Раньше антисоветские настроения служили для правых мощной объединяющей силой. Пятьдесят лет спустя некоторые либералы считают, что могут повторить эту модель.
С каждой новой неделей своего президентства Дональд Трамп дает демократам и растущему числу представителей республиканского истеблишмента все более веские причины для беспокойства: похоже, в отношениях с президентом Россией не все так просто, как кажется на первый взгляд. Ясно видны попытки заискивания Трампа перед Владимиром Путиным, интриги его предвыборной кампании с целью изменить позицию Республиканской партии по Украине, зловещие угрозы ослабить НАТО. Стоит вспомнить таинственное досье, подготовленное политическими противниками, согласно которому Москва якобы имеет на Трампа «компромат» как личного, так и делового характера, хотя сама Москва это отрицает. А теперь есть еще и интервью телеканалу Fox, в котором президент поставил знак «морального равенства» между российским правительством, которое сажает и убивает своих диссидентов и журналистов, и правительством в Вашингтоне.
У президента есть и свои защитники. «Противники Дональда Трампа на протяжении нескольких месяцев предупреждали, что его победа создаст угрозу целостности американской демократии, — критически отметил в прошлом месяце главный редактор American Conservative Ной Миллман (Noah Millman). — Но все более радикальная и безответственная риторика по поводу возможных попыток России повлиять на недавние выборы показывает, что его оппоненты представляют собой не меньшую угрозу». Миллман отверг предположения о том, что Трамп был «маньчжурским кандидатом», сознательно или невольно находящимся у Путина в кармане, и «новой красной угрозой». Гленн Гринвальд — который, как известно, активно пользуется термином «маккартизм», предоставляя юридическую защиту открыто белым расистам и нативистам — также предупредил, что демократы прибегают к маккартистского типа риторике времен холодной войны».
Если отбросить риторику, этот спор предвещает резкий и парадоксальный поворот судьбы. Теперь самой Республиканской партии, которая в разгар холодной войны поносила своих либеральных оппонентов как дружков Кремля, приходится защищать собственного президента от обвинений в двойной лояльности.
Необычная симпатия Трампа к российскому авторитарному лидеру может показаться демократам легкой мишенью. Подобно тому, как в 1940-е и 1950-е годы Республиканская партия успешно разжигала антикоммунистические страсти среди американских избирателей, сегодня некоторые либералы рассматривают возможность выстраивать свою оппозицию на фоне любопытной близости Трампа с Москвой.
Но это, по всей вероятности, не сработает. Шестьдесят и 70 лет назад консерваторы успешно подпитывали антикоммунистические и антироссийские настроения, чтобы собрать из разрозненных групп избирателей, которые в противном случае невозможно было бы объединить — городских католиков, протестантов со Среднего Запада, белых южан — победившую политическую коалицию. Сегодня электорат гораздо труднее поддается такого рода реорганизации, для которой используется внешняя политика. С точки зрения политики и стратегии у демократов есть все причины для того, чтобы и в дальнейшем привлекать внимание общественности к связям Трампа с Москвой. Однако история холодной войны не дает им никаких легких сценариев формирования оппозиции, основанной на противостоянии Кремлю.
В 1946 году один республиканский конгрессмен со Среднего Запада отметил, что два года назад большинство кандидатов от Республиканской партии, отказались прибегнуть к предложенной национальным комитетом стратегии фальсификации материалов, изображающих демократов в качестве коммунистических приспешников и врагов государства. А «в этом году мы ими воспользовались и полагаем, что они возымели нужный эффект», отметил он.
Это было мягко сказано. На протяжении 1946 года — когда республиканцы впервые набросились на своих демократических противников с обвинениями в пособничестве Москве — кандидаты от Республиканской партии в Конгрессе, в том числе многие уважаемые ее члены, занялись жестокой и зачастую безрассудной травлей «красных». Конгрессмен Кэрролл Рис Теннесси (Carroll Reece of Tennessee) замечает, что выборы свелись к борьбе «между коммунизмом и республиканизмом». Джо Мартин (Joe Martin), лидер республиканцев в Палате представителей, предупредил о том, что «высокопоставленные диверсанты подтачивают правительство изнутри». В Калифорнии новый кандидат Ричард Никсон лихо (и ложно) очернил своего противника, назвав его орудием «комитета политических действий, где преобладают коммунисты», в то время как председатель национальной партии утверждал, что «правительство Соединенных Штатов… заполонили шпионы, лазутчики, агенты и члены Коммунистической партии».
