В поддержку своего идеологического и территориального наступления режим Владимира Путина занимается личностным прочтением германо-советского пакта и «Великой Отечественной войны».
Чем объяснить притягательную силу путинской России среди немалой части французского политического класса? Оливье Шмитт поднимает этот вопрос в книге «Почему Путин — наш союзник? Анатомия французской страсти» (Pourquoi Poutine est notre allié? Anatomie d'une passion française). В этой весьма познавательной работе он анализирует четыре аргумента, которые чаще всего приводят в оправдание сближения: образ Путина как «настоящего лидера», существование общих ценностей России и Франции, заинтересованность Парижа в сближении и большая значимость альянса с Россией, чем связей с США. Ниже мы приводим отрывок из главы об «общих ценностях», о том, как Россия переписывает историю Второй мировой войны.
В обстановке широкого распространения псевдонауки, иллюзорных исторических интерпретаций и абсолютного релятивизма мы видим политическую волю российского правительства применительно к особому изложению истории для переориентации патриотических чувств в русло поддержки власти. В 2009 году оно сформировало Комиссию по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России, цель которой, как следует из названия, заключалась именно в фальсификации истории, только в интересах властей. В 2013 году комиссию распустили, а правительство сосредоточило усилия по борьбе с «фальсификацией» в образовании, в частности с помощью введения единого учебника по истории. Как бы то ни было, выборочный пересмотр истории стал результатом и множества политических заявлений.
Одной из главных тем исторического ревизионизма Кремля является Вторая мировая война. В 2014 году Владимир Путин нарушил существовавший долгое время запрет и выступил в защиту пакта Молотова-Риббентропа 1939 года, так как тот отвечал интересам Москвы. Это означает, что в 1939 году Гитлеру не нужно было давать отпор, потому что так поступил Сталин, и у него были для того основания. Пропагандисты российского режима прекрасно поняли сигнал, а директор нью-йоркского представительства Института демократии и сотрудничества (у этого учреждения российского правительства также есть отделение в Париже) даже заявил, что до 1939 года Гитлер был «хорошим».
Созданная Владимиром Путиным память о войне сильно отличается от представления западных стран, которым пришлось бороться с Гитлером в 1939 году (эта мысль пустила глубокие корни в истеблишменте ФРГ после конфликта). Кроме того, тем самым Путин негласно критикует Польшу, первую жертву Второй мировой. Берлин пять лет (с 1934 по начало 1939 года) пытался добиться альянса с Варшавой для нападения на СССР, но так и не достиг успеха. В то же время Риббентропу потребовалось всего три дня в 1939 году, чтобы СССР с энтузиазмом принял альянс, итогом которого стало уничтожение Польши. После поражения польских войск Красная армия устроила совместный парад с Вермахтом, тогда как офицеры НКВД выслеживали и ликвидировали польскую элиту.
Владимир Путин оправдал пакт Молотова-Риббентропа тем, что СССР ощутил себя преданным западными державами в Мюнхене и не видел для себя иного выбора. Такую интерпретацию старательно подхватывают сторонники его режима во Франции вроде Жака Сапира (Jacques Sapir). Но это означало бы забыть действия СССР во время Судетского кризиса. Союз ждал от кризиса возможности расшириться на Центральную Европу и говорил о стремлении развернуть войска для защиты Чехословакии, что, по простым географическим соображениями, потребовало бы вторжения в Польшу, Румынию или обе страны. Как это хорошо показал Тимоти Снайдер (Timothy Snyder), Судетский кризис стал для СССР предлогом для этнической чистки людей польского происхождения на своей территории: инструкции НКВД были предельно прозрачны и подразумевали ликвидацию всех поляков. Во время Мюнхенского кризиса, с 15 по 28 сентября 1938 года 1 тысяча 226 человек были уничтожены. Владимир Путин вытесняет эти убийства на задний план и даже оправдывает их, вычеркивая польских жертв из истории.
Товарищ Гитлер
В СССР, а затем и в России всегда сосуществовали две интерпретации Второй мировой войны. Все дело в том, что Советский Союз побывал по обе стороны баррикад: сначала — в лагере агрессоров, а затем — в широком альянсе с США после того, как Гитлер предал Сталина. Долгое время прославление «Великой Отечественной войны» (1941-1945) позволяло представить СССР в качестве эпицентра сопротивления фашистским силам. О пакте Молотова-Риббентропа в свою очередь предпочитали молчать, причем не столько из-за его последствий (он стал толчком к началу Второй мировой войны), сколько из-за того, что он был ошибкой Сталина. Договор позволил немецким войскам подойти к границе СССР задолго до 1941 года, помог Германии стать европейской державой, чуть не захватившей Москву, и создал у советского диктатора иллюзию безопасности, из-за которой он отметал все разведданные о подготовке немецкого наступления, ставшего для него полной неожиданностью.
