Расцвет популизма может означать окончательный разгром либеральных демократий, предотвратить который может только расчищение политического горизонта, инициированное альтернативным левым движением.
За пару дней до вступления Трампа в должность Марин Ле Пен (Marine Le Pen) видели в кафе в Трамп-тауэр на Пятой авеню, словно она ожидала вызова ко вновь избранному президенту. Хотя они не встретились, то, что произошло через несколько дней после инаугурации, похоже на следствие этого несостоявшегося свидания: 21 января в Кобленце правопопулистские европейские партии объединились под лозунгом «Свобода для Европы».
Центральной фигурой встречи была Ле Пен, которая призвала европейских избирателей «проснуться» и последовать примеру американцев и британцев и предсказала, что успех Брексита и победа Трампа вызовут неизбежный «эффект домино» по всей Европе. Трамп ясно дал понять, что «не поддерживает никаких систем угнетения народов: 2016 год стал годом пробуждения англосаксонских стран, а 2017-й, я уверен, будет годом пробуждения народов континентальной Европы» (The Guardian).
Что означает «пробуждение» в данном контексте? В своем «Толковании сновидений» Фрейд приводит одно совершенно жуткое: поздней ночью разбитый горем и усталостью отец бдит над гробом сына и, забывшись, видит сон, что тот подходит к нему, объятый пламенем, и с укоризной вопрошает: «Отец, разве ты не видишь, что я горю?» Проснувшись, мужчина обнаружил, что свеча упала на саван и подожгла его, то есть, он ввел запах дыма в свой сон о горящем сыне, чтобы продолжать спать. Что же получается: отец проснулся, когда внешний раздражитель (дым) стал слишком сильным, чтобы удерживать его в сновидении? Или, наоборот, отец создал сон, чтобы продолжать спать и избежать неприятного пробуждения? Как бы то ни было, то, что явилось ему во сне — страшный образ сына и его упрек — оказалось еще более страшным, чем реальность, в которую он предпочел вернуться, проснувшись. Почему? Чтобы продолжать спать, чтобы забыть о невыносимом комплексе вины из-за мучительной сыновней смерти. Не происходит ли нечто подобное с популистским пробуждением? Еще в 30-х годах прошлого века Адорно (Adorno) отмечал, что нацистский лозунг «Проснись, Германия!» на практике означал ровно противоположное: «Смотрите наш нацистский сон (о том, что еврей — это внешний враг, разрушающий гармонию всякого общества), чтобы продолжать спать дальше! Спать и таким образом убегать от болезненного пробуждения и необходимости сталкиваться с социальным антагонизмом, которым на самом деле заражено наше общество! Сегодня правопопулисты делают то же самое: они призывают нас «проснуться» перед лицом миграционной угрозы, чтобы мы могли продолжать спать, или, иными словами, игнорировать противоречия, насквозь пронизывающие наш глобальный капитализм.
Речь Трампа на инаугурации представляла собой, разумеется, идеологию в чистом виде, простое и прямое послание, основанное на целом ряде достаточно очевидных несообразностей. Как гласит пословица, дьявол кроется в деталях. В самом основном, речь Трампа звучит так, как будто ее произнес сам Берни Сандерс (Bernie Sanders): я говорю за весь рабочий класс — забытый, забитый и угнетенный, я ваш голос, власть теперь в ваших руках…
Но даже если оставить в стороне явное несоответствие между этими лозунгами и первыми назначениями Трампа (как может Рекс Тиллерсон (Rex Tillerson), государственный секретарь Трампа и председатель совета директоров Exxon Mobil, быть голосом эксплуатируемого рабочего класса?), есть ряд деталей, которые придают трамповскому посланию конкретный смысл. Новый президент США говорит о «элитах Вашингтона», но не о крупных капиталистах и банкирах. Он говорит о том, что нужно перестать быть глобальным полицейским, но обещает покончить с мусульманским терроризмом, остановить северокорейские военные испытания и остановить китайскую оккупацию островов в Южно-Китайском море… Иначе говоря, мы получаем из этого политику глобального военного вмешательства, осуществляемую непосредственно в американских интересах, без всякой маскировки правами человека и демократией. В 1960-е годы лозунгом зарождающегося экологического движения было «Думай глобально! Действуй локально!» Трамп обещает сделать все наоборот: Думай локально, действуй глобально.