Отчасти эта риторика — которой республиканцы затем последователььно пользовались в течение следующих десяти лет — является отражением полнейшего отчаяния Республиканской партии. Между 1932 и 1952 годами республиканцы потерпели поражение в пяти президентских гонках подряд и контролировали Конгресс лишь в течение двух лет. Они действительно были готовы на всякого рода низости, лишь бы получить голоса избирателей. И хотя это не всегда работало, в целом антикоммунистическая политика доказала республиканцам и их союзникам диксикратам свою эффективность, поскольку была обращена на три основных блока избирателей: протестантов со Среднего Запада, городских католиков и белых южан.
Многим среднезападным протестантам антикоммунизм обеспечивал эффективную линию атаки против восточных элит — аналога сегодняшних «прибрежных» элит — чье культурное и экономическое влияние уже давно вызывало у них негодование. Так, когда сенатор Джозеф Маккарти высмеивал Дина Ачесона (Dean Acheson) — госсекретаря Гарри Трумэна и само воплощение восточного истеблишмента (Ачесон был выпускником Йельского университета, изучал право в Гарварде, был секретарем в Верховном суде и типичным адвокатом Лиги плюща) — как «Красного Дина», «дипломата в полосатых брюках и с фальшивым английским акцентом, напускающим на себя важный вид», этот образ возымел эффект среди многих закоренелых консерваторов Среднего Запада.
Демократический истеблишмент, продолжали они, «потерял» Китай, оказавшийся в руках коммунистических революционеров, и вступил в «заговор, настолько огромный и гнусный, что этими подлостями затмил любое подобное предприятие, ранее имевшее место в истории человечества». Ачесон и его приспешники, утверждал Маккарти, «подчинились призывам, которые нашептывали им уста предателей». Традиционалисты со Среднего Запада долго ждали подобного обвинительного заключения в адрес ненавистного бостонского, нью-йоркского и вашингтонского истеблишмента.
Городские католики понимали язык антикоммунизма по-своему. Многие американские католики являлись иммигрантами первого и второго поколения из стран Восточной Европы, которые были проглочены целиком или каким-то иным жестоким образом подчинены Советскому Союзу. Речь идет о таких странах, как Польша, Латвия, Украина, Румыния, Венгрия. С точки зрения многих из этих белых этнических католиков коммунизм был опасной идеологией, а Россия — злейшим врагом. Источником этого убеждения являлся вполне реальный жизненный опыт.
Столь же мощным был религиозный пыл многих американских католиков, которые действительно воспринимали коммунизм как безбожную и экзистенциальную угрозу для церкви. Эта вера прочно укоренилась в их учении. Вот почему на протяжении многих лет католики сохраняли безупречное право на антикоммунистический протест. Видные еврейские и протестантские либералы, с другой стороны, казалось, были серьезно скомпрометированы. Как объяснял тогда будущий член Верховного суда Эйб Фортас (Abe Fortas), чья юридическая фирма защищала многих обвиняемых коммунистов, «в 30-е и отчасти 40-е годы тысячи хороших людей, совершенно чуждых коммунизму, помогали испанским организациям по оказанию помощи, ходили на антифашистские собрания, участвовали в митингах против Гитлера, присоединялись к организациям, содействовавшим дружбе с Советским Союзом, когда он был нашим союзником во время войны». Позднее связи прошлых лет поставили их под серьезное подозрение. Дэниел Патрик Мойнихан (Daniel Patrick Moynihan) — выходец из ирландского сообщества в Нью-Йорке — заметил, что «в период маккартизма ирландцы получили временное преимущество». «В эпоху особого доступа к секретной информации приверженность католицизму была подлинным доказательством верности. Людей из Гарварда нужно было проверять: делали это люди из Фордема», — писал он.
