Деревня Жарки, Россия — Антонина Николаева считает, что ее деревне не нужны ни государственная школа, ни даже магазин.
«Тут остались одни старики. А что нам, старикам, остается делать? Умирать», — говорит сероглазая дородная 75-летняя вдова, стоя в дверях своего неокрашенного бревенчатого дома.
Дом был построен за несколько лет до рождения Антонины, когда в этой деревне в Псковской области, расположенной в 600 километрах к западу от Москвы, поселились десятки колхозников.
Сегодня здесь живут только восемь человек: Жарки принадлежат к числу вымирающих российских деревень. Это горькая реальность, ставшая в России повсеместной. В то время как президент Владимир Путин в Сирии и на Украине демонстрирует военную и политическую мощь Кремля, его собственное село, на протяжении столетий составлявшее основу российской национальной идентичности, культуры и демографии, умирает медленно, но неуклонно.
Хотя отток населения из сельских районов из-за роста городов и промышленного развития характерен для многих стран, начиная с Китая и заканчивая Канадой, ситуация в России выглядит особенно удручающе. Согласно последней всероссийской переписи населения 2010 года, почти 36 тысяч деревень — или каждая четвертая — насчитывают по десять жителей или того меньше. Еще 20 тысяч заброшены.
Сегодня в сельской местности проживают менее четверти россиян. Если сравнить с данными единственной переписи царского времени, проведенной в 1897 году, это в три раза меньше, чем 120 лет назад.
Место, не прощающее ошибок
Нигде в России ситуация не складывается так плохо, как в Псковской области, которая находится на пороге Европейского Союза, на границе с Латвией и Эстонией. Из-за пересеченной местности с многочисленными озерами и болотами вокруг клочков пахотных земель традиционно появлялись небольшие по размеру деревни.
Как сообщил в сентябре на радио «Эхо Москвы» Лев Шлосберг, псковский политик из оппозиционной партии «Яблоко», на сегодняшний день из 13 тысяч деревень три тысячи находятся в заброшенном состоянии, а пять тысяч насчитывают не более десятка жителей каждая.
Необработанные земли и молодой лес со всех сторон подступают к умирающим или уже мертвым селам, в то время как зимние морозы, дождь и пожары расправляются с заброшенными избами. Жарки в основном состоят из таких бревенчатых домов: они тянутся вдоль главной улицы, до сих пор носящей имя коммунистического идеолога Карла Маркса, и стоят ослепшие, с окнами без стекол, заколоченными деревянными досками и шифером.
Ближайший магазин находится в двух километрах. В нем — поразительно много алкогольных напитков, хотя лучше всего продается хлеб. Благодаря пышному хрустящему снегу, который выпал в Жарках в середине января, покрытые рытвинами дороги стали чуть более проходимыми, и в деревню три раза в неделю приезжает «автолавка», грузовик с недорогими продуктами.
«Она останавливается прямо у моего окна. Там можно купить все, что захочешь», — говорит Антонина Николаева.
Ее ближайшая соседка — слепая и почти оглохшая 91-летняя женщина — едва в состоянии поддерживать огонь в огромной печи, тепло которой зимой спасает ее от смерти.
Только у одной семьи в Жарках есть ребенок, шестимесячный малыш, а самая высокооплачиваемая работа в округе — на картофельной ферме, где можно получить 500 рублей (8 долларов) в день и ведро картошки.
Благодаря отмене жестких правил регистрации, принятых в советскую эпоху, псковская молодежь может свободно перебираться в большие города. Дочь Николаевой живет в Порхове, городе в 13 километрах от ее родной деревни, а сын — в Санкт-Петербурге, втором по величине российском городе, на расстоянии 250 километров.
Из-за оттока молодежи показатели рождаемости в Псковской области — самые низкие по России: по данным государственной статистики на 10 новорожденных в городах приходится 14 смертей, а в сельской местности — 27.
Хотя население России (143 миллиона) в последние годы демонстрирует незначительный рост, область с населением 646 тысяч человек со времен распада Советского Союза в 1991 году потеряла почти 200 тысяч жителей.
В 2009 году число абортов в Псковской области почти совпало с числом родившихся детей. Региональный чиновник в области здравоохранения Татьяна Ширшова, как сообщается, назвала это «поводом для надежды и оптимизма» — раньше абортов было еще больше.
Хребет России
Русское слово «деревня» происходит от слова «дерево».
