Трамп что-то не то сказал про Крым, Тиллерсон настороженно поговорил с Лавровым, и все разочаровались в Тиллерсоне и Трампе и только жалеют советника Флинна: хороший был человек, за то и пострадал.
Журналистов волнует вопрос, означает ли фраза пресс-секретаря Трампа Спайсера «США ожидают, что Россия вернет Крым Украине» (как и твит Трампа, что Обама «позволил России захватить Крым») поворот во внешней политике Трампа. Ответ — ровно настолько же, насколько поворот означали прежние фразы Трампа. Он и раньше что-то не то говорил про Крым и санкции — только с противоположной точки зрения. Как из тех, прежних слов ничего не последовало — хотя бы невозможность противоречащих им заявлений, так и из нынешних следует не больше. И те и другие весят примерно одинаково.
Как высокие ожидания от Трампа, так и разочарование в нем российского руководства — разные стороны одной и той же дедукции. Представление о внезапном разочаровании России в Трампе — следствие некритического потребления зарубежной аудиторией собственного сюжета о России, очарованной Трампом. Разве можно не радоваться успехам собственного агента: вот он сказал «мама», пошел в школу, под прикрытием окончил университет, теперь избирается в президенты. Гордимся. Не признал первым делом Крым российским, не снял санкции, не исполнил щучьего веления, будет ему щучье проклятие. Ничего не сказала рыбка, лишь хвостом по воде плеснула. Со дня выступления пресс-секретаря Трампа о Крыме и отставки Флинна упоминания Трампа на российском телевидении сократились многократно и стремятся к нулю. De mortuis nihil.
При желании не только радость, но и публичное разочарование Москвы в Трампе можно объяснить коварной спецоперацией прикрытия. Трамп, которым недовольны в Кремле, в некоторых отношениях более удобный партнер для России. С таким можно не вступать в сделки, а делать что хочется, не связывая себя дружбой и не склеивая жвачкой. Кроме того, Трамп, превратившийся в предмет критики и разочарования в Москве, и сам будет свободнее в своих действиях в отношении России — в том числе примирительных.
Нынешнее звание любимца Путина мешает обоим. Необыкновенно настороженный и бесплодный разговор Тиллерсона и Лаврова во время первой встречи тому доказательство. Джон Керри позволял себе общаться с Лавровым дружелюбнее и откровеннее в гораздо худшие времена.
Линия защиты Трампа после отставки Флинна ясна: настоящий помощник Путина не я, а Обама, который не смог его остановить, и Хиллари, которая рассылала гостайны почтой. А также — как следует из его напористой пресс-конференции, данной почти одновременно со встречей министров, — те, кто выдает журналистам детали его конфиденциальных разговоров с иностранными лидерами. После того как пресса обсуждает подробности созвонов с президентами Мексики и Австралии, вряд ли, общаясь с Путиным, он сможет выйти на тот уровень практичного цинизма, за который его полюбили в России.
Главная атака на Трампа идет на российском направлении: «контакты с врагом» (как с прямотой, превосходящей любые путинские выступления, пишет автор NYT) и предательство родины за неимением лучшего выбраны главным оружием. Взаимная смена тональности разговора между Трампом и Москвой на более прохладную вряд ли ему поможет. Неизбежная для избранного президента США встреча с Путиным все равно будет предметом шпионско-эротических карикатур, даже если они просто помолчат десять минут под музыку Таривердиева, как Штирлиц с супругой. Ужесточение риторики и изгнание Флинна — попытка выровнять ландшафт, срыть выступы, добиться максимальной дальности обзора перед этой встречей: пейзаж пустынен, ничего не спрятано, никого в засаде.
Гражданские потери
Если бы Флинн созвонился с украинским или даже китайским послом, его бы вряд ли уволили, в худшем случае просто взяли бы на заметку и пустили по инстанциям.
В каком-то смысле Флинн — побочная жертва войны истеблишмента против Трампа, заложник той пользы, которую в первые же дни своего служения до официального вступления в должность попытался принести Америке. Ситуация, видимо, развивалась примерно так. За 20 дней до конца срока и при живом избранном президенте Барак Обама ввел новые санкции, выслал 35 дипломатов и их соратников, отобрал два объекта посольской недвижимости. Чтобы понять, как отвечать на это в переходный период, послу поручили выяснить позицию будущей администрации. Отсюда звонки и смс в день отъема дач и высылки дачников.
Неприятный для Обамы результат — не удалось вызвать Путина на зверства — с практической стороны был выгоден Америке: ни один из американских дипломатов не уехал за 48 часов из Москвы, ФБР не объявили преступной организацией, американская собственность в России не пострадала. Флинн, не сделав ни одной уступки, избавил от множества неприятностей вполне конкретных американских граждан. Но факт контактов с иностранными дипломатами — занятие, которому до недавнего времени спокойно предавались даже российские чиновники, не говоря уже о политиках и общественных деятелях, — в новом мире перевесил первый дипломатический успех Флинна.