В то же время реабилитация пакта Молотова-Риббентропа ставит на первый план период агрессии с 1939 по 1941 год, когда СССР предпринял попытку вторгнуться в Финляндию («зимняя война» дорого обошлась нападавшим) и Прибалтику, где для оправдания агрессии проводились липовые референдумы. Нынешний российский политический климат с прославлением агрессии против Грузии и Украины очевидным образом подталкивает к возвышению этого периода истории, в котором прослеживается пугающее сходство с современной Россией. С 1939 по 1941 год советская пропаганда представляла нацистскую Германию дружественным государством, руководство говорило о «товарище Гитлере» и «триумфе международного фашизма», а на государственных зданиях появлялась свастика.
Подобная идеологическая путаница просматривается в России и сегодня: государственное телевидение утверждает, что евреи были сами виновны в их ликвидации, ультраправые идут парадом 9 мая (эта дата считается окончанием Второй мировой войны в России), а гомофобские кампании представляются средством защиты от западной цивилизации.
Такое негласное принятие нацизма (оно идет параллельно с прославлением сталинизма) получает отражение в риторике французских подпевал российского режима: ультраправый писатель Николя Бонналь (Nicolas Bonnal) утверждает на сайте Sputnik News, что «генерал де Голль всегда стремился к сближению с Россией, даже если ей руководил маршал Сталин. Тот выглядел под его пером добрым великаном, с которым нужно было учиться договариваться». Такое утверждение противоречит историческим фактам: де Голль всегда знал, кто были его союзниками, а кто — врагами (он доказал это во время Кубинского кризиса). И хотя он вышел из военной структуры НАТО из-за расхождений по стратегии ядерного сдерживания, он никогда не ставил под сомнение значимость Североатлантического альянса.
Более того, в той же самой статьей утверждается следующее: «Рузвельт знал, что завоевал мир с помощью этой ненужной европейской войны, которой сам же содействовал». Иначе говоря, Вторая мировая никак не связана с агрессией гитлеровского режима, его расизмом и экспансионизмом, а всего лишь является следствием американского заговора против Европы. Заявление исполнено исторической глупости (американские военные кладбища во Франции свидетельствуют об участии США в конфликте одновременно в Европе и Азии), но его ревизионизм утверждает, что нацизм был всего лишь обычным политическим режимом, несчастной жертвой стремления Америки к мировому господству.
Словесные уловки
В то же время российский режим по-прежнему опирается на воспоминания о Великой отечественной войне в попытке сформировать положительный образ сталинизма в российской истории. Кроме того, он все так же пользуется унаследованными от СССР риторическими приемами и в частности обвинениями в «нацизме» и «фашизме» для дискредитации противников. Так, во время украинской революции 2014 года российская пропаганда называла всех демонстрантов «фашистами» и «неонацистами», делая особый упор на (пусть и подтвержденном) присутствии среди оппозиционеров членов ультраправой партии «Свобода».
Речь идет о старой тактике, которая ставит все движение на уровень самых радикальных его членов и представляет все так, словно их мотивы разделяют все демонстранты. Разумеется, такие риторические манипуляции совершенно не заслуживают доверия (это все равно, что сказать, что движение мая 1968 года во Франции было троцкистским, потому что среди демонстрантов был Ален Кривин), однако они широко представлены в риторике Москвы и ее западных сторонников, которые регулярно упоминают «фашистов у власти в Киеве». Только вот кандидат от «Свободы» набрал всего 1,16% на президентских выборах в 2014 году, которые последовали за смещением Виктора Януковича. Это позволяет оценить истинные масштабы популярность праворадикалов в украинском народе. В то же время все европейские ультраправые (в частности фашисты и неонацисты) были приглашены Москвой «наблюдателями» на липовый референдум в Крыму в 2014 году. Все это представляет собой явную риторическую манипуляцию: Россия бесстыдно называет оппозиционеров «фашистами» и «нацистами», но в то же время поддерживает европейских ультраправых.
Кроме того, официальная реабилитация пакта Молотова-Риббентропа нынешним российским режимом создает отличную от западноевропейской память о конфликте, поддерживая агрессию и идеологическую путаницу между ультралевыми и ультраправыми. Однако в конечном итоге такая идеологическая ориентация едва ли удивительна, раз соответствует принятой Россией тактике взаимодействия с европейскими праворадикалами.
