Ожидается, что новая администрация Трампа проведет тщательный анализ внешней политики и политики безопасности США. Будет очень хорошо, если она попытается избежать искушения (которому когда-то поддалась администрация Обамы) и не станет отталкиваться от того, что внешнеполитические проблемы США являются следствием некомпетентности ее предшественников, и что более умелое ведение дел поможет решить основную часть проблем. Компетенция, разумеется, имеет значение, однако разумный анализ необходимо начинать с признания того, что международные отношения во многом определяются объективными факторами и процессами, которые даже Вашингтон со всей его мощью порой не может полностью контролировать.
Ожидается, что новый президент США с его умением заключать сделки будет подходить к отношениям между крупными державами в деловом ключе, и сейчас многие обсуждают возможные соглашения между США и Россией по Сирии и Украине. Рациональный деловой подход станет существенным улучшением по сравнению с бесплодными попытками наладить «стратегическое партнерство», основанное на ошибочной концепции общности интересов и ценностей. Однако если присмотреться внимательнее, то этот деловой подход проблематичен, потому что а) в вопросе Сирии и Украины не существует удовлетворяющей обе стороны сделки; б) ни одна сторона не может реалистично надеяться получить от другой то, чего ожидает.
Пока неясно, в каком виде будет существовать Сирия к тому моменту, когда администрация Трампа будет окончательно сформирована. Формат переговоров Россия-Турция-Иран, в рамках которого США остались в стороне, часто изображается как сознательное оскорбление в адрес США. Возможно, это тоже сыграло определенную роль, однако, в сущности, такой формат просто отражает реалии той ситуации, в которой оказалась Сирия. Упомянутые выше государства отправили в Сирию своих военных, а сирийские правительственные войска готовы воспользоваться их поддержкой. Когда Вашингтон решил (вполне благоразумно, с моей точки зрения) ограничить свое непосредственное военное участие в сирийском конфликте миссиями против ИГ (террористической организации, запрещенная на территории РФ — прим. ред.) и отказаться от роли решающей силы, он отказался от всех своих претензий на такое влияние, которое позволило бы ему сесть за стол переговоров. Такова жизнь.
В любом случае у новой администрации США будет меньше претензий в отношении Сирии, и лейтмотивом лагеря Трампа станет идея российско-американского сотрудничества в борьбе против ИГ. Москва, несомненно, с радостью встретит предложение объединить усилия для борьбы с «терроризмом» в Сирии. Это даст возможность разделить обязанности, как это было при Обаме, и США будут бороться против ИГ, а Россия — против всех оппозиционных группировок, не имеющих отношения к ИГ, независимо от их идеологической принадлежности и склонности к насильственным методам борьбы. Одно серьезное достижение России в ее борьбе против ИГ — освобождение Пальмиры — было потеряно в декабре, потому что российские военные были заняты выполнением гораздо более серьезной (для Асада и для Москвы) задачи по освобождению Алеппо. Уничтожение ИГ никогда не было их главным приоритетом, поэтому все российско-американские соглашения о совместной борьбе против «терроризма» в Сирии не обернулись реальным сотрудничеством. Администрация Обамы билась об эту стену большую часть года. Администрация Трампа может продолжить этот курс, однако, учитывая опыт своего предшественника, она вполне может начать придерживаться более разумного подхода.
Новая администрация США может обратить внимание на довольно любопытный и редко замечаемый факт, касающийся антитеррористической кампании России в Сирии. Среди государств Центральной Азии есть несколько очень близких партнеров России, и все они сталкиваются с фактической или потенциальной угрозой исламистского экстремизма — в том числе со стороны собственных граждан, которые сейчас воюют на стороне ИГ. Однако ни одна из этих стран не отправила свои войска в Сирию, и все они всячески пытаются дистанцироваться от действий России в этой стране. Армения — один из самых близких военных союзников России, а в Сирии проживает довольно многочисленное армянское сообщество, которое сейчас подвергается опасности со стороны исламистских экстремистов. Армения отправляла своих военных сражаться вместе с американцами в Афганистане и даже в Ираке, но она не стала посылать своих солдат в Сирию на помощь России. Многие из постсоветских партнеров России, как кажется, должны быть очень заинтересованы в том, чтобы российские военные в Сирии добились успеха, и их заметное нежелание вмешиваться должно служить предостережением.
