В последнем семестре этого года я имел честь посещать курс Арне Вестада (Arne Westad), посвященный серьезным событиям в мировой истории, приводившим к смене власти — начиная с разрушения системы городов-государств Древней Греции в ходе Пелопоннесской войны. Последним событием, которое мы изучали, был распад Советского Союза. Для написания нашего второго эссе профессор Вестад дал нам на выбор девять тематических вопросов. Я выбрал последний — «Действительно ли Соединенные Штаты победили в холодной войне?» — отчасти потому, что, на мой взгляд, ответ был очевиден — всем известно, что США одержали победу. Как-никак, это величайшая держава в мире; она, вопреки широко распространенному мнению, живет в более безопасном мире; и четкой альтернативы тому либеральному мировому порядку, который она поддерживала и провозглашала на протяжении почти 75 лет, нет.
Правда, я все чаще задаюсь вопросом — не поторопился ли я с ответом. Сейчас, через четверть века после окончания холодной войны, существуют, по крайней мере, две причины, по которым было бы полезно рассмотреть если уж не просто незатейливый противоположный вариант, то более взвешенный ответ на вопрос профессора Вестада. Во-первых, растет опасность нарушения стратегического порядка и баланса; и во-вторых, существует вероятность форсированного разрушения того либерального мирового порядка, который Америка надеялась обеспечить для потомков после поражения СССР.
Все сложнее найти стратегический фокус
С исчезновением советской угрозы США потеряли то, что покойный Джеймс Шлезингер (James Schlesinger) назвал в январе 1992 года «магнитным севером для точного определения и регулирования своей внешней политики»; с другой стороны, Америка унаследовала необыкновенный запас превосходства. Даже с учетом событий, происходивших в период «междувластия» — будь то «подъем остальных» или растущее влияние негосударственных политических сил — США сохраняют невероятную свободу маневра. Как утверждает Хэл Брэндс (Hal Brands) из Университета Дьюка, поскольку Соединенные Штаты «в состоянии сделать в мире так много, они почти постоянно испытывают искушение сделать еще больше — дать дополнительные гарантии, взять на себя новые обязательства, выбрать дополнительные интересы и отнести их к числу „жизненно важных" для благосостояния страны».
Два явления, наблюдаемые в последние годы, осложняют стремление США к дальнейшему поиску стратегической ясности. Во-первых, такие платформы, как Facebook, Twitter и YouTube позволяют осуществлять кратковременную, но мощную цифровую мобилизацию по конкретному вопросу. Сегодня в центре внимания могут оказаться турецко-российские отношения; завтра — падение Алеппо; послезавтра — создание Китаем искусственных островов в Южно-Китайском море; на следующий день — балансирование Северной Кореи на грани ядерной войны; затем — зверства «Боко Харам».
Хотя в итоге проблемы, служащие объектами озабоченности в интернете, не очень согласуются с многолетними проблемами правильного взвешивания баланса стратегических интересов Америки. Поскольку организационная способность социальных сетей растет, будет так же расти и вероятность того, что политиков будут подвергать осуждению, если они не будут в качестве проблем первостепенной важности выбирать насущные конфликты и потрясения — и формировать соответствующую политику.
Правда, когда давление, понуждающее к действиям, заменяет собой принцип целесообразности действий, внешняя политика, к сожалению, все меньше и меньше способна отвечать принципам последовательности. Я выразил беспокойство по поводу использования принципа «сделать что-нибудь сейчас» в начале 2014 года, когда администрация Обамы начинала испытывать давление, вынуждавшее ее оказать более решительное противодействие вторжению России в Крым, и сегодня последствиями этого я обеспокоен еще больше. Социальные сети не просто поощряют действия в ущерб сдержанности; они также предпочитают сиюминутные впечатления более взвешенному анализу.
