто он говорил так, как не смог бы говорить ни один другой президент, становясь благодаря своей личности и красноречию проводником надежд американцев и всего мира. Вспомните его выступление в Берлине в 2008 году, когда он превозносил принципы многосторонности отношений и верховенства права, или его речь, которую он произнес годом позже в Каире по случаю уже не существующего примирения. Вспомните его речь после трагических событий, связанных с убийствами в Чарльстоне. Но потомки еще более высоко оценили бы его по более широким критериям, если бы ему удавалось так же хорошо и проникновенно убеждать конгресс, если бы он с одинаковой последовательностью призывал к сопереживанию и выражал это сопереживание на деле, или если бы он решительнее действовал за рубежом; если бы он столь же умело отстаивал законы или ставил на место диктаторов, как он умел трогать сердца.
Он предлагал смелые реформы, но некоторые из них так и не были приняты, а другие, похоже, будут отменены; внезапные всплески его дипломатической храбрости перечеркивались какой-то нерешительностью. Он был воплощением расового исцеления, но в конце его пребывания на посту президента победы в борьбе за гражданские права 1960-х годов кажутся некоторым афроамериканцам более далекими, чем гражданская война 1860-х годов. Чаще всего он был спокойным (слишком спокойным, по мнению некоторых) — настолько, что, когда он брал себя в руки, почти невозможно было понять ход его мыслей. Но как-то неестественно, что он был вынужден радушно принимать в овальном кабинете преемника, который, инициировав движение «рожденцев», оспорил его право занимать этот кабинет (речь идет о теории „birther”, согласно которой Б. Обама, родившийся за пределами США, не имеет права занимать пост президента, — прим. перев.). Его критики назвали его президентство имперским, и он действительно руководил, используя исполнительную власть в большей степени, чем ему бы хотелось, и чем другие прибегали к ней раньше. Но в действительности его президентство продемонстрировало разрушение устоев президентской власти и, возможно — власти самой Америки.
2. «Из-за бездействия нас мучает совесть»
Барри Обама, как тогда его называли, упорно тренировался на открытой баскетбольной площадке в Пунахоу — идиллический частной школе в Гонолулу, в которой он учился. «Он любил баскетбол, как и все, кто когда-либо играл в моей команде», — рассказывает его тренер Крис МакЛахлин (Chris McLachlin). Играя в этой всепобеждающей команде, он добился не всего, на что надеялся, но, когда он играл, рассказывает его товарищ по команде, а ныне преподаватель школы Алан Лам (Alan Lum), он был «бойцом». Арне Дункан (Arne Duncan), его министр образования на протяжении нескольких лет, который регулярно играет в баскетбол в Белом доме, тоже так считает. «Он играет на победу, — говорит Дункан. — Улыбка у него, может, и приятная, но, по сути, он — беспощадный боец». Баскетбольная площадка — это «одно из немногих мест, где он может быть Бараком Обамой, а не президентом».
Этот уход от действительности в мир баскетбола и то упорство, с которым он это делал — не единственное, что связывает его президентство с его старым районом в Гонолулу. Скромная квартира, в которой он жил с бабушкой и дедушкой, его школа, кафе «Баскин Роббинс», где он когда-то работал, и больница, в которой он родился, расположены совсем рядом, в пределах нескольких кварталов. Но кругозор этим не ограничивается, и вид открывается дальше — на лежащий внизу город и на виднеющиеся вдали горы. Поскольку его отец-кениец сбежал, а горячо любимая мать, уроженка Канзаса, подолгу отсутствовала, он очень рано стал самостоятельным. По словам его сводной сестры Майи Соэторо-Энджи (Maya Soetoro-Ng), «в нем постепенно появилась какая-то независимость, которую по ошибке считают равнодушием»; сила и ответственность — еще одна из его характерных черт, которую он сохранил впоследствии, уехав на материк и затем заняв пост президента. Как отмечает один бывший чиновник Белого дома, ему «не требуется особой любви, и сам он ее особо не демонстрирует».
Столь же необычным (для любого современного президента), как его происхождение, было и его воспитание — в условиях, где одновременно царили блаженство и страх замкнутого пространства, ощущение избранности и социальной отчужденности. По своим «азиатским параметрам» это воспитание было мирским и прагматичным, но при этом оно защищало от суровых проявлений американской действительности. В том числе и в основном — от ее расизма (даже если, по воспоминаниям Барака Обамы, в условиях гавайского мультикультурализма, основанного на принципе «сам живи и другим не мешай», он со своей темной кожей чувствовал себя не столь комфортно, как предполагают его современники). Это отчуждение, как и в случае со многими целеустремленными «чужаками», способствовало значительному росту его амбиций. К тому же его происхождение и воспитание сформировали интернационалистское мировоззрение, которое служило ему ориентиром после того, как эти амбиции были реализованы.