Хотя бессилие перед лицом падения Алеппо оказалось серьезным ударом для США, в будущем их ждут гораздо более печальные события. Восстановление контроля Асада над всей страной или над ее большей частью обернется тем, что Иран получит неограниченный сухопутный доступ в Сирию и снова превратит ее в перевалочный пункт для боевиков, которые под влиянием Тегерана будут совершать набеги на Ливан и Израиль. Консолидация влияния Ирана над Сирией не сулит ничего хорошего администрации США, которая хочет занять жесткую позицию в отношении Ирана, а те скудные варианты, которые есть у США (учитывая, что Сирия — центр столкновений террористов шиитской и суннитской направленности) лишний раз подчеркивают то, почему гражданская война в Сирии с самого начала не могла стать победной для США. Амбиции Ирана в восточной части Средиземноморья, возможно, получится сдерживать некоторое время в силу слабости режима Асада и его в необходимости его поддерживать. Но Россия не сможет в значительной мере их ограничить, потому что она потакала поведению Ирана еще до того, как Москва и Тегеран стали фактическими союзниками в сирийской гражданской войне. США и Россия расходятся в вопросе их интересов касательно роли Ирана в Сирии. Партнеры России по ее «антитеррористической» коалиции включают Хезболлу, которая сама по себе является террористической организацией мирового уровня, и главного спонсора терроризма, Иран. Мне очень трудно представить, какая роль может быть отведена США в этом зловещем альянсе и как должна выглядеть взаимовыгодная сделка между Вашингтоном и Москвой по Сирии.
Украина тоже вряд ли станет многообещающей территорией для заключения грандиозной сделки между США и Россией, хотя и по совершенно иным причинам. Общепринятая точка зрения заключается в том, что Россия, возможно, захочет вернуть Донбасс под контроль Киева в обмен на снятие западных санкций, подписание обязывающего соглашения о нейтралитете Украины и молчаливое согласие оставить Крым за Россией. Однако такой на первый взгляд разумный сценарий свидетельствует об абсолютном непонимании сути этого конфликта на нескольких уровнях.
Если бы Россия на самом деле вторглась на Украину, чтобы сдержать расширение НАТО, как некоторые полагают, такая сделка могла бы стать вполне удовлетворительной. Однако в реальности такое соглашение будет означать позорную капитуляцию Москвы, и большинство россиян именно так ее и воспримут. Москва не хочет, чтобы Украина стала похожей на Австрию. Она, скорее, хочет, чтобы Украина стала похожей на Белоруссию или, что еще предпочтительнее, на Крым — то есть на район, тесно связанный с Россией и поглощенный ею. Нейтральная независимая Украина, даже без Крыма, положит конец давним попыткам ассимилировать украинцев, то есть превратить малороссов в великороссов. Это станет смертельным ударом для стремления создать «русский мир» и Евразийский союз и будет представлять собой стратегическое поражение Кремля величайшего масштаба.
Кроме того, стремление заключить российско-американскую сделку по Украине означает потакание кремлевским фантазиям о том, что а) его неудачи на постсоветском пространстве — это дело рук Вашингтона; б) Москва может восстановить свои позиции посредством ведения переговоров на уровне великих держав. Я уже анализировал эти заблуждения в других своих статьях, и они не помогут заглушить тревогу Кремля. Чтобы объяснить более понятным языком, могу привести такой пример: вы не станете вести переговоры о покупке недвижимости с человеком, который не является ее владельцем или законным представителем владельца. Дипломатия работает по тому же принципу. Чего бы ни хотела Россия на Украине и на чем бы она ни настаивала, Кремль должен получить это от Киева, а не от Вашингтона.