Когда либералы критикуют лозунг «Сначала Америка!», в этом есть доля ханжества — можно подумать, что так не делают во всех странах, как будто Америка не играла глобальную роль как раз потому, что это было в ее интересах… Но в этом воззвании — «Сначала Америка!» прочитывается и печальный посыл: золотой век Америки позади, и она вынуждена встать в ряд с другими государствами. Самое смешное, что левые, так долго критиковавшие «Единую Россию» за ее потуги стать глобальным полицейским, могли бы докатиться до ностальгии по старым временам, когда США лицемерно навязывали демократические ценности всему остальному миру.
Но интересно (и действенно) в инаугурационной речи Трампа то, что его противоречия отражают противоречия в стане либералов левого толка. Я не устаю повторять, что поражение Клинтон было ценой, которую пришлось заплатить, чтобы убрать Берни Сандерса. Она проиграла не потому что зашла слишком «влево», а как раз потому что была слишком в центре, чтобы привлечь силу протеста против правящего класса, на волне которого вперед вышли Трамп и Сандерс. Трамп напомнил массам полузабытую реальность классовой борьбы, хотя и в искаженной, популистской форме.
Как и следовало ожидать, реакция либералов на инаугурационную речь Трампа была отмечена упрощенными и апокалиптическими комментариями — достаточно упомянуть Криса Мэттьюза (Chris Matthews), ведущего канала MSNBC, который усмотрел во всем этом «гитлеровскую подоплеку». Зловещие предсказания этого типа как обычно сопровождаются комическим: высокомерие левых либералов находит свое самое аутентичное выражение новом жанре комическо-политического ток-шоу (Джон Стюарт, Джон Оливер…), который являет собой воплощенное высокомерие интеллектуальной либеральной элиты. Наиболее угнетающим моментом после выборов в США являются не меры, объявленные вновь избранным президентом, а то, как подавляющее большинство членов Демократической партии реагирует на свое историческое поражение: от ужаса перед злым волком Трампом, который вызывает панику и восхищение, до мысли о том, что ничего экстраординарного не произошло, что это всего лишь очередная рокировка республиканцев и демократов на президентском посту: Рэйган, Буш, Трамп… Так, Нэнси Пелоси (Nancy Pelosi) «постоянно вспоминает события десятилетней давности. Для нее урок вполне ясен, прошлое явилось прологом. Что сработало тогда, снова сработает. Трамп и республиканцы преступят границы дозволенного, и демократы должны быть готовы, чтобы воспользоваться этой возможностью, как только она представиться».
Такая позиция отражает полное непонимание истинного значения победы Трампа, слабостей Демократической партии, которые сделали возможной эту победу, а также начала радикальной перестройки политической системы, которое она предвещает. В Восточной Европе уже наблюдаются признаки долгосрочной реорганизации политического пространства. До недавнего времени в нем главенствовали, в основном, две партии, которые почти полностью делили между собой электорат: одна правоцентристская (христианские демократы, либеральные консерваторы…), другая — левоцентристская (социалисты, социал-демократы). Все остальные, миноритарные, партии («зеленые», либералы и проч.) получали остатки голосов. Между тем, потихоньку формируется партия, которая защищает глобальный капитализм как таковой и демонстрирует достаточную терпимость в вопросах аборта, прав гомосексуалистов, этнических и религиозных меньшинств и т.д.
В противовес ей рождается популистское движение, выступающее против роста иммиграции, на периферии которого находятся откровенно расистские и неофашистские группы. Так что история Дональда и Хиллари продолжается: во втором выпуске имена главных героев поменяются на Марин Ле Пен и Франсуа Фийон (François Fillon). Теперь, когда Фийон был избран кандидатом от правых на следующих президентских выборах во Франции, и при (почти) абсолютной уверенности в том, что во втором раунде, выбор будет между Фийоном и Марин Ле Пен, можно констатировать, что наша демократия достигла свой низшей точки развития на данный момент. Если разница между Клинтон и Трампом — это разница между либеральным аппаратом и популистским возмущением правых, то в случае с Ле Пен против Фийона эта разница сводится к минимуму. Хотя оба они консерваторы в том, что касается культуры, в экономике Фийон — чистый неолиберал, в то время как Ле Пен гораздо более склонна защищать права трудящихся. В общем, поскольку Фийон представляет наихудшую из существующих на сегодняшний день комбинацию экономического либерализма с консервативной социальной позицией, искушение склониться к Ле Пен очень велико.