Из-за своего возраста Обама не испытывал на себе такого влияния Второй мировой войны и холодной войны, как его непосредственные предшественники, и не был столь предан тем альянсам, которые в результате этих войн возникли. Его ощущение широты мира дополняли впечатления, которые он впитал в детстве, прожив какое-то время в Индонезии. Таким образом, время и место сделали из него «тихоокеанца». В годы его пребывания на посту президента эта ориентация проявилась в том, что был сделан резкий разворот в сторону Азии, что, как он надеялся, станет основой его внешней политики, хотя ему и не удалось реализовать ее главный элемент — участие США в Транстихоокеанском партнерстве. Глубоко укоренившееся в его душе неравнодушное, участливое отношение к находящимся под угрозой прибрежным территориям проявилось в его особом интересе к вопросам изменения климата — хотя судьба международного соглашения о снижении выбросов углерода в атмосферу, которое он оформил в Париже, тоже находится в опасности.
Любой президент, избранный в 2008 году, подвергся бы действию неумолимых сил — таких, как рост глобального авторитета Китая и требование общественности сократить расходы после авантюрных действий Джорджа Буша. Но, в отличие от остальных, Барак Обама воспринимал американские власти с большим недоверием, считая необходимым, как он выразился в своей первой инаугурационной речи, «укреплять такие качества, как скромность и сдержанность». «Если вы готовы разжать свой кулак, — сказал он недругам Америки, — мы готовы протянуть вам руку». Он так и сделал. Он пожал руку Раулю Кастро на похоронах Нельсона Манделы и восстановил отношения с Кубой. Он терпеливо вел переговоры о санкциях в отношении Ирана, а затем смело заключил сделку по ограничению его ядерной программы — соглашение, которое может, по меньшей мере, отсрочить военную конфронтацию и может стать его самым большим достижением. Эти шаги способствовали восстановлению (положительного) отношения мировой общественности к Америке, которое, по результатам опросов, проведенных исследовательским центром Pew, во многих странах улучшилось по сравнению с тем, каким оно было, когда Обама пришел к власти.
Ну и что из этого?
Хотя все остальное, что останется после него — это войны, которые он неохотно вел, и войны, вести которые он отказался. В первый год своего правления он был удостоен Нобелевской премии мира; в своей второй инаугурационной речи он заявил под аплодисменты, что «десятилетие войн подходит к концу». Но пока он был у власти, его страна постоянно воевала.
Большим неизвестным неизвестным его президентства была Арабская весна, которая привела к осознанию того, что войны неизбежны. Он выступал против вторжения в Ирак, и, как обещал, вывел оттуда войска, вернув их домой (возможно, преждевременно) в 2011 году. Но наступивший там ад затянул их обратно. Поскольку «Исламское государство» (запрещено в РФ, — прим ред.) распускало свои щупальца, он попытался (и не смог) заставить своих соотечественников увидеть его в долгосрочной перспективе, которая многим из них по наивности казалась невероятной. «Справедливая» война в Афганистане тоже оказалась бесконечной. В 2016 году Америка бомбила семь стран — часто из беспилотников, его излюбленных орудий уничтожения.
«Из-за бездействия нас мучает совесть, — сказал он в своей речи на церемонии вручения Нобелевской премии, — и это бездействие в будущем может привести к более дорогостоящим вмешательствам». Однако в отношении Сирии это был выбор Обамы. Решающий момент наступил в 2013 году, когда он решил не предпринимать действий в связи с переходом «красной черты», которую он обозначил годом раньше, чтобы удержать Башара Асада от использования химического оружия.
Барак Обама не упустил своих шансов в Сирии, говорят его поклонники, он не растерялся и не испытывал колебаний. Он, скорее, от этих шансов отказался. Если уж а то пошло, именно он санкционировал проведение спецоперации в Абботтабаде, в результате который был убит Усама бен Ладен. Это была рискованная затея, которая могла бы положить конец его президентской карьере, подобно тому, как неудачное спасение иранских заложников поставило в безвыходное положение Джимми Картера. (Как говорит об Абботтабаде бывший директор ЦРУ и министр обороны Леон Панетта, «было определенное желание просто взорвать его ко всем чертям»). Обама считал, что бомбить Сирию ради престижа и авторитета опасно и «глупо», и что дальнейшее участие в этом затянет Америку в сети, при этом спасти мирных жителей не получится. Он и сейчас так считает. Как предполагает один бывший советник, Обама, скорее, пожалеет о том, что сделал в Ливии (помог свергнуть Муаммара Каддафи, но взамен вверг страну в хаос), чем о том, что он отказался делать в Сирии.
Никто не знает, что могло бы произойти. Одно ясно — Ближний Восток, доведенный до критической точки в результате грубых промахов предшественника Обамы, оказался в еще более отчаянном положении из-за его сдержанности на фоне бурных событий. Страшная война, миллионы беженцев — бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов США адмирал Майкл Маллен (Michael Mullen) называет Сирию «обамовской Руандой». И вакуум в Сирии заполнил противник Обамы Владимир Путин, который преследовал его на протяжении всех лет пребывания на посту президента — грубый, действующий без зазрения совести и невероятно односторонний. Некоторые усматривают прямую связь между тем не получившим должного ответа переходом за красную черту с химическим оружием (в Сирии), захватом Россией Крыма и искусственными островами, которые Китай создает в Южно-Китайском море. По словам Панетты, все это «заставляет усомниться в том, будут ли Соединенные Штаты выполнять свои обещания».