На протяжении многих веков русские рубили бескрайние березовые и сосновые леса, чтобы строить избы и очищать земли для полей и пастбищ. Неурожаи, голод, лесные пожары и войны разоряли и уничтожали их деревни, но все эти потери компенсировались высокими показателями рождаемости.
Перенаселенная и влачащая нищенское существование деревня сделала царскую Россию крупнейшим в мире экспортером пшеницы и служила, как казалось, бесконечным источником рабочей силы и рекрутов, равно как и ностальгического вдохновения для европеизированных аристократов и художников.
Однако революционеры воспринимали деревню иначе.
«Там нет ничего, кроме ярма, бесконечной нищеты, разрухи и застоя», — писал основатель СССР Владимир Ленин в 1910 году, за семь лет до того, как большевистская революция свергла царя и поманила за собой бесправных жителей села обещанием свободной земли и утопического равенства.
Но сталинская коллективизация и чистка среди зажиточных крестьян сделали советское сельское хозяйство катастрофически неэффективным. СССР импортировал зерновые из Северной Америки, в то время как резкое падение рождаемости и постоянный отток молодежи из сельской местности в города способствовали сокращению и старению населения глубинки.
Распад СССР в 1991 году положил конец финансируемым государством колхозам, в то время как недавняя «оптимизация» сельской администрации резко сократила число сельских больниц и школ.
Даже возрождение российского сельскохозяйственного сектора не могло остановить исход людей из сельской местности. В прошлом году Россия стала крупнейшим в мире экспортером пшеницы, одновременно являясь крупным производителем гречки, подсолнечного масла, сахарной свеклы и рапса.
Однако этот бум является отражением перехода к промышленному сельскому хозяйству, которое в значительной степени механизировано и требует гораздо меньше рабочей силы, чем традиционный цикл производства, на котором держались русские деревни.
«У деревенского населения нет будущего, потому что сельское хозяйство не требует большого количества людских ресурсов», — сказал Aljazeera Анатолий Вишневский, директор Института демографии при Высшей школе экономики в Москве.
В то время как село вынуждено бороться с бесчисленными проблемами, многие жители вполне довольны своей жизнью — и политической повесткой дня Кремля.
«У нас все есть, беспокоиться не о чем», — говорит Антонина Николаева, сидя за вязанием в своем доме, состоящем из трех комнат. Только что по телевизору начался ее любимый российский сериал, и жизнерадостная музыка заглушает кудахтанье, доносящееся из расположенного тут же курятника.
Она никогда не выезжала за пределы бывшего Советского Союза, и у нее нет интернета или доступа к каким-то другим источникам информации, которые бы противоречили прокремлевским СМИ. К тому же Антонина — ярый защитник Путина.
«Он заботится о русских людях, всем помогает», — говорит она, с гордостью добавляя, что в январе получит пятитысячную надбавку к пенсии, которая составляет чуть более ста долларов. Эта единовременная выплата заменила собой поправку на инфляцию, которую Кремль больше не может выдержать из-за продолжающегося экономического кризиса, вызванного низкими ценами на нефть и западными санкциями после аннексии Крыма в 2014 году.
Политически жители деревни составляют «традиционалистскую и весьма инертную сердцевину большинства регионов России», пишет географ и социолог Наталья Зубаревич в книге очерков 2015 года «Путинская Россия: как она возникла, как существует и как может закончиться».
«Периферия аполитична и всегда голосует за действующую власть», — отмечает она.
Захолустный антиамериканизм?
Благодаря повсеместной пропаганде прокремлевских СМИ некоторые жители также верят, что в их бедах виноваты американцы, потому что они якобы подготовили распад СССР и колхозов, а теперь пытаются задушить Россию санкциями.
«[Президент США Барак] Обама хотел, чтобы мы померли с голода», — говорит Иван Павлов, 84-летний пенсионер, который даже дома носит валенки — традиционную обувь из свалянной шерсти — и теплый жилет и говорит с сильным местным акцентом.
«Но мы выжили и теперь кормим полмира», — говорит он, ссылаясь на рекордные показатели экспорта пшеницы, которые российские средства массовой информации преподносят как еще один триумф правления Путина.
Маленький телевизор и еженедельный таблоид являются единственными источниками информации для Павлова и его жены Анны — последних жителей деревни Сажино, расположенной в 20 километрах к востоку от Жарков.
Анна смотрит на будущее псковских деревень с гораздо меньшим оптимизмом, чем ее муж.
«Крышка гроба — вот и вся помощь», — говорит 89-летняя женщина.