После того как Трамп не смог защитить одного из своих ближайших соратников, мало кто осмелится общаться с русскими, отзываться о них положительно, проявлять инициативу. Само сокрытие общения с российским послом произошло не по причине угрюмого, нелюдимого характера Флинна, а потому, что к концу избирательной кампании такие контакты уже были объявлены предательством, независимо от их цели.
В результате во внешней политике США в отношении России будет, как в самой России. Когда подчиненные боятся, начальнику все приходится делать самому. Все сколь-нибудь содержательные шаги на российском направлении будет делать лично президент Трамп. Но так как он и есть самый спорный персонаж собственной команды, то и его действия автоматически попадут в разряд спорных.
Занять пустоту
Во внутренней американской политике говорить хорошо о России всегда было опаснее, чем плохо, риски перевешивали приобретения. Российский оптимизм в отношении Трампа основан как раз на том, что его никто не тянул за язык: все, что он говорил о России во время избирательной кампании, тоже не приносило ему никакой прибыли, одни убытки, — значит, это его настоящие убеждения.
Вторая причина российской симпатии к Трампу — общие враги. У Трампа и Путина одни и те же критики: Хиллари Клинтон, либеральные или, напротив, ультраконсервативные сенаторы, большие американские СМИ. Празднуя победу Трампа, в Москве радовались не столько будущей взаимности, в которой никто не уверен, сколько победе над общим врагом.
Наконец, в лице Трампа радовались возвращению бесстыдной искренности вместо нового языка политкорректности и перевесу прагматического подхода к внешней политике над идейным. Демократы способны причинить вред себе и другим ради абстрактных ценностей и возвышенных обязательств, а Трамп — Трамп бизнесмен, циник, мастер торга и сделки.
Однако главная проблема отношений России с дельцом-Трампом в том, что ей практически нечего обменять или продать: спрос с ее стороны превышает предложение. России нужно снятие санкций, признание Крыма, отказ от вмешательства во внутреннюю политику, отказ от расширения НАТО на оставшихся вне блока соседей, вообще признание за собой мирового статуса и связанной с ним субъектности: мы художник, а не материал.
Но что она даст взамен? Крым Россия предложить не может; соблюдение Минских соглашений сейчас больше зависит от Украины, которой они не нравятся; сокращение ядерного оружия Трамп называет примером плохой сделки Обамы; отдаляться от Китая и Ирана ради призрачного Трампа здесь тоже пока не собираются. Остается совместная борьба в Сирии, где Россия и так воюет на пределе возможностей, или смягчение некоторых репрессивных законов и практик внутри страны, к которым Трамп, по сравнению с демократами, равнодушен: что ему, убравшему ЛГБТ-страничку с сайта Белого дома, судьбы российской гей-пропаганды. Разве что отменить напрямую ущемляющий граждан США «закон Димы Яковлева». Конечно, улучшение отношений между двумя ядерными грандами и более безопасный мир — ценный приз сам по себе. Но в возможность ядерной войны сейчас верят меньше, чем раньше.
В том, что самая болтливая, наименее дисциплинированная часть российского государства качнулась сначала в сторону восхваления Трампа, а потом — разочарования и обиды, первое восходящее движение гораздо удивительнее нисходящего. Скорость нисходящего объясняется просто: депутаты и журналисты наперегонки пытаются заполнить ненадолго опустевшее поле государственного антиамериканизма: это я первый разочаровался, первый изобличил, никогда не терял бдительности.
Удивительно скорее не оживление антиамериканизма, который пользуется ограниченным стабильным спросом и, значит, хорош для скромной, но надежной политический карьеры. А то, что от него, пусть на время, так быстро удалось избавиться. Догма утверждает, что авторитарным режимам жизненно необходим внешний враг: враждебная Америка нужна, чтобы управлять осажденной крепостью, — такова, объясняли нам, физиология российской власти. Но как только Америку возглавил даже не друг, а просто неконвенциональный персонаж, который пару раз позволил себе сойти с кафедры и сесть с блудницами и мытарями, выяснилось, что Америка давно и неразделенно любима. Казалось, вся неброская русская природа только и ждала того момента, когда Америку можно снова будет любить.
Импорт авторитаризма
Весьма вероятно, что Трамп действовал бы смелее и щедрее на российском направлении, что-то второстепенное сразу бы отменил, что-то поважнее обменял, веселее бы общался. Но с помощью обвинений в предательстве родины его и в самом деле удалось удержать в рамках строго американского консенсуса в отношении России. Цена этого удержания для тех самых либеральных ценностей, с позиции которых критикуют Трампа, высока.