Мартин Индик (Martin Indyk), бывший посол и специальный представитель Барака Обамы, работающий теперь в институте Брукингса, считает основополагающей причиной этого смещение акцента с традиционного геополитического соперничества на такие глобальные проблемы, как изменение климата и распространение ядерного оружия. Для этого необходимо сотрудничать с деятелями вроде Владимира Путина и председателя КНР Си Цзиньпина. В эту категорию вписывается успешная и, следовательно, упускаемая из виду борьба Барака Обамы с лихорадкой Эбола в Западной Африке. Он настойчиво призывал другие страны к совместному решению этих проблем, не знающих границ, на основе договоренностей и соблюдения правил, принятых во всем цивилизованном мире.
Но его союзники проявили нерешительность, а его противники сочли его стремление к коллективным действиям признанием того, что США отступают. И, возможно, в некотором смысле они были правы. Судя по результатам деятельности Обамы, его политика действительно подразумевала скромную оценку и интересов Америки, и ее влияния — то есть означала фаталистическое примирение с тем миром, который Обама считает трагически несговорчивым и неуправляемым. Не исключено, что частью его политического наследия станут более сосредоточенная на себе (словно ощетинившаяся и рычащая) Америка и более неопределенный мировой порядок, лишенный руководства.
Самое простое объяснение его осторожности за рубежом состоит в том, что он хотел сосредоточиться на своей внутренней политике и на тех изменениях, к которым она могла бы привести. «Проблема была в том, что мир не позволил бы ему это сделать», — говорит Панетта. Как оказалось, его противники внутри страны продемонстрировали такое же нежелание.
3. «Спойте, господин президент»
«Он за это боролся», — говорит Шерил Джонсон (Cheryl Johnson), указывая на большую библиотеку, которая в 1980-х годах была создана на месте крошечной подборки книг в Алтгелд Гарденс — малоэтажном жилом районе в южной части Чикаго (South Side), загрязненном тогда и сейчас из-за расположенных поблизости свалок, промышленных площадок и временных сооружений. Барака Обаму помнят молодым активистом-организатором, благодаря настойчивости которого удалось преодолеть настороженность людей, вызванную его олимпийским спокойствием — видом человека, рожденного, чтобы иметь больше привилегий, чем ожидалось. Как вспоминает г-жа Джонсон, он помог избавиться от ядовитой изоляции из стекловолокна на чердаках домов, работая вместе с ее матерью — Хейзел Джонсон (Hazel Johnson), основательницей первой общественной группы активистов района People for Community Recovery («Люди за восстановление района»).
Пастор баптистской церкви Lilydale First Baptist Church, старый друг и соратник Барака Обамы преподобный Элвин Лав (Alvin Love) считает, что в Чикаго Обама «стал человеком, которым должен был стать». Приехав туда после учебы в Калифорнии и Нью-Йорке, он познакомился со своей будущей женой, женился, а затем делал первые шаги в политике — в том числе сначала неудачно, а затем успешно баллотировался в Конгресс. Он нашел свою веру и стал прихожанином церкви темнокожих, погрузившись в деятельность общины и приобщившись к зародившиеся в ней традиции борьбы за гражданские права, что впоследствии соответствующим образом окрасило его риторику. В Чикаго его начали обуревать сомнения по поводу того, что он «недостаточно черный», что отчасти (и довольно сложным образом) совпадало с ядовитыми и более непоколебимыми заявлениями о том, что он не нестоящий американец. «Чикаго — это его настоящее место рождения», — говорит пастор Лав.
Некоторые сторонники Обамы против того, что его следует воспринимать, прежде всего, как темнокожего президента, и оценивать в отдельной расовой категории. Но расовая принадлежность сыграла важную роль в его карьере — так же, как и в развитии его исключительного ораторского таланта. Чрезвычайные заявления, которые он сделал в 2008 году после распространения радикальных высказываний его духовного наставника пастора Иеремии Райта (Jeremiah Wright), предвосхитили его обращение по поводу 50-летию маршей от Сельмы до Монтгомери. В обоих выступлениях он поддержал диалектический взгляд на историю, согласно которому расовые травмы преобразуются и служат поводом для коллективного прогресса, а судьбоносные события в борьбе за освобождение афроамериканцев становятся важнейшими вехами на пути Америки к совершенству. И если история расы — это история Америки, то новаторскую роль Барака Обамы в этом следует считать одним из его самых значимых и непреходящих вкладов в ее историю.