Брачный союз католицизма и антикоммунизма был особенно заметен в религиозном культе, сложившемся вокруг Девы Марии Фатимской. Многие католики считали, что в 1917 году Пресвятая Дева предстала перед тремя детьми в португальском городе Фатима и сказала: «Я пришла просить о посвящении России моему Пренепорочному Сердцу… Если мои просьбы будут услышаны [католиками], Россия обратится и настанет мирное время. Если нет, то она распространит свои ошибки по всему миру, вызывая войны и гонения на Церковь». В своем антикоммунистическом предписании Пресвятая Дева требовала, чтобы католики ежедневно молились по четкам за обращение России и причащались в первую субботу каждого месяца пять месяцев подряд.
В конце 1940-х годов Папа Пий XII поощрял массовое почитание Девы Марии и паломничество в Фатиму. Фултон Шин (Fulton Sheen), американский епископ и ведущий популярного в 1950-е годы телевизионного шоу, настолько проникся этим явлением, что совершил десять поездок в Фатиму и 30 — в Лурд, французский город, где в 1858 году произошло первое явление Девы Марии в современной истории. В 1950 году жена фермера в штате Висконсин сообщила, что видела Деву Марию, которая требовала, чтобы она молилась за Россию. Более 100 тысяч человек со всей страны пешком прибыли на эту ферму, надеясь на повторное явление. Журнал Scapular, популярное среди католиков периодическое издание, зачислил миллион американских католиков в «Голубую армию Фатимы». Ее члены обязались молиться за Советский Союз и хранить верность «первым субботам». Католических интеллектуалов это затронуло не меньше, чем рядовых католиков. «Сама Божия Матерь сказала нам в Фатиме, что „мы должны читать молитвы Розария", — объясняли священнослужители своим студентам в соборе Нотр-Дам. — В этом случае она обещала нам обращение России. Станет ли кто-то из студентов умалять российскую угрозу?»
В эту эпоху американская католическая субкультура была особенно сильна. Многие городские католики жили в гомогенных районах, их дети учились в церковно-приходских школах, сами они принадлежали к этнически обособленным профессиональным группам и общались на мероприятиях, спонсируемых церковью. «Мы не жили в Нью-Йорке или даже в Бронксе, —вспоминает Джон Граймс (John Grimes), который с 1957 до своей кончины в 1987 году был редактором и издателем Irish Echo. — Мы жили в [приходе] Визитейшн. Это географическое определение сохранялось на протяжении многих лет». На танцах католической молодежи, которые проходили каждую пятницу в Good Shepherd — другом приходе — Граймс подходил к девушкам знакомиться с одним и тем же вопросом: «Где вы живете?». Он неизенно получал ответ: «в Санкт-Брендане» или «в Санкт-Филип Нери» и тому подобное.
Католики, сплоченные в своей повседневной жизни, с религиозным и этническим презрением относящиеся к коммунистической России, доказали, что являются сильной опорой для антикоммунистического альянса.
И, наконец, антикоммунизм также нашел отклик у многих белых консерваторов южных штатов, которые все чаще стали рассматривать гражданские права — и в более широком смысле либерализм Нового курса и разнообразие Справедливого курса — как доморощенную форму статизма советского типа.
Участвовавший в президентской гонке 1948 года кандидат от Демократической партии прав штатов (или Диксикратов) Стром Турмонд (Strom Thurmond), губернатор Южной Каролины, произвел именно такое впечатление, когда предупреждал, что «централизованный контроль» неизменно «служит целям коммунистов, которые сегодня вторгаются в наши государственные учреждения. И коммунисты работают через машину расовых меньшинств, чтобы получить своего рода централизованную власть, без которой их успех не возможен». Окрашивание всех либералов одним цветом (всегда красным) стало у южных противников гражданских прав обычным явлением. Это произошло, например, когда судья осуждал «зарубежных коммунистических антропологов» вроде шведского исследователя Гуннара Мюрдаля, чье новаторское исследование «Американская дилемма» сформировало основу интеллектуального дела против Джима Кроу.
Запутанный и разрозненный характер американской политики середины века означал, что ни одной из партий антикоммунизм не шел на пользу — однако консерваторы как группа, безусловно, выиграли. На юге он оказался мощным оружием (используемым как республиканцами, так и южными демократами) против организованного труда, групп защиты гражданских прав и либеральных реформаторов. На севере республиканцы активно использовали его, чтобы одержать победу на выборах в штате и в Конгрессе, а также пресечь на корню многие устремления демократов — в том числе проекты национальной системы здравоохранения и федеральной помощи образованию.