Даже если Москва решит тайно признать свое поражение и договориться о нейтралитете Украины, возникнет другое препятствие. После долгих колебаний Украина отказалась от своего ядерного потенциала в 1994 году, променяв его на так называемый Будапештский меморандум, который, если разобраться, не обязывал никого уважать или защищать суверенитет или территориальную целостность Украины. Усвоив этот урок на собственном горьком опыте, Украина вряд ли захочет согласиться на нечто менее надежное, чем гарантии, предоставляемые Статьей 5 устава НАТО. Желаю удачи всем тем, кто попытается навязать Украине нейтралитет.
Новая администрация может столкнуться с настойчивым утверждением о том, что мы не можем допустить, чтобы Донбасс превратился в очередной «замороженный конфликт». На самом деле нам очень повезет, если Донбасс превратится в зону замороженного конфликта, перестав медленно кипеть, как это происходит сейчас. Минский процесс не принесет существенной пользы. Он может помочь закрепить режим прекращения огня, однако он оказался бесполезным в качестве формата для урегулирования конфликта путем переговоров. Основная проблема заключается в том, что Россия отказывается выполнять свое обязательство по выводу войск и оружия из Донбасса, продолжая утверждать — несмотря на все доказательства обратного — что в Донбассе нет российских военных и оружия. Москва хочет внедрить контролируемый Россией Донбасс, обладающий правом вето, в процесс управления Украиной и переложить на Киев финансовое бремя по восстановлению и содержанию этого региона. Киев сейчас придерживается позиции «вы разбили — вам и оплачивать» в отношении Донбасса. Со своей стороны Кремль надеется, что, если ему удастся заручиться поддержкой Запада и оказать на Киев достаточно мощное давление, Украине придется принять условия Москвы. Такие фундаментальные различия в интересах не будут способствовать поискам компромисса.
В действительности замороженный конфликт в Донбассе — это не только самый эффективный способ спасти множество жизней в краткосрочной перспективе, но и наиболее многообещающий шаг по направлению к урегулированию конфликта. Поскольку радость и воодушевление от «русской весны» уже прошли, а расходам на субсидирование Донбасса не видно конца и края, Москва понимает, что она не может заставить Донбасс контролировать всю Украину и что Кремлю вскоре придется тщательно проанализировать соотношение цены и прибыли в отношении всего того, что было нажито нечестным путем. Только тогда Москва, вероятнее всего, предпримет попытки достичь соглашения с Киевом напрямую, вместо того чтобы заключать нежизнеспособные сделки с Западом за спиной Украины.
Тем не менее, скудность материала, способного стать основой для сотрудничества с Россией в Сирии и на Украине, не может умерить пыл тех представителей администрации Трампа, которые активно настаивают на грандиозной сделке. Основной стимул для поисков способа сосуществования с Москвой, по всей видимости, берет свое начало в идее о том, что в XXI веке США сталкиваются с гораздо более серьезными угрозами безопасности, чем Россия. В свете подъема все более агрессивного Китая, выхода Ирана из изоляции, радикального ислама и непредсказуемой Северной Кореи, которая обзавелась ядерным оружием, разве не будет разумным заключить максимально выгодную сделку с Россией, чтобы сконцентрировать наше внимание и ресурсы на других угрозах?
Хотя расстановка приоритетов и правильный выбор врагов являются весьма похвальными признаками реализма во внешней политике, надежды на возможность вычеркнуть Россию из списка стран, причиняющих США наибольшее беспокойство, и даже попытки получить поддержку Москвы в борьбе с другими проблемами, вероятнее всего, будут бесплодными.
Какими бы ни были разногласия между ними, Россию, Китай, Иран и Северную Корею объединяет их воинствующий реваншизм. Эту разношерстную группу часто сбрасывали со счетов, называя всего лишь «союзом по расчету», но так ли это важно, если их мизантропическая солидарность оказывается очень удобной? Опытные специалисты совершенно справедливо указывали на различия в их интересах и невозможность сплотить их в рамках единого настоящего альянса. Однако в краткосрочной или среднесрочной перспективе не имеет никакого значения, являются ли Россия и Китай или Россия и Иран стратегическими конкурентами, поскольку они выступают как фактические тактические союзники. И они продолжат сотрудничать, поскольку стремятся радикальным образом изменить существующий миропорядок и свои места в нем, в то время как США остаются гарантом статуса кво. Разумеется, реваншистские амбиции Москвы имеют границы, однако европейская система безопасности превратится в руины задолго до того, как эти пределы будут достигнуты.