В своих мемуарах «Мечты моего отца» (Dreams from my Father) Обама писал, что уехав из Чикаго на учебу в Гарвардскую школу права, он собирался вернуть полученное там могущество жителям таких районов, как Алтгелд — «подобно огню Прометея». И он его возвращает — по мнению некоторых, в избытке, а, по мнению других, недостаточно. Его министерство юстиции пыталось защищать право голоса (без помощи верховного суда). Была ликвидирована разница в наказании за хранение и распространение порошкового кокаина и крэка. Он настаивал на проведении полицейской реформы. Хотя задолго до того, как он вступил в должность, он тщательно избегал политических мер, имеющих явно расовый подтекст. «В Америке чувство вины белых во многом себя исчерпало», — написал в своей второй книге „Дерзость надежды” (The Audacity of Hope), высказав идею, наглядно подкрепленную последними событиями. Он считал, что лучший способ помочь борющимся афроамериканцам — помогать борцам везде.
Он помогал им активно (но не получил за это особого признания) — тем, что боролся с полученным в наследство кризисом. Экстренное финансирование и финансовое стимулирование, предпринятые в первые напряженные месяцы его пребывания в должности президента не только предотвратили экономическую катастрофу, спасли банки (в конечном счете, с прибылью) и автомобильную промышленность. Уклон в сторону налоговых скидок и финансирования социальной сферы приостановил то, что могло бы стать катастрофическим ростом уровня бедности. Дэвид Аксельрод (David Axelrod), бывший на протяжении долгого времени советником Обамы, жалуется на «коллективную амнезию тех, кто забыл, насколько опасными были эти времена» — он считает, что ситуация была для нового президента самой опасной за весь период со времени вступления в должность Франклина Рузвельта в 1933 году. По мнению Белого дома, по сравнению с той политикой, которую Барак Обама унаследовал в начале своего президентства, те перемены которые он инициировал, обеспечили бы к 2017 году рост чистых доходов представителей 20% беднейших слоев населения США примерно на 18%.
Полезным оказался и закон о доступном медицинском обслуживании. Без него, говорит г-жа Джонсон из Чикаго, «я не смогла бы позволить себе покупать лекарство от давления». Раньше, у нее не было медицинской страховки, многие люди в этом районе для получения базовой медицинской помощи пользуются экстренными службами. «Это был подарок судьбы».
И все же, судя по поездке в Алтгелд, «огонь Прометея» зашипел и почти погас. Недалеко от этой библиотеки, на разваливающейся стене торгового центра выгравирован список местных жителей, которые, как объясняет г-жа Джонсон, погибли от рук полицейских или умерли от заболеваний, вызванных плохой экологией. «Ну вот, еще одному черному брату конец», — написано на стене. Все отделы и магазины, торгующие алкоголем, закрылись. «Да здесь вообще заняться нечем, — говорит исправившийся нарушитель порядка откуда-то из другого квартала в South Side. — Только стоять на углу и продавать наркоту или в разборках между бандами участвовать». А такие дела заканчиваются одним из двух — «тебя или поймают, или убьют». «Безнадега», — считает г-жа Джонсон, — это психическая болезнь».
В Америке жизненные испытания чернокожих и белых одинаково разнообразны. И никакой расовой монополии на бедность нет — большинство бедных американцев имеют белый цвет кожи. Тем не менее, от тех же проблем, которые волнуют население South Side, кварталы с афроамериканским населением по-прежнему страдают несоизмеримо больше. Несмотря на все положительные изменения в американских школах, именно там (помимо прочего) по-прежнему начинаются все неприятности и беды.
Арне Дункан, который знает президента еще по Чикаго, говорит: «Если бы он попросил меня приехать и вывезти мусор из Белого дома, я бы сказал: „я согласен”». А пока на протяжении своего длительного пребывания на посту министра образования он был свидетелем того, как в колледж стало поступать гораздо больше учащихся из числа меньшинств, как увеличилась финансовая помощь студентам, и как улучшилось социальное обеспечение детей дошкольного возраста. Разница между показателями отсева среди чернокожих и белых учащихся старших классов сократилась (с 5,1% в 2008 году до 2,2% в 2014 году). Но Дункан при этом отмечает, что «разница в успеваемости по-прежнему недопустимо высока» — хотя бы потому, что согласно существующей модели финансирования в зависимости от местонахождения, «дети, которые нуждаются больше всего, получают меньше». Среди семей, испытывающих материальные затруднения, растет и фактическая школьная сегрегация — в период с 2001 по 2014 годы вдвое увеличилось число учащихся школ, в которых более 90% детей составляют латиноамериканцы или афроамериканцы и более — 90% из бедных семей.
Это неравенство в зрелом возрасте растет. Чернокожие по-прежнему зарабатывают меньше, чем белые — даже на подобных рабочих местах и при наличии сопоставимой квалификации. Вероятность того, что они будут бедными или безработными, в два раза выше. Среди белого населения чистая стоимость имущества среднего домохозяйства в 13 раз выше, чем среди чернокожего — это результат того, что жилищный кризис особенно ударил по семьям темнокожих, стоимость жилья которых, как правило, ниже. Количество мужчин-афроамериканцев среди заключенных в пенитенциарных учреждениях в процентном отношении по-прежнему гораздо выше.