Например, после убийства российского посла в Турции бесчисленные наблюдатели сразу же сравнили его с убийством эрцгерцога Франца Фердинанда 28 июня 1914 года и предупредили, что мы, возможно, находимся на пороге третьей мировой войны. На комментарии, в которых ставилась под сомнение обоснованность этого сравнения (а также инстинктивное стремление во всем проводить аналогии) внимания почти никто не обратил. Ричард Фонтейн (Richard Fontaine) и Вэнс Серчук (Vance Serchuk) отмечают, что «параллели из прошлого слишком часто выдвигаются не столько для того, чтобы сосредоточить внимание на дебатах и дискуссиях, сколько для того, чтобы пресечь их».
Второй причиной того, что Соединенным Штатам становится все труднее найти стратегический фокус, является то, с какой скоростью меняется мировой порядок и его составляющие в различных регионах. Совокупность устоев, длительное время существовавших на Ближнем Востоке, рухнула, а для того, чтобы на их месте возникло нечто стабильное, потребуется не одно десятилетие; действующие в совокупности силы ослабляют основы сплоченности в Европе; и в результате стратегического недоверия между США и Китаем еще более нестабильной становится ситуация в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
Некоторые наблюдатели утверждают, что на фоне этих потрясений Соединенным Штатам ничего не остается, кроме как в одинаковой степени участвовать в событиях, происходящих на всех трех вышеупомянутых театрах; крупнейшая в мире сверхдержава должна уметь делать несколько дел одновременно. Но повышение сложности не исключает необходимости выбора, а повышает ее. Хотя основанный на давних обычаях вариант, согласно которому основное стратегическое внимание следует сосредоточить на Азиатско-Тихоокеанском регионе, остается по-прежнему целесообразным, энтузиазма по отношению к нему у общественности, журналистов и экспертов поубавилось.
Ближний Восток
США имеют на Ближнем Востоке несколько интересов — среди которых, свести к минимуму перебои в поставках нефти, ограничить распространение «Исламского государства» (организация, запрещенная в РФ — прим. ред.) и обеспечить дальнейшее соблюдение Ираном Совместного всеобъемлющего плана действий, подписанного в 2015 году. Но, учитывая отсутствие особых успехов США во время вмешательства в конфликт в Афганистане и Ираке, а также всесторонние попытки Америки «изменить конфигурацию» Ближнего Востока, Вашингтону следует сдерживать свои стремления увеличить свое военное вмешательство в этом регионе.
Особенно учитывая то, насколько сложнее динамика сегодняшняя ближневосточная динамика по сравнению с тем, какой она была после событий 11 сентября 2011 года. Аарон Миллер (Aaron Miller) и Ричард Сокольский (Richard Sokolsky) отмечают, что, «если последние 25 лет внешней политики США вообще что-то и демонстрируют, так это то, что возможности США добиться преобразований в условиях жестокого и несговорчивого мира, ограничены».
Звучащие сегодня призывы в адрес США увеличить их военное участие в Ираке и Сирии объясняются либо недооценкой значения прежнего опыта, либо, что еще опаснее, убежденностью в том, что причиной неспособности Америки изменить Ближний Восток является недостаточное применение ею военной силы. Посмотрите, какому бичеванию подвергаются США за их бездействие, ставшее причиной падения Алеппо. Эмиль Симпсон (Emile Simpson) отмечает, что «несмотря на технические достижения, на деле сегодня побеждает в войнах и определяет достигнутый мир по-прежнему пехота. В действительности, возможности марионеточных повстанческих сил ограничены — особенно когда они разобщены и подвержены влиянию исламистов». Кроме того, он отмечает, что те, кто призывает Соединенные Штаты вести «многолетнюю кампанию по борьбе с повстанцами,… должны доказать, что в 2011 или в 2013 годах такие действия США пользовались бы общественной поддержкой — и мне кажется, что такой поддержки не было».