В постлиберальном трамповском мире, который начался с лета прошлого года, выясняется, что факт контакта с иностранцами или с иностранными дипломатами может означать, независимо от результата, предательство и конец политической карьеры. Именно то, на чем всегда настаивали авторитарные лидеры, стало общим местом у хранителей гражданских свобод.
Недоверие собственным гражданам, в том числе функционерам, представление о том, что они беззащитны перед уловками коварных иностранцев, а поэтому лучше оградить их от контактов, — черта самых авторитарных стран. Даже в России понимают, что не любой разговор чиновника с японцем сводится к продаже Курил. Как правило, никакой не ведет, хотя разговаривают 70 лет. В Америке же теперь требуется не ходить на совет нечестивых в буквальном религиозном смысле слова.
У нас импортозамещение, а там — замещение импортом. Политическая жизнь Запада импортировала некоторое количество практик, поведенческих реакций и логических цепочек, которые мы считали характерными для авторитарных режимов, для той же России. Разрушение либерального консенсуса выразилось не только в том, что в Белом доме сидит президент, который не считается частью этого консенсуса, не считается либералом по своим убеждениям и образу мыслей, но и в том, что, борясь с ним, прежние участники либерального консенсуса (Демократическая и традиционная Республиканская партия, американская интеллигенция и номенклатура, звезды Голливуда и представители IT-отрасли) ведут себя нелиберальным образом, как бы копируя своего противника.
Критики Трампа считают такой образ действий по отношению к Трампу и России оправданным и полезным исключением, однако он обязательно вернется к ним там, где они не ждут, — хоть в тех же молодых демократиях, которые внимательно следят за происходящим.
Или в самой России. Иранские реформаторы совершенно справедливо упрекают Трампа в том, что, возобновив вражду с Ираном, он нанес невосполнимый ущерб им, а не религиозным консерваторам. Точно такой же ущерб могут нанести либеральные критики Трампа своим российским единомышленникам, которые совсем не жмутся по краям общества, как может показаться издалека, а пока еще представлены в руководстве страны, бизнесе, культуре и, не будучи оппозицией, являются влиятельной контрэлитой. Чем спокойнее, доброжелательнее отношения российского государства с американским, тем проще им живется, тем больше вероятность, что реализуются их представления о более открытой, терпимой, вовлеченной в остальной мир России.
Враждебный внешний мир усилит позиции крайних изоляционистов внутри страны, соседей подтолкнет к зауженному понятию свободы как свободы от России, а не от себя, а мировое общественное мнение — к ложному представлению о том, что их процветание и безопасность будут достигнуты на руинах Кремля или после того, как Россию загонят за забор в тоталитарный ад. В то время как весь предыдущий опыт показывает, что они наступают вместе со свободой в России, желательно достигнутой без аннексий и контрибуций.
Новая сдержанность, новые возможности
Психологически новая сдержанность Трампа неприятна для руководства России. Все-таки время, когда можно было не противостоять Америке, стало приятной передышкой, неожиданным подарком, поводом остудить перегревшуюся пропагандистскую машину.
Однако у недружественного Трампа есть свои полезные для российской политики стороны. Не сомневавшийся в победе Хиллари Клинтон, американский истеблишмент был готов после дипломатического наказания России и по достижении некоторого дна к попыткам нормализации. Путин, тоже уверенный в победе Хиллари, сам торопился на это дно, чтобы быстрее начать всплывать. Но после неожиданной победы Трампа американский истеблишмент не готов получить эту нормализацию из рук ненавистного президента в качестве сделки с Путиным.
Сейчас дело выглядит так, будто Трампа ненавидят за его связь с Россией. В действительности это не причина, а средство его сдерживания. Обличения в предательстве родины — первый по удобству подвернувшийся способ нанести поражение собственной власти, в которой видят историческую случайность. Такой же способ, каким были во время предвыборной кампании обвинения в расизме, сексизме и другие попытки компрометации соперника.
Америка не готова к дружбе с Россией, но в принципе давно готова к выравниваю отношений — причем не по самому нижнему краю, а также к совместному взятию отдельных высот сотрудничества. Просто американский политический класс не желает принять все это из рук Трампа: «Вы испортили, а я поправил».
Похолодание, увеличившаяся психологическая дистанция между Трампом и Россией позволят вернуться к нормализации, которая будет считаться не результатом личной прихоти спорного президента, который нужно как можно яростнее опротестовать. Оно создает зазор, в котором смогут работать другие представители американской политики и номенклатуры, и в результате площадь, на которую будет опираться новая разрядка, будет больше тени президента Трампа.