Многие афроамериканцы рассчитывали на более быстрый прогресс. По словам пастора Лава, некоторые люди — чья церковь находится в одном из районов Чикаго, и 54% населения которого живет ниже черты бедности — думали, что Обама обеспечит им экономические права так же, как Мартин Лютер Кинг обеспечил им гражданские права. Самую сильную вспышку негодования и разочарования вызвали действия полицейских, расстрелявших при весьма сомнительных обстоятельствах молодых чернокожих мужчин. Такой произвол творился и раньше, но на этот раз об этом акте насилия стало известно широкой общественности благодаря видеороликам, снятым на мобильные телефоны, и резкому осуждению со стороны представителей поколения чернокожих активистов, которое выросло, казалось бы, спокойным и уверенным благодаря тому, что хозяином Белого дома является чернокожий человек. Майкл Браун (Michael Brown), Тамир Райс (Tamir Rice), Алтон Стерлинг (Alton Sterling) — их имена пополнили скорбный список, который, наряду с акциями протеста, спровоцированными их гибелью, стал в годы президентства Обамы частью фона.
«Никто из нас не может и не должен рассчитывать на то, что межрасовые отношения изменятся в одночасье», — заявил Барак Обама, выступая на похоронах Клементы Пинкни (Clementa Pinckney), ставшего жертвой расистской бойни в Чарльстоне в 2015 году. А затем произошла незабываемая сцена, когда Обама запел христианский гимн Amazing Grace, и эту песню подхватили все присутствующие на траурной церемонии. (Перед этим в микрофоне послышалась трогательная просьба: «Спойте, господин президент!»). По мнению некоторых активистов, он, судя по всему, смирился, проглотив то, что Мартин Лютер Кинг назвал «успокоительной пилюлей градуализма». В результате непримиримость, когда-то прозвучавшая в высказываниях преподобного Райта, теперь чувствуется гораздо сильнее, чем в то время, когда Барака Обаму избрали президентом.
Эйфория прошла
А между тем постоянные разговоры президента о дискриминации раздражают некоторых белых американцев, считающих, как перефразирует Кэрол Андерсон (Carol Anderson) из Университета Эмори, что «у вас черный президент, а значит, нет расизма», и что все беды афроамериканцев являются следствием их собственных ошибок и недостатков. Таким образом, несмотря на радужные настроения по поводу состояния расовых отношений, которые Барак Обама поддерживал с самого начала, доля американцев, которых эти отношения беспокоят «в значительной степени», выросла с 2008 года почти вдвое. По результатам опросов, проведенных аналитическим центром Pew, в наиболее мрачных тонах видят перспективу представители чернокожего населения; белые же, наоборот, гораздо более склонны считать, что расовым вопросам уделяется слишком большое внимание. Обама, выступая в июле этого года в Далласе (что, возможно, было последней на посту президента прекрасной демонстрацией двойственной риторики, свойственной его великолепному ораторскому таланту), сокрушался по поводу убийства пяти полицейских и говорил так, что его слова вызвали гораздо более широкий резонанс. Такое ощущение, сказал он, будто «линии разлома, скрытые проблемы нашей демократии вдруг обнажились — и, возможно, даже стали еще глубже».
Правда, на фоне этих мрачных настроений есть основания для оптимизма, поскольку он предвещает большие надежды, и возможно, что даже разочарование является одним из этих оснований. Одна из мыслей, которую высказал пастор Лав, заключается в том, что расовые отношения «не хуже, а более заметны», при этом президентство Барака Обамы заставило американцев бороться со своими предрассудками для морального очищения общества. И с исторической точки зрения перемены, которые олицетворял Обама, всегда могли вызывать раздражение у тех, кто, по словам г-жи Андерсон «воспринимает американское общество и его права как игру „кто кого”». Не забывайте, что Обама был символом перемен, равно как и их проводником — не только чернокожим президентом, но и предвестником того демографического сдвига, в результате которого к середине века неиспаноязычное белое население страны будет низведено до положения меньшинства. В 2009 году ведущие ток-шоу разглагольствовали о «черном возмездии». В ходе соцопросов многие люди говорили, что боятся — испытывают страх, который (в беспристрастной интерпретации) всегда является инверсированным чувством вины.
Кровопролития, которые последовали за эмансипацией в XIX веке, и которые сопровождали движения за гражданские права XX века, свидетельствуют о неизбежности негативных последствий. Возможно, когда Барак Обама после выборов в ноябре говорил о зигзагах американской истории, он имел в виду повторяющийся сценарий, для которого характерны сбои и временные остановки, и который лишь замедляет прогресс, но не отменяет его. Как говорит о реакционных схемах мошенничества и манипулирования американскими правилами голосования новый лидер борьбы за гражданские права из Северной Каролины преподобный Уильям Барбер (William Barber), «больнее всего лягается подыхающий мул». Иногда он лягается действительно очень больно.