Европа
В Европе, возможно, из-за опасений по поводу своей предполагаемой «надежности» и «силы» Соединенные Штаты рискуют быть втянутыми в обычный, а возможно, даже в ядерный конфликт с Россией из-за территории, которая имеет гораздо большее стратегическое и символическое значение для Москвы, чем для Вашингтона. Ответная реакция США также не соответствует объективной оценке российского потенциала — население России к 2050 году должно уменьшиться более чем на 10%; валовой внутренний продукт сократился в 2015 году почти на 4%, и по прогнозам его рост в текущем году составит всего 0,2%. А относительно низкая цена на нефть (сегодня она составляет около 54 долларов за баррель по сравнению с 114 долларами в июне 2014 года) означает, что одна из важнейших основ российской экономики подорвана. Кроме того, по результатам проведенного недавно анализа продолжающийся в России «рост военных расходов привел к отвлечению средств из других областей экономики, страдающей из-за санкций.
Многие государственные корпорации и предприятия пытаются удержаться на плаву». Несмотря на эти реалии, многие наблюдатели в США выставляют тактическую проницательность Владимира Путина в качестве доказательства резкого возрождения России. Иван Крастев (Ivan Krastev) предупреждает, что «возвращение риторики холодной войны становится фактором, способствующим росту международного влияния России. Нынешнее увлечение Запада Путиным является основой открывшейся недавно мягкой силы российского президента…. Основой сегодняшней притягательности России является не идеология, а ее сильный, мощный образ».
У США нет необходимости вступать в союз с Россией. Правда, если учесть ряд их общих интересов — например, борьба с терроризмом, энергетическая безопасность в Арктике и реализация сделки с Ираном — вряд ли имеет смысл проводить политику, чреватую превращением России из несостоявшегося партнера в извечного противника. Поэтому США должны оказать давление на европейские страны-члены НАТО, чтобы они приняли на себя более существенную роль в борьбе с российским реваншизмом. Отрадно, что Европейская комиссия объявила о «планах резко увеличить расходы на кибербезопасность, закупку военных кораблей и беспилотной техники в рамках создания Европейского Фонда обороны объемом в несколько миллиардов евро». Кроме того, Соединенным Штатам следует признать, что, занимая максималистскую позицию в отношении Украины, они, не столько будут сдерживать дальнейшие провокации России, сколько поощрять их.
В этой связи Грэм Эллисон (Graham Allison) и Димитрий Саймс (Dimitri Simes) настоятельно рекомендуют Вашингтону «предложить Москве такое решение, которое покажется российским лидерам хотя бы минимально приемлемым»; по их мнению, это предполагает «реализацию минских договоренностей с уступками с обеих сторон, восстановление Киевом контроля над Донецком и Луганском, но с предоставлением этим двум территориям настоящей автономии, а также гарантии того, что Украина в обозримом будущем не вступит в НАТО».
Азиатско-Тихоокеанский регион
Помимо того, что в Азиатско-Тихоокеанском регионе проживает 60% населения планеты, в его составе есть пять стран — Австралия, Китай, Индия, Япония и Южная Корея, которые по объему производства и расходам на оборону входят в число 15-ти ведущих стран мира. Во всяком случае, целесообразность включения региона в число приоритетных гораздо убедительнее, нежели заявления администрации Обамы в январе 2012 года, когда было официально объявлено о перебалансировке сил. За прошедшие пять лет роль региона в мировой экономике значительно выросла — равно как и его значение в борьбе с распространением ядерного оружия, в поддержании макроэкономической стабильности и борьбе с изменением климата. То, что будущее мира будет все больше определяться тем, что происходит в Азиатско-Тихоокеанском регионе, является одним из немногих утверждений, которые пользуются широкой поддержкой представителей всего политического спектра.
Мировой порядок под действием различных разрушительных сил
Если Соединенные Штаты не будут испытывать достаточно серьезной угрозы для того, чтобы упорядочить свою внешнюю политику, если они будут сталкиваться с растущим давлением со стороны социальных сетей, требующих не столько заниматься долгосрочными задачами, сколько урегулировать краткосрочные кризисы, и если они не смогут перебалансировать политику в Азиатско-Тихоокеанском регионе из-за событий на Ближнем Востоке и в Европе, которые по-прежнему отвлекают Вашингтон, то США, похоже, ждет дальнейшая бесконечная стратегическая дезориентация.
