Донецк, 16 февраля, вечер
22 полные канистры стоят в ряду на кухне. В коридоре — сумка, в которую упакованы паспорта и другие важные документы. За три года война жители Донецка привыкли быть в постоянной готовности к бомбардировкам.
Холодный куриный суп. Мама Наталья оставила полупустую кастрюлю на плите. Если ночью выбьет электричество, супа хватит еще на один прием пищи для Натальи, дочерей Татьяны (16 лет) и Даши (15) и бабушки Валентины (68).
Если водопроводные трубы снова лопнут, как это было во время одной атаки в феврале, они продержатся с помощью воды в канистрах.
Когда три когда назад впервые произошла артиллерийская атака, дети до смерти испугались.
Сегодня они возятся в воронках от ракет и используют в качестве игрушек детали разбомбленных машин.
«За три года мы привыкли к этим звукам», — говорит Татьяна и пожимает плечами, удивляясь тому, что нужно к такому привыкать.
Раньше ей не нужно было волноваться ни о чем, кроме обычных подростковых забот и домашних заданий. А потом началась война. С тех пор она успела научиться быстро прятаться в подвале. Два года назад ее засыпало осколками гранаты. Она думала, что обстрел закончился, и поднялась из подвала. Когда она собиралась открыть дверь на второй этаж, взорвалась граната. Татьяна плачет, рассказывая об этом.
«Психологически на меня это очень сильно повлияло», — говорит она.
Они готовы бежать
Теперь быт у них очень сильно зависит от подготовки к возможным ЧП.
Достаточно ли осталось стеариновых свечей? Батареек? Еды? Собрана ли сумка на случай, если придется бежать?
«Когда нас начинают бомбить, мы берем с собой сумку в подвал», — рассказывает Татьяна.
Если начнется полномасштабная война и кто-то другой захватит территорию, они все равно смогут доказать, что владеют жильем. Если дом все еще будет стоять. Это самый худший из возможных сценариев, но после трех лет почти непрерывных боев они готовы к тому, что может случиться все, что угодно.
За окном слышатся то глухие хлопки, то грохот, напоминающий грозу.
«Входящий. Ничего страшного. Это очень далеко», — говорит Татьяна, увидев наши вопросительные взгляды.
На маме Наталье — теплый утренний халат. Она сидит ближе всех к открытому окну.
Папа — солдат в добровольческой армии
Помимо того, что Наталья все время беспокоится за дочерей, у нее есть еще одна причина постоянно чувствовать беспокойство и ужас. Это ее муж. Его имя она не хочет называть из соображений безопасности, он — солдат в донецкой добровольческой армии. Служит он с самого начала войны.
Там, где он находится на фронте, сотовая связь работает слабо. Иногда проходит несколько дней, прежде чем семья получает от него какую-то весточку.
«Я беспокоюсь за папу. Ведь идет война. Что еще я могу чувствовать?» — говорит Даша.
В гостиной у семьи стоит три кровати. Одна — для Натальи с мужем, одна — для сестер и еще одна — для бабушки. Беспородная собака Юла спит в небольшом пространстве между кроватями Натальи и бабушки. Когда по ночам слышится грохот бомбежек, Юла и кошка Ася обычно прячутся под стол на кухне. Как почти в каждый жилой дом в Киевском районе, в их здание тоже попадали ракеты.
Некуда идти
Их район находится около донецкого аэропорта, где разворачивались ожесточенные бои. В этом направлении по-прежнему летят артиллерийские снаряды из Авдеевки, которую контролируют правительственные войска. С того фронта, где мы пару дней назад встречались с украинскими солдатами. Которые утверждали, что всего лишь отвечают на обстрелы со стороны Донецка.
Зияющие дыры в жилых домах, разбитые окна и поврежденные осколками стены рассказывают о том, как гражданские пострадали от войны. У многих нет возможности оставить дом. Им просто некуда больше пойти.
Наталья и ее семья уже долго так перебиваются здесь. Она работает в парке и получает небольшую зарплату, а мужу платят новые власти Донецка.
«Он получает зарплату, но очень маленькую. Ее хватает на еду, но не на одежду», — говорит Наталья.
Во время интервью мы непрестанно слышим шум входящих и исходящих снарядов,. Точно такие же звуки были слышны, когда мы приезжали сюда два года назад. Режим прекращения огня не соблюдается ни одной из сторон.
«Интересно, когда это все закончится?» — говорит Наталья.