4. «Жесткая частица реальности»
Один из учителей Барри Обамы Эрик Кусуноки (Eric Kusunoki), рассказывает, что подростком тот «был очень хорошим слушателем», умел договариваться со школьными группировками. Там — а потом в Гарвардской школе права и в Сенате штата Иллинойс — благодаря своему разностороннему уму, эрудиции, умению ладить со всеми и общему гавайскому обаянию ему удавалось нейтрализовать противников и создавать альянсы. Литературные критики восхищаются тем, какие книги он выбирает для чтения летом, музыканты восторгаются его плейлистами, ученые и технари-предприниматели удивляются его сообразительности и пытливому уму. Он прекрасно умеет общаться с маленькими детьми. Но, несмотря на такую привлекательность и обаяние, его президентство было одним из самых противоречивых в истории Америки и изрядно способствовало расколу. «Мы не можем принимать абсолютизм за принцип или относиться к навешиванию ярлыков как к аргументированной дискуссии», — сказал он в своей второй инаугурационной речи. Но было уже слишком поздно.
Слушать политиков в Вашингтоне, объясняющих причины враждебности, существующей на протяжении последних восьми лет — все равно, что в деталях рассматривать действия непримиримых сторон в убийственной войне. «Я никогда не просыпаюсь по утрам с мыслью о том, что сегодня мне надо чем-то им насолить», — утверждает сенатор-республиканец Боб Коркер (Bob Corker). Проблема в том, считает он, что демократическое большинство, поддержкой которого Барак Обама изначально пользовался в конгрессе, породило «невероятную лень» при проведении идеологической работы представителями обеих партий (хотя он подчеркивает, что, когда президент все-таки принимался кого-то убеждать, он «делал это замечательно»). «Нам говорили: „Вот вам пирог, ешьте”, вместо того, чтобы сказать: „Помогите мне испечь пирог”», — сетует умеренный республиканец конгрессмен Чарли Дент (Charlie Dent). Барак Обама, по его мнению, «не проявляет уважения к конгрессу».
Некоторые демократы, разочарованные тем, как Обама с ними общается, тоже признают, что он мог бы быть более доступным, не таким гордым. Но другие поддерживают мнение уходящего в отставку конгрессмена-демократа Стива Израэла (Steve Israel), который говорит о «яде, которым демократы отравили атмосферу в первый же день». Речь идет о том, что Барак Обама добивался участия республиканцев в его программе налогово-бюджетного стимулирования, но они, не раздумывая, сразу же отвергли его план. Президент «протянул оливковую ветвь», говорит Израэл, а они в ответ — «бейсбольную биту».
А вот более убедительная версия. Не стоит забывать, что Митч МакКоннелл (Mitch McConnell), в настоящее время лидер большинства в сенате, заявил в 2010 году, что в качестве главного приоритета его партия должна проследить, чтобы Обама пробыл у власти только один срок. Некоторые республиканцы пришли к убеждению, что невыполнение страной своих долговых обязательств является законным инструментом в кампании, которую они проводят против него — тактика камикадзе, которая стала предзнаменованием наступления разрушительной силы «трампизма». Одно выступление Обамы будут помнить не столько за то, что сказал он, сколько за то, что сказал один из его слушателей: это было в 2009 году, когда во время президентского послания один из конгрессменов крикнул: «Вы лжете!». «Никто из президентов за всю историю не выступал в конгрессе с речью, которая бы вызывала подобную реакцию», — говорит Дэвид Аксельрод.
Республиканцам не нравился законопроект Додда-Фрэнка о финансовом регулировании. Они считали, что по отношению к бизнесу Обама настроен враждебно. (Отмечая рекордно высокую стоимость акций и высокие доходы компаний, один чиновник саркастически пошутил, сказав, что «в своих попытках уничтожить фондовый рынок, мы с треском провалились»). Прежде всего, они были против предложенной Обамой реформы здравоохранения и защиты пациентов. Эта реформа так им не нравилась, что в 2010 году за закон о доступном медицинском обслуживании не проголосовал ни один республиканец. Она настолько им не нравилась, что они более 60 раз пытались признать ее недействующей полностью или частично. Они инстинктивно отказывались ее принимать так категорично, что в 2013 году некоторые из них, наивно пытаясь ее отменить, спровоцировали частичную приостановку деятельности федерального правительства. Некоторые губернаторы-республиканцы отказались от федеральных денег, которые федеральное правительство предоставило им для расширения в их штатах программы бесплатной медицинской помощи неимущим и малоимущим.
Опять же, рассказы об этой реакции звучат по-разному. Сенатор Коркер критикует Обаму за неудачно выбранное время для реформы. В первые месяцы его президентства, говорит он, царила «всеобщая паника», когда выбирать в качестве первоочередной задачи реформу здравоохранения было ошибкой. Барак Обама, по его словам, спровоцировал участие протестного «Движения чаепития» (Tea Party) в промежуточных выборах (в конгресс) 2010 года, а затем — и непримиримые настроения конгресса в отношении самого себя. Дэвид Аксельрод считает, что если бы президент занял выжидательную позицию, то реформа здравоохранения не состоялась бы: «Если бы это не было сделано в первые два года, то это не было бы сделано вообще». К тому же были допущены ошибки, и возникли трения, характерные для системы, в которой частный рынок медицинского обслуживания действует параллельно с государственными субсидиями и мандатами. В системе с незначительным перераспределением некоторые отчисления на социальное страхование растут; и по причине неблагоприятного выбора — отбора худших — некоторые страховщики отказываются участвовать в программе и уходят.
