В 1971 году в Соединенных Штатах шел судебный процесс по делу «The New York Times против США». Американские журналисты отстаивали свое право публиковать секретный доклад Пентагона, посвященный Вьетнамской войне. Процесс они выиграли. Судья Верховного суда США Хьюго Блэк в своем мнении по поводу процесса писал, что свободная пресса нужна для «защиты важнейшей роли в демократии», а потому должна служить «управляемым, а не управляющим».
Те, кто помнят эту формулу, делятся на две группы. Одни говорят, что это пример того, как СМИ должны защищать граждан от государства, а профессионализм ставить выше гражданственности. А вторые склонны трактовать эту историю как пример того, что СМИ в конфликте сильного и слабого должны быть готовы к роли адвоката слабого. В конце концов, весь эпос построен на сопротивлении изначально обреченных изначально превосходящему. А потому из века в век люди сочувствуют давидам, а не голиафам, спартанцам, а не персам.
И если в роли слабого оказывается целое государство — это ничего не меняет.
Реванш равнодушных
Все последние двадцать три года украинское государство принадлежало людям, которые смысл своего существования видели в приватизации общественного блага. Майдан стал лишь окном возможностей, когда внутрь старой системы проникли агенты гражданского общества. Которые оказались там в меньшинстве.
Мы привыкли воспринимать Украину как поле боя между сторонниками Москвы и сторонниками Брюсселя. Но это не так — борьба в стране идет между теми, кто хочет будущего для страны, и теми, кому оно безразлично. Потому что будущее возможно лишь в условиях рынка и конкуренции, сменяемости власти и эффективной судебной системы. Будущее невозможно без частной собственности и сокращения коррупционного налога.
Все, кто в этом не заинтересован, ставят свой персональный интерес выше коллективного. И в этом смысле нет разницы между коррупционером, приватизирующем общественное благо, и патерналистом, мечтающим о сытой безответственности. Потому что обе эти модели поведения одинаково лишают Украину перспектив. И не имеет значения, что многие поклонники бесплатного сыра искренни в своих заблуждениях: непредумышленное убийство не перестает быть преступлением.
Особенно если речь идет о судьбе целой страны.
После победы Майдана царило ощущение, что отныне именно сторонники перемен — сильная сторона. Реформы казались неизбежными, коррупционеры — уходящей натурой, а ностальгирующие по СССР — меньшинством, которое заслуживает опеки и миссионерства. А спустя три года оказалось, что противники перемен способны торпедировать любые реформы.
И в этом смысле разница между «ватником» и «вышиватником» критически мала, в то время как пропасть между ними и технократами, знающими законы рынка и логику процветания — бесконечно велика. И битва сегодня в Украине идет уже не между Степаном Андреевичем и Иосифом Виссарионовичем, а между здравым смыслом и шариковщиной. И именно технократы — те самые «спартанцы», которые защищают завтрашний день от доморощенных лангольеров.
Государственная дистрофия
Довольно часто, когда из России в Украину сбегает очередной диссидент, он, соскучившись по «общественной деятельности», начинает заниматься привычным — критиковать государство.
В этом нет ничего удивительного: российские либералы выросли с ощущением, что госмашина — это чудище, который вдобавок стозевно, обло и лаяй. И единственный смысл жизни либерала в России состоит в противостоянии государственной машине.
Но в том и особенность, что в Украине слабым является как раз государство. Во многом это объясняется социальным договором последних двух десятилетий, содержание которого сводилось к распилу советского наследства на всех уровнях.
Кто-то отжимал себе завод, а кто-то ставил гараж на детской площадке. Разница была лишь в масштабах, но не в содержании, — и те и другие превращали коллективное благо в персональное. И весь этот процесс шел за счет «государства», именно оно раз за разом ужималось, как шагреневая кожа.
В итоге страна оказалась в ситуации, когда любая финансово-промышленная группа может тягаться с госмашиной не только по степени своей эффективности, но еще и по степени влияния и имеющимся ресурсам. И нередко единственный работающий в стране институт — это фейсбук: государство слабенькое, пугливое и часто прислушивается к тем, кто громче крикнет.
Да, за минувшие три года у государства появилась армия, но армия держит внешний контур страны, а внутри этого контура государственную монополию на насилие продолжают успешно оспаривать. А любая попытка наведения порядка будет наталкиваться на крики о репрессиях и терроре. Возможно, причина в том, что за спиной украинцев — столетия жизни в чужих госпроектах, когда вертикаль всегда была чем-то обслуживающим интересы метрополии. И за четверть века люди так и не привыкли воспринимать государство как «свое», продолжая привычно фрондировать ему и там, где нужно, и там, где нет.
Адвокаты дьявола
Последние три года в стране идет заочное соревнование за мантию «слабых и гонимых». На нее претендует не только бывшее окружение Виктора Януковича, рассуждающее о преследованиях и терроре. В этой же очереди стоят просоветские граждане, которые, насмотревшись российского телевидения, уверовали в хунту и фашизм. На нее претендуют и аполитичные обыватели, которые уверены, что перемены — это когда меняется кто-то, но не ты сам.
Любители простых решений, поклонники бесплатного сыра, агрессивная инертная масса, ждущая подачек, а не возможностей, — все эти люди яростно притворяются слабым и гонимым меньшинством. Хотя именно они на протяжении последней четверти века остаются мейнстримом в Украине. Это они голосуют за Черновецкого и Януковича. Это они не платят налоги и паркуются на трамвайных путях. Это они привычно рассуждают о том, что «все одинаковые» и «правды не существует». Потому что сами они помещаются только в пятьдесят оттенко серого.
А настоящие слабые в Украине — это все те, кто пытается вдохнуть жизнь в государство. Те, кто волонтерит на фронте и госслужбе. Пытаются менять проржавевшую насквозь машину, в сохранении которой заинтересованы прежние элиты. Каждый из них по отдельности может быть вполне сильным и состоявшимся. Но все вместе они — исчезающее меньшинство, которое находится в окружении старых элит и покорных им обывателей.
Сегодня в Украине слабым является все то, что может стать фундаментом будущего.
То самое «гражданское общество», которое выходило на Майдан и уходило на фронт. Люди, способные писать законы и контролировать их исполнение, готовые платить налоги и создавать рабочие места. Мы долгое время считали, что они — новый мейнстрим, а оказалось, что они соотносятся с остальной страной в той же мере, в которой локомотив соотносится с вагонами. Он дает вектор, но именно они определяют инерцию.
И если вы до сих пор не решили, где тут спартанцы, а где персы, если вам кажется любопытной мысль, что нужно защищать права Голиафа от попирающего их Давида, — возможно, вы так ничего и не поняли о стране.