Итак, если нет никакой реальной возможности заставить Россию покинуть коалицию геополитических мятежников, неужели мы обречены на новую холодную войну и политику сдерживания? Да и нет.
Споры вокруг того, должны ли мы избегать начала холодной войны, — это бесполезная трата времени, которая мало влияет на политические решения. Истинные сходства того периода и настоящего момента не требуют полномасштабного воскрешения мышления и подходов эпохи холодной войны. Сейчас для американской политики гораздо большее значение имеют различия между теми вызовами, с которыми сталкивался Советский Союз и с которыми сталкивается современная Россия. Во-первых, эта борьба не является ни экзистенциальной, ни глобальной. Если, к примеру, СССР представлял собой серьезную и непосредственную угрозу для Японии, то современная Россия такой угрозы не представляет. У Москвы нет ни ресурсов, ни идеологических инструментов, необходимых для разжигания революций против союзников США и зависимых от них стран по всему миру, а ее способность влиять на исход выборов в западных государствах до сих пор до конца не определена и, скорее всего, преувеличена. Это противостояние в основном ограничивается Европой — в частности постсоветским пространством. Красная армия не готовится пройти через Фульдский коридор и захватить половину Западной Европы: российские военные всего лишь тайно или явно угрожают непосредственным соседям России, чтобы помешать им отдалиться от Москвы и чтобы подточить основы послевоенной европейской архитектуры безопасности. Да, Россия сохранила свой ядерный арсенал, которого достаточно, чтобы превратить США в горстку радиоактивной пыли, однако железная логика взаимно гарантированного уничтожения указывает на то, что это оружие не будет применено.
Новая администрация обязательно услышит призыв отказаться от политики сдерживания, поскольку Россия — слишком большая и важная страна, чтобы ее можно было изолировать. Однако сдерживание и изоляция — это не одно и то же, несмотря на то, что часто они сопутствуют друг другу (как это было в случает с Ираном). В случае с Россией сдерживание — а не изоляция — это именно то, к чему мы должны стремиться. В основе нашего конфликта с Россией лежит главным образом европейская безопасность. Он ограничен как в смысле географии, так и в смысле своих масштабов. Нам не нужно противостоять опасной идеологии, свергать враждебно настроенный режим или вести борьбу на десятке полей, разбросанных по всему миру. Нам просто нужно гарантировать — насколько мы можем это сделать — что Россия столкнется с серьезным сопротивлением и понесет значительные потери в том случае, если она попытается нарушить мир в Европе, вмешавшись в дела своих соседей. Если Кремль попытается подорвать основы европейской безопасности, мы должны сделать так, чтобы он встретил мощное сопротивление. В 2014 году я слышал шутку, что сепаратисты Донбасса получают помощь от организации под названием «Россия без границ». Цель сдерживания в Европе должна заключаться в том, чтобы помешать России нарушить границы других государств и предотвратить возможные конфликты.
Однако помимо тех мер, которые предусматривает политика сдерживания, Западу не нужно дополнительно изолировать или наказывать Россию. Мы не должны огорчаться в связи с тем, что Россия начала поворачиваться к Азии. Москва уже начинает понимать, что восприятие политических рисков, связанных с коррупцией и внешней политикой Кремля, точно так же отпугивает азиатских инвесторов, как оно отпугивает инвесторов с Запада. И нам не стоит волноваться о том, что некоторые постсоветские соседи России готовы по собственной воле связать себя партнерскими отношениями с Москвой (хотя, честно говоря, если бы привлекательность сотрудничества с Россией сработала так, как предполагали русские, Кремлю не пришлось бы прибегать к инструментам принуждения).