Эти ошибки в большинстве своем поправимы. Нет никаких оснований считать эту реформу здравоохранения антиамериканской или социалистическим проклятием (каковым представляют ее республиканцы). При этом, как часто отмечает Обама, этот закон позволил получить медицинскую страховку примерно 20 миллионам человек, у которых, как у г-жи Джонсон из Чикаго, ее не было. Доля американцев, не имеющих медицинской страховки, сейчас самая низкая за всю историю — хотя многим, похоже, суждено вновь ее потерять. Это ожесточенное противодействие представляло собой не столько разумную критику несовершенной схемы, сколько движимое личными интересами стремление сократить срок его президентства в угоду кипевшему от негодования руководству республиканцев — пусть даже во вред всей стране.
Ограниченная власть
Многие демократические лидеры, находясь у власти, утрачивают свой политический капитал, и даже если их эффективность повышается, их авторитет и влияние снижаются. Победы республиканцев на выборах и их непримиримость означали, что (в случае президента Обамы) этот процесс был быстрым и дорого обошелся — и ему, и стране. Финансовую систему Америки не столько исправили, сколько залатали. По-прежнему не проведена реформа иммиграционной системы. Закон о контроле над огнестрельным оружием так и не был ужесточен даже после убийства детей в Ньютауне, штат Коннектикут, в 2012 году — в день, ставший для Обамы худшим днем его президентства. После каждого нового массового побоища, которого можно было бы избежать, он произносил слова соболезнования, выражая сочувствие, которое раньше нарастало, вызывая слезы ярости, а к концу стихло, превратившись в отчаяние. («Он должен выступить с речью, — говорит пастор Лав, — а закон принять не может»). Тюрьма в Гуантанамо по-прежнему функционирует, несмотря на распоряжение об ее закрытии, подписанное Обамой на второй день своего пребывания на посту президента, и последние, предпринимаемые в спешке, отчаянные попытки вывезти оттуда заключенных. При Трампе она может вновь заполниться, точно так же, как могут возобновиться и пытки, применение которых Барак Обама признать отказался.
Не имея возможности принимать законы, Барак Обама обращался к исполнительным указам и постановлениям гораздо чаще, чем он допускал бы это в качестве профессора конституционного права, отмечает один старый знакомый. Он их использовал для отстаивания прав трансгендеров и прав геев — и после того, как все это было легализовано, его поддержка однополых браков была красочно засвидетельствована в виде радужной иллюминации на фасаде Белого дома. Он использовал эти указы и распоряжения, чтобы улучшить судьбу федеральных рабочих, защитить потребителей и не допустить депортации некоторых нелегальных иммигрантов. Эти указы и распоряжения были нужны ему, чтобы выполнить обязательства Америки в соответствии с подписанным в Париже соглашением по климату, ограничив выбросы вредных веществ, являющихся следствием работы электростанций и эксплуатации автомобилей. При том, что эти указы и распоряжения зачастую были умеренными и преследовали благородные цели, этот путь был рискованным вдвойне. Многие из них будут отменены (некоторые уже «зависли» в суде); к тому же, они создают прецедент для президента Трампа.
Не цвет ли кожи Барака Обамы является причиной усиления сопротивления республиканцев? Расовая принадлежность настолько пагубно и так надолго повлияла на ход дебатов о государственных расходах в Америке, что вполне справедливо задаться вопросом, вызвал бы закон о защите пациентов и доступном медицинском обслуживании такие же страсти, будь его автор белым. Как заявили некоторые республиканцы, г-н Обама на самом деле не является американцем, поэтому и настоящим президентом никогда не был.
Абсурд, утверждает большинство его противников, о чем (не копаясь в их чувствах), должно быть, придется до бесконечности и безрезультатно спорить. В любом случае, тому, что все так печально сложилось, способствовало не только это. Результаты работы и репутация каждого государственного деятеля — это совокупность таких факторов, как лидерство и события, его собственные решения и внешние тенденции, которые он стремится использовать. Одну из них, которая определила его президентство, Обама обозначил 10 лет назад в книге «Дерзость надежды», написав о том, что «утка», «запущенная через киберпространство со скоростью света, со временем становится жесткой частицей реальности». Он был первым президентом эпохи Twitter, в которую стало меньше необходимости использовать высокую трибуну, усилилась пристрастность, и американцы заняли отдельные интеллектуальные ниши, оказавшись в замкнутых пространствах непреклонных мнений и, в конечном счете, предоставленных на их усмотрение фактов.