Антикоммунистическая и антироссийская риторика стали общей нитью, в критические моменты объединявшей избирательные округа, которые, как правило, были в житейском и культурном отношении далеки друг от друга. Она взывала к их этническим, экономическим и региональным обидам, их религиозным чувствам и их страху государственного посягательства на местные дела (в частности, когда эти дела включали в себя сохранение «Джима Кроу»). Разумеется, все это происходило на фоне холодной войны, которая придавала антикоммунистической риторике особую силу.
Но это был определенный момент в истории. Сегодня уже не только нет прежней холодной войны, но и у демократов мало шансов получить влияние над теми же ключевыми блоками избирателей, как это однажды делали республиканцы. Трудно представить себе, как левые могут получить поддержку со стороны белых протестантов Среднего Запада — особенно хваленого «белого рабочего класса» — своими призывами противостоять истеблишменту вкупе с предупреждениями о подозрительных пристрастиях Трампа. В конце концов именно Трамп мастерски использовал эту глубокую неприязнь группы к истеблишменту. Его белые сторонники в Висконсине, Мичигане, Пенсильвании, Огайо и Индиане прекрасно знали о его восхищении Кремлем, когда отдавали свой голос Республиканской партии. Чтобы освободить эту группу от влияния президента, демократам потребуется иная стратегия — та, которая продемонстрирует материальный ущерб, который новый президент и его союзники в Конгрессе могут причинить бедствующим белым общинам.
То же самое, вероятно, справедливо и в отношении белых избирателей юга страны, которые на протяжении десятилетий покидают демократический лагерь. Обратить эту тенденцию вспять лишь за счет тревожных сообщений о «компромате» в советском духе отнюдь не просто. Коммунизм в 1940-е и 1950-е годы служил мощным проводником для гражданских и трудовых прав. Сегодня призрак российского влияния нельзя считать легкой заменой экономических и социальных проблем, которые более всего занимают белых избирателей Трампа.
И, наконец, самое важное: белые католики в большинстве своем уже не живут в небольших городских кварталах, ограниченных конкретными улицами и сосредоточенных вокруг местного прихода. Вероятнее всего, они живут в пригородах, а их дети ходят в государственные школы. Обособленный мир городского католицизма — с его сочетанием культа и политики — уступил место географической разбросанности и богатому идеологическому и религиозному разнообразию. Поскольку популярность Хиллари Клинтон среди белых католиков оказались на удивление низкой, едва ли есть основания полагать, что антироссийская риторика наклонит чашу весов в противоположную сторону. Большинство белых этнических католиков сегодня — это поколения перебравшихся из тех же восточноевропейских стран, чей суверенитет Россия в очередной раз ставит под угрозу. А религиозный пафос католического консерватизма всегда была направлен против коммунизма, а не России.
Этим я не хочу сказать, что демократы не должны продолжать настаивать на своем. Они несут перед своей страной обязательство требовать раскрытия информации, особенно учитывая нежелание многих республиканских тяжеловесов бросать президенту вызов. Есть вопросы, по которым возможно найти общий язык с непреклонными консерваторами: они продолжают рассматривать объединенную Европу в качестве сильного союзника США, НАТО — как первоочередное требование национальной безопасности, а Москву- как ставящий себя вне закона государственный субъект.
Правда, демократы едва ли добьются большого успеха, используя внешнюю политику — то есть Россию — в качестве замены для политики внутренней. Чтобы отыграть избирателей у Трампа, они должны будут сосредоточиться на одних и тех же материальных проблемах и беспокойстве по поводу статуса, которые Трамп использовал для победы. Если они докажут, что политика президента вредит его сторонникам, им не нужна будет Россия, чтобы сместить его с поста.
Джошуа Цайц преподавал американскую историю и политику в Кембриджском и Принстонском университетах, является автором книги Lincoln's Boys: John Hay, John Nicolay, and the War for Lincoln's Image. В настоящее время работает над книгой о создании «Великого общества» Линдона Джонсона.