Хотя США вряд ли удастся заключить с Россией грандиозную сделку, которая коренным образом изменит их отношения, американская администрация все же может предпринять некоторые шаги в общем контексте их отношений, чтобы избежать трений. Речь идет не об односторонних уступках Москве, а об односторонних уступках реальности, которая является гораздо менее гибким и снисходительным партнером.
Попытки Запада продвинуть идеи защиты прав человека и добросовестного управления приносят наилучший результат, когда у нас есть заинтересованные партнеры — вспомните настроения жителей Центральной Европы после краха коммунизма. Интенсивное взаимодействие с Россией в вопросах прав человека и демократизации имело смысл, когда обе стороны считали, что Россия постепенно переходит к западной политической системе. Однако политическая траектория России ушла в совершенно иную сторону, после чего критика неудач в ее предполагаемых попытках достичь западных стандартов превратилась в довольно бессмысленный ритуал. Мы не должны давать Кремлю карт-бланш на нарушение прав человека, но мы должны признать, что наш диалог с Россией не может строиться на предпосылке об общих стандартах и ценностях.
Будет лучше, если Вашингтон признает, что он не смог бы предотвратить убийство Бориса Немцова и добиться того, чтобы преступники понесли заслуженное наказание. Никакие порицания и нравоучения не изменят тот факт, что наша способность повлиять на ситуацию с защитой прав человека в России (или в большинстве других стран, если уж на то пошло) крайне ограничена. В вопросе обеспечения защиты прав человека угрозы — это не просто плохая замена истинному влиянию. Это — контрпродуктивная тривиализация внешней политики. Возможно, у нас еще будут поводы покритиковать Кремль за недостойное поведение, но придирки должны прекратиться. Такой подход принесет немало пользы, в том числе снизит склонность Кремля думать, что в основе политики США в отношении России лежит идея смены режима.
Во-вторых, Вашингтону, возможно, стоит пересмотреть свое отношение к роли России в Центральной Азии. Сворачивание военной кампании США в Афганистане снова превратит Центральную Азию в болото для американских интересов. Русские (и китайцы), напротив, принимают активное участие в делах этого региона, что в целом идет ему на благо, поскольку Россия поддерживает торговлю, делает инвестиции и вносит свой вклад в обеспечение безопасности. После Москва с радостью восприняла заинтересованность США в делах Центральной Азии, однако потом она сделала вывод, что американцы а) захотели закрепиться там навсегда, а не временно; б) рассматривали любое снижение влияния России в регионе как нечто положительное. В процессе переоценки подхода США к Центральной Азии необходимо принять во внимание ту положительную роль, которую Россия играет в предотвращении распространения исламистского радикализма в регионе, и попытаться сделать так, чтобы цели администрации не противоречили целям Москвы. Разумеется, мягкий подход США к роли России в Центральной Азии изменится на 180 градусов в том случае, если Кремль решит, что север Казахстана — это следующая часть исторических территорий России, которую обязательно нужно освободить.
Новой администрации также необходимо учесть, что деловой подход не ограничивается заключением грандиозных сделок и что негативные стимулы могут оказаться таким же эффективными, как и позитивные. К примеру, в следующий раз, когда Москва задумается о заключении сделки с Ираном о продаже оружия, Вашингтон может начать обсуждать возможность предоставления оружия Украине. Такой деловой подход с гораздо большей вероятностью повлияет на расчеты Кремля, чем привычные детские споры с Москвой о том, что продажа оружия каким-то образом противоречит интересам России. Если кто-то скажет, что предоставлять оружие Украине безответственно, я отвечу, что это гораздо менее безответственно, чем предоставлять какое-либо оружие Ирану.
Каким бы ни были их намерения, администрация Трампа и Кремль, вероятнее всего, не смогут заключить грандиозную сделку. Идея о том, что всего лишь одна сделка отделяет нас от начала сотрудничества с Россией в борьбе против Ирана или в противодействии росту Китая, является утопией и противоречит реалистичному подходу к внешней политике. Стоит также добавить, что большая часть проблем, с которыми Москва столкнулась на постсоветском пространстве, является следствием ее собственных решений, и никакое сотрудничество с Вашингтоном не поможет их решить.