Вместе с этим, он возглавлял страну в годы, ознаменованные последствиями финансового кризиса и продолжающегося ослабления глобализации, испытывая возникшее в результате этого и усиливающееся ощущение того, что (как он выразился в той же книге), «Америка, похоже, не в состоянии управлять своей собственной судьбой». Эти силы разбалансировали экономику и поляризовали политику во всем мире. Он встретил их с тем же аналитическим благоразумием, которое помогало ему спокойно ориентироваться в условиях многочисленных кризисов. А это не всегда то, чего страна ждет от своего спасителя.
5. «Это я»
Как и все президенты, Барак Обама стареет у всех на глазах. Американцы измеряли время его пребывания на посту президента (и, возможно, то, как проходит их жизнь), по тому, как седеют его волосы. И все же, он покидает президентский пост в 55 лет, будучи на 15 лет моложе своего преемника. У него есть планы. Он будет и дальше участвовать в программе «Сторож брату моему» (My Brother’s Keeper), государственно-частной инициативе, цель которой — уберечь от неприятностей и подготовить к работе молодых людей, не имеющих условий для того, чтобы устроиться в жизни. (Арне Дункан вспоминает, как Обама, бывая в школах, говорил учащимся из неблагополучных семей: «А знаете, ведь это я»). Он пишет еще одну книгу. Его семья останется в Вашингтоне, пока его младшая дочь не окончит среднюю школу в 2019 году; его библиотека и фонд будут находиться в Чикаго. Но в столице ходят слухи, что он хочет проводить больше времени на Гавайях — есть строганый лед — местный деликатес, заниматься на пляже Сэнди Бич бодисерфингом с местными смельчаками. «Он не хотел полностью отдаваться работе — говорит его сводная сестра г-жа Соеторо-Энджи, которая до сих пор там живет. Он, по ее словам, «совершенно не изменился».
Учитывая, что руководство демократической партии лишилось лидерства, и принимая во внимание повестку дня Дональда Трампа, не исключено, что он почувствует себя обязанным вмешиваться в политику больше, чем рассчитывал. Судя по поразительной динамике изменения его рейтингов, многие американцы будут к нему прислушиваться. Он и тот обструкционизм, который он пережил, некоторых разочаровали, а другие вообще никогда его не принимали; и совершенно очевидно, что те симпатии, которыми он пользуется, не могли относиться и к Хиллари Клинтон. Несмотря на все это и вопреки общественному неприятию действующей власти, он в два раза популярнее, чем Джордж Буш-младший в конце своего второго президентского срока, и примерно так же популярен, как Рональд Рейган. Единственный президент в новейшей истории, который покинул Белый дом после двух президентских сроков и пользовался более высокой популярностью — это Билл Клинтон. «Последний раз у меня были такие высокие баллы, — пошутил Барак Обама во время своего последнего ужина для журналистов в Белом доме (еще одна встреча, на которой он блеснул своей гибкостью и многосторонностью), — когда перед поступлением в университет я пытался выбрать специальность».
Несомненно, этой популярности способствует рост в экономике — средние доходы, наконец, растут, а уровень безработицы ниже 5%. Но, должно быть, важно еще и отсутствие скандала в Белом доме — достойная подражания порядочность, которая в ближайшем будущем, похоже, могла бы стать еще большим плюсом. Так же немаловажна его искренняя преданность жене и детям — верность, которая свойственна отнюдь не всем политикам, и которая, по словам тех, кто его хорошо знает, является реакцией на его одиночество в детстве. К тому же — его учтивость, умение вести себя цивилизованно даже в ответ на оскорбления или клевету (еще одно яркое достоинство по сравнению с другими), плюс его великодушие и отзывчивость. В 2008 году он сказал тренеру Крису МакЛахлину (который, на его взгляд, не уделял ему в баскетбольной команде достаточного внимания), найти его, когда будет в Вашингтоне. МакЛахлин предположил, что Обама будет слишком занят, но президент встречался с ним пять раз. Он написал Эрику Кусуноки, когда тот ушел в отставку, и когда у того умерла жена. Преданность давним знакомым, не демонстрируемая на публике, прекрасно характеризует человека.
И, возможно, что стандарты, которые к нему применяются, по выражению Аксельрода, «оптимизированы». Он рассказывает как однажды во время избирательной кампании 2008 года Обама, прибыв на митинг, переживал, что не сможет оправдать ожидания и надежды, которые он вселил в людей. Когда человек умеет трезво воспринимать обожание в свой адрес и быть реалистом, он поступает мудро, но в этом есть и доля печали. Вечером, одержав свою первую победу, он говорил о «твердой надежде» на «посту, где возможно все». Но, несмотря на все его достижения, его интеллект и его достоинства, после тех восьми лет, что он находился на посту президента, становится ясно, что даже самый сильный в мире лидер — лидер с редкими талантами, с которым страна связала свои мечты и надежды — может оказаться не в силах ею управлять.
От сирийских руин до баррикад в конгрессе и застарелых ран Америки — порой он был не в состоянии сделать ничего лучшего. А порой это было единственное, что он мог сделать. Возможностей, похоже, почти не осталось. А после столкновения с историей, возможно, исчезает и сама надежда.