Expressen: Думаете, возможно, что Украина вновь объединится?
Наталья: Нет, нет. Никто не хочет объединяться с Украиной.
— Почему вы испытываете такие чувства?
— До войны мы были едины. Но вы видите, как они бомбят и убивают нас. Поэтому мы и не хотим объединяться с Украиной.
Татьяна и Даша тихо сидят за кухонным столом. Они такую жизнь не выбирали. Вновь отдаленный грохот. «Входящий», — объясняет Татьяна.
«Не беспокойтесь. Они далеко».
До войны в донецкую школу №58 ходили 900 учеников.
Сегодня там осталось лишь 120 детей.
«Многие уехали в Россию или на Украину», — рассказывает директор Ирина Пономаренко.
Высоко за ней в ее просторном кабинете висит портрет лидера сепаратистов, премьер-министра Александра Захарченко. Возле него — флаг самопровозглашенной Донецкой народной республики. А вдалеке — справа, на комоде — в рамке стоит фотография президента России Владимира Путина.
«Путин присылал нам гуманитарную помощь в тяжелые времена. Сравните вот школу раньше и сейчас».
Ирина Пономаренко показывает фотографии школы после бомбежек в 2014 и 2015 годах. За аэропорт Донецка шли интенсивные бои. Обе стороны использовали тяжелую артиллерию, которая часто промахивалась и попадала в школы, жилые дома и даже больницы, которые находились за линией огня. Школа №58, построенная еще в советские времена в 1937 году, с крепким каменным полом и длинными коридорами, оказалась одним из наиболее поврежденных в боях зданий по эту сторону фронта.
Одна ракета обрушила крышу. Другая снесла стену между старой и новой — построенной в 1975 году — частями школы.
«Детей во время бомбардировки в школе не было», — рассказывает директор.
Ученики были дома, прятались в убежищах или уже покинули регион. Когда было самое беспокойное время, дети получали домашнее задание через интернет.
В школе — водяные батареи. Чтобы они не лопнули от мороза, учителя собрались в школе на следующий день после бомбежки. Им удалось закрыть разбитые окна, чтобы спасти отопление и будущее школы.
Но лишь небольшая часть детей, которые когда-то здесь учились, вернулись. Из 900 учеников в школе осталось 120.
В одном из немногих используемых классов сидят Лиза, Настя, Диана, Платон и девять других дисциплинированных первоклассников. Дети одеты в школьную форму и учат украинский язык.
«Видите, мы говорим по-русски, но мы не перестаем преподавать украинский язык только потому, что не хотим быть частью Украины», — говорит Ирина Пономаренко, довольная тем, что есть кому показать, что школьная система Донецка функционирует и что украинский язык здесь уважают.
Количество часов, отводимое на изучение украинского языка, изменилось, признает она: «Их стало меньше».
Языковой вопрос долгое время стоял на Украине очень остро и был камнем преткновения, потому что в восточных частях страны и в Крыму большинство жителей говорят по-русски.
Протесты на Майдане начались после того, как тогдашний президент Украины Виктор Янукович, которого сильнее всего поддерживали как раз восточные регионы, предпочел торговый договор с Россией сотрудничеству с ЕС.
Всего через несколько дней после того, как его сместили, новое правительство начало обсуждать вопрос закон о легитимности языков. После этого Россия аннексировала Крым, а Луганск и Донецк — регионы, граничащие с Россией — объявили о своей независимости.
«Нас в Донецке языковой вопрос не волновал — до войны», — говорит Ирина Пономаренко.
Директор рассказывает, что у нее есть родственники и друзья на украинской стороне. Иногда ей удается пройти все бюрократические препоны на блокпостах, и она их навещает. Она может себе представить сценарий, согласно которому регион станет частью Украины в качестве автономной республики.
Практически все из тех, с кем мы разговариваем, включая Ирину Пономаренко, считают, что западные СМИ попались на удочку украинской пропаганды и поэтому приняли ее сторону в конфликте.
«Миленькие, расскажите Европе о том, как мы живем. Пока вы разговариваете о сирийских детях, на востоке Украины дети тоже умирают».
Ирина Пономаренко с энтузиазмом говорит о Минских договоренностях, которые вновь будет обсуждаться 20 февраля. Она надеется, что обе стороны тогда отведут тяжелое вооружение от фронта. Затем она с гордостью показывает на крышу, которая обваливалась во время бомбежки.
«Это Россия помогла нам ее починить».