Единственный аргумент в пользу Фийона формальный: он официально представляет единство Европы и находится на некоторой дистанции от правых популистов, хотя в плане содержания, кажется хуже, чем Ле Пен. Он представляет, в конечном итоге, внутренне присущий системе упадок, к которому мы пришли в результате многочисленных поражений и отступлений. Сначала пришлось пожертвовать левыми радикалами за их оторванность от новой постмодернистской эпохи и ее новых парадигм. За ними последовали умеренные левые социал-демократы, которые тоже не вязались с задачами глобального капитализма. Сейчас, на последнем этапе этой грустной истории, сами умеренные правые либералы (Алэн Жюппе) были принесены в жертву за то, что они не поддерживают традиционные ценности, которые следует защищать, если мы, цивилизованный мир, хотим выиграть у Ле Пен. Любое сходство со старой антифашистской историей, как мы пассивно наблюдали, когда нацисты у власти убирали сначала коммунистов, потом евреев, потом умеренных левых, потом либералов-центристов, а потом даже честных консерваторов… совершенно случайно. Жозе Сарамаго (Jose Saramago) считает, что надо перестать голосовать. В этом контексте — это единственный разумный ответ.
PiS делает то, что Марин Ле Пен обещает сделать во Франции: комбинация мер, направленных на ослабление режима жесткой экономии (социальные выплаты, о которых не осмеливается даже мечтать ни одна левая партия) и на восстановление порядка и безопасности путем утверждения национальной идентичности и решения иммиграционной проблемы. Кто может превзойти эту комбинацию, которая решает сразу две главные задачи, беспокоящие простых людей? Мы уже можем разглядеть на горизонте странно искаженную ситуацию, в которой официальные левые осуществляют политику жесткой экономии (одновременно крича о правах мультикультурного общества), в то время как правые популисты защищают меры, направленные на помощь беднейшим слоям населения (заявляя одновременно националистические и ксенофобские цели); высшее выражение того, что Гегель определил как die verkehrte Welt, мир наизнанку.
А что, если Трамп тоже пойдет по этому пути? Что если его политика умеренного протекционизма и больших общественных проектов, в сочетании с мерами безопасности в отношении иммиграции и новым продажным миром с Россией, окажется успешной? Во французском языке после некоторых глаголов и союзов используется так называемое эксплетивное ne (ne explétif); его называют также «неотрицательным ne», поскольку оно само по себе не имеет значения отрицания. Эта частица используется, когда главное предложение имеет негативное значение (в смысле называния чего-то плохого или отрицания), для выражение опасения, предупреждения, сомнения и усиления отрицания. Например: Elle a peur qu'il ne soit malade (она боится, что ее муж болен). Лакан (Lacan) указывал на то, что эта необязательная частица является отражением пропасти, разделяющей наши истинные, бессознательные, и осознанные желания: когда супруга боится, что ее муж болен, вполне возможно, что в действительности она боится, что он не болен (желает, чтобы он заболел). Не можем ли мы сказать того же о левых либералах, ужасающихся Трампу? Ils ont peur qu'il ne soit une catastrophe (Они опасаются, что это катастрофа). В действительности они опасаются, что это не катастрофа.
Нам следовало бы освободиться от этой ложной паники, которая заставляет нас бояться победы Трампа, как будто это воплощение кошмара, принудившего нас поддерживать Хиллари несмотря на ее очевидные недостатки. Выборы 2016 года явили собой окончательное поражение либеральной демократии, или, вернее, того, что можно было бы назвать мечтой левых фукуямистов. И единственный способ нанести поражение Трампу и восстановить все самое полезное из либеральной демократии — это добиться того, чтобы определенный слой общества порвал с этой либеральной демократией; иными словами, сделать ставку на Сандерса, а не на Клинтон.
На следующих выборах должны соревноваться Трамп и Сандерс. Несложно представить себе некоторые из пунктов программы этого нового левого движения. Трамп обещает разорвать крупные торговые соглашения, которые защищает Клинтон, а альтернативное обоим левое крыло предложит новые, отличные от прежних международные соглашения, которые будут устанавливать контроль за банковской системой, определять экологические квоты, защищать права трудящихся, этнические и социальные меньшинства и т.д. Главным уроком глобального капитализма стало то, что национальные государства не справляются в одиночку; только международная политика может остановить глобальный капитал.
Один левый антикоммунист сказал мне однажды, что Сталин сделал одно хорошее дело — напугал западные державы. То же самое можно сказать и о Трампе: его сильной чертой является то, что он пугает либералов. После Второй мировой войны западные державы усвоили урок и сконцентрировались на собственных недостатках, что привело их к созданию Государства всеобщего благоденствия. Способны ли наши либералы на нечто подобное?
И все же, прежде чем закончить, вернемся к Марин Ле Пен. Кое в чем она попала прямо в цель: 2017 год будет для Европы моментом истины. Одинокая, втиснутая между США и Россией, она должна придумать себя заново или погибнуть. Европа станет великим полем битвы в 2017 году, и на карту поставлено самое сердце европейской эмансипации.