Так что же делать? Светила в области внешней политики утверждают, что Соединенные Штаты должны взять на себя обязательство восстановить либеральный мировой порядок. Генри Киссинджер называет эту задачу «главной проблемой государственного управления нашего времени»; незадолго до выборов Роберт Зеллик (Robert Zoellick) объяснил, что в качестве первой задачи новый президент должен будет решать, «следует ли Соединенным Штатам увековечить существующий 70 лет мировой порядок». А совсем недавно Майкл Мазарр (Michael Mazarr) заявил, что администрация Трампа «столкнется с самой серьезной внешнеполитической задачей из тех, с которыми за 70 лет сталкивалась любая новая администрация — ей придется переосмыслить ту роль, которую должен будет играть международный порядок в большой стратегии США».
Для Соединенных Штатов положительным моментом является то, что стремление обновить мировой порядок пока еще не стало неотложной задачей, поскольку на горизонте преемника нет. Хотя, по иронии судьбы, одним из самых больших препятствий на пути к этому вполне может стать необычайный успех, достигнутый при нынешней системе. Были выполнены две ее основополагающие задачи — удалось предотвратить новую войну между великими державами и очередной макроэкономический спад масштаба Великой Депрессии — чтобы подтолкнуть систему к модернизации, не требуется решать столь же сложные неотложные проблемы.
Существующий порядок возник в результате чудовищного кровопролития: Вторая мировая война унесла около 60 миллионов жизней и опустошила огромные территории Европы и Азии. В эпоху ядерного оружия существует вероятность, что в поисках более устойчивой и безотказной архитектуры политики скорее будут добиваться постепенного улучшения несовершенной системы, чем создавать опасность еще более страшной катастрофы.
В результате различные силы имеют возможность постепенно разрушать существующий мировой порядок, делая его уязвимым для постепенного уничтожения. Хотя мало кто выигрывает от нынешнего вырождения Ближнего Востока, из-за этого создается впечатление о неспособности США вести международные дела. При том, что Россия не может предложить всеобъемлющую концепцию миропорядка, она может негативно повлиять на внешнюю политику США на Украине и в Сирии и ослабить трансатлантическое сотрудничество. Хотя синоцентрическая концепция (ставящая в центр событий Китай) далека от идеальной (не говоря уже о том, что она нереализуема), Китай постоянно выдвигает идеи, которые могли бы стать важными в тактическом отношении в решении одной из проблем.
Речь идет, например, об использовании тщательно подуманной, основанной на экономических интересах дипломатии и инвестиций в инфраструктуру в качестве инструмента евразийской экономической интеграции. Хотя темпы глобализации растут, достигая головокружительных высот, развал Транстихоокеанского партнерства, смутные перспективы Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства и возрождение популистских движений во всем западном мире свидетельствуют о том, что, что это мир столкнулся с серьезными проблемами. К тому же, нельзя не учитывать, что впервые за послевоенную эпоху в США избран президент, который открыто подвергает сомнению значение приверженности Америки либеральному миропорядку. Джозеф Най (Joseph Nye) утверждает, что система «столкнулась с самыми серьезными за многие десятилетия проблемами» — во многом потому, что «под угрозой оказалась сама открытость, которая позволяет США завязывать связи, поддерживать институты и укреплять альянсы».
Перечисленное выше отнюдь не преследует цели вызвать ностальгию по временам холодной войны. На протяжении почти 50 лет США находились в состоянии конфликта с экономическим, военным и идеологическим противником, который претендовал на мировое первенство. И хотя третьей мировой войны в этот период, к счастью, не было, десятки миллионов людей гибли в войнах, не достигших уровня глобального пожарища; и мир жил под ядерным дамокловым мечом, который, упав, мог бы лишить жизни сотни миллионов людей. Но, учитывая, что США пытаются сбалансировать свои стратегические интересы, а либеральный мировой порядок сталкивается с различными проблемами и испытаниями, число которых постоянно растет, наблюдатели могли бы рассматривать завершение холодной войны не так пафосно и без излишней гордости.
Али Уайн — внештатный сотрудник Центра международной безопасности им. Брента Скоукрофта и научный сотрудник Проекта национальной безопасности им. Трумэна.
