В эти выходные в Хельсинки концертирует бард, поэт, композитор, драматург и сценарист Юлий Ким. Песни Кима прозвучали в 50 фильмах, среди которых культовые советские киноленты: «Бумбараш», «Усатый нянь», «12 стульев» и «Обыкновенное чудо». В финскую столицу один из основоположников авторской песни приехал впервые.
В преддверии концерта Русская служба новостей Yle поговорила с известным бардом о творческом вдохновении, злободневности бардовской песни, диссидентстве и политической ситуации в России.
Yle: У вас за плечами шесть творческих десятилетий. Откуда вы черпаете вдохновение?
Юлий Ким: Бардовская песня — это жанр искусства, и у кого это получается, тот этим и занимается. Правда, у меня бардовская песня получилась с сильным уклоном в театр.
— А с чего всё начиналось?
— Начиналось всё с того, что я писал песни по поводу тех или иных событий в своей жизни. Я начал их сочинять в институте. Там были какие-то поездки, были какие-то влюблённости. Вот этого всего и хватило для первых песен.
Например, песню «Рыба-кит» я сочинил на последнем курсе в институте, когда подписал распределение на Камчатку к большому удовольствию начальства. Все мои друзья по группе ничего не подписывали, они никуда не хотели ехать из Москвы, а мне захотелось. Начальство моё было очень довольно, что нашёлся такой энтузиаст-романтик. И тут я сочинил шутливую песню про кита. «Нет кита, нет кита, нет кита не видно», — главный её припев.
Я прожил на Камчатке три года, и потом регулярно приезжал, и в последний приезд убедился, что рыба кит есть. Во время прогулки по Камчатскому заливу мы вдруг увидели кита, но новую песенку я не сочинил.
— Насколько авторская песня актуальна сейчас?
— Это как спросить, насколько актуально песенное народное творчество. Правда, этот жанр искусства возник у нас относительно недавно, в середине прошлого века. Для того, чтобы жанр стал массовым явлением, потребовались годы, потребовалась оттепель в Советском Союзе. Тогда появились барды первого призыва: Визбор, Высоцкий, Окуджава, Галич, ну, и я вместе с ними.
Бардовская музыка живёт по сей день. Всё время происходят какие-то фестивали в России, да и за границей, как, например, сейчас в Хельсинки. Я побывал за границей на очень обширных и многолюдных фестивалях. В Америке их проходит несколько в год, в Израиле — два или три, в Германии проходят такие фестивали. И речь идёт именно о русскоязычной публике. Это, конечно, наша эмиграция собирается на эти фестивали.
— Получается, что авторская музыка — это характерный русский жанр…
— Да, какое-то народное творчество русской интеллигенции. Однако, не только русской. Есть барды, которые поют по-украински, есть барды на Кавказе, но главным образом барды поют и сочиняют по-русски.
— Расскажите, как вам работалось в советское время и как сейчас?
— Конечно, сейчас работается вольнее, потому что в советское время, ведь я же работал всё время с театром и кино, и там приходилось следить за текстом, и многие мысли убирались под текст. Сейчас на это не обращаешь внимание. Сейчас есть очень сильные и легальные вещи, направленные против нынешней власти, которые власть не замечать не может, и возникают какие-то конфликты и т. д. Однако чугунной цензуры, которая была при советской власти, сейчас нет.
— Вы продолжаете писать на злобу дня?
— Вы знаете, очень мало. Последнюю песенку про настоящее я написал где-то в 90-м году. Это песенка «Письмо Великого князя Московского Великой княгине Литовской» — письмо Горбачёва Казимире Прунскене. Она была премьер-министром Литвы, когда вся Прибалтика собралась уходить из Союза, а Горбачёв пытался удержать, что привело к конфликту, и в итоге он отпустил Прибалтику. Я с удовольствием вспоминаю и пою эту песенку, и всё мечтаю спеть её Горбачёву, но пока дело до этого не дошло. Я думаю, у него хватит юмора посмеяться над ней.
А что касается теперешней злобы дня, иногда очень хочется что-то такое сочинить, но как только я начинаю браться за перо, тут же выскакивают те, кто помоложе. Они лучше меня это уже делают.
— А как же песня про Путина?
— Ну да, у меня их даже целых три, но они легковесные. Но есть одна песенка, не только про Путина, там, скорее, про Пятую колонну. Эта песенка серьёзная. Я так огорчился событиями на Украине, что сердце моё не выдержало.
— В советские годы вы участвовали в правозащитном и диссидентском движениях. А сейчас вы считаете себя диссидентом?
— Диссидентского движения в прежнем смысле практически нет. Есть оппозиционное движение, которое старается действовать в рамках закона, легально. Власти всячески это движение сковывают, преследуют, сажают, особенно ярых активистов, вроде Удальцова и Дадина или тех, кто пришёл на Болотную площадь в 2012 году. И такое преследование есть.
Конечно, после воздуха свободы, который мы глотнули в 91-ом году, это смотрится как откат назад. Всё же существует довольно сильное формальное оппозиционное движение самых разных направлений, которое действует в рамках закона и прибегает к легальным методам: отдельные пикеты, собрания и т. д. Они делают то, чего диссиденты не могли себе позволить, а если позволяли, то их сразу сажали или выгоняли из страны. Поэтому в советское время диссидентство — это была оппозиция, которая сразу шла на срок.
— Если оценивать ваш творческий путь, вы довольны достигнутым?
— Конечно, я не могу сказать, что я написал «Анну Каренину» или «Войну и мир», но мало кто может похвастаться решением какой-то мощной задачи. Тем не менее, я могу сказать, что есть несколько десятков произведений, которые мне нравятся до сих пор.
— Какой самый лучший или может быть интересный комплимент, который вы получили?
— Да, был такой комплимент. У меня есть песня подражание Пушкину, подражание стихам о лицее. В ней есть строчка: «В октябре багрянолистом девятнадцатого дня». И вдруг я увидел эту строчку в виде эпиграфа к статье о московском лицее. Журналист процитировал эти стихи, а внизу подписал: А. С. Пушкин. Вот это был высший комплимент.
— Вы выступаете с концертами в разных странах. Отличается ли публика в России и за рубежом?
— Нет, публика везде та же — моё поколение и наши дети, а теперь и внуки заглядывают.
— С каким настроением вы приехали в Хельсинки?
— Я приехал с настроением неопределённым, так как я не очень себе представляю здешнюю публику. Я посмотрю, как начнут воспринимать моё пение собравшиеся, и если я почувствую, что им нужно что-то полегче, или, наоборот, поглубокомысленнее, или больше с политическим уклоном, или с театральным уклоном, то я сориентируюсь по ходу дела.
— И подводя итог, можете дать какое-нибудь напутствие русскоязычным жителям Финляндии?
— Я всем сердцем призываю публику внимательно относиться к бардовской песне, потому что в ней есть глубокие традиции русской песенной культуры.
