Всем, пожалуй, ясно, что вписывая смоленскую катастрофу в череду агрессивных действий России и помещая ее между войной в Грузии и конфликтом на Украине, Антоний Мачеревич (Antoni Macierewicz) заигрывал в первую очередь с польскими избирателями. Он показал, что глава оборонного ведомства не боится в компании великих мира сего прозрачно намекать, будто в смерти польского президента повинны россияне. Сторонники теории о «смоленском покушении» должны были придти в восторг: наконец Польша перестала молчать и громко заявила о неудобных фактах, не боясь затронуть чувства Владимира Путина и Ко. Сложно найти другой жест, который смог бы лучше консолидировать эту часть электората. Мы едины, сильны и решительны, мы не уступим ни на йоту. В польской истории можно обнаружить жесты, которые теоретически относились к международной ситуации, но на самом деле были призваны укрепить дух поляков.
Игрой национальными мускулами выглядит также публикация Кристины Павлович (Krystyny Pawłowicz) в Facebook, в которой депутат призывает называть Калининград Крулевцем, а Калининградскую область Пруссией, поскольку в Польше «следует использовать польские исторические названия городов и регионов». Не будем даже заострять внимание на географических (Калининградская область занимает лишь часть прежней Пруссии) и исторических неточностях (город, который крестоносцы основали на отбитой у Пруссии территории, никогда де-факто не был в составе Речи Посполитой, в течение примерно 200 лет он находился от нее в вассальной зависимости). Важнее всего задаться вопросом: как бы мы отнеслись к аналогичным словам немецкого депутата, который бы призвал вспомнить о немецкой истории Щецина или Вроцлава? Вот именно. Но ведь важнее всего показать электорату, что мы не боимся России.
К чему приводят такие отважные жесты на международной арене? Резкие слова Мачеревича не получили практически никакого резонанса. Наши союзники по НАТО просто приняли к сведению, что польский министр время от времени делает заявления о Смоленске, и занялись своими делами. Запад выстраивает свой подход к России, ориентируясь в первую очередь на политику Москвы на Украине, а не на то, что она якобы (как считает глава польского министерства обороны) причастна к смоленской катастрофе.
Такого рода заявления могут иметь, однако, совершенно иные последствия. Две недели назад в материале агентства Associated Press, посвященном внешней политике команды Дональда Трампа, рассказывалось, что американские советники по национальной безопасности запрашивали информацию, не совершала ли Польша вторжения в Белоруссию (агентство использовало слово «incursion», подразумевающее военный характер нападения). Американская сторона уверила, что ничего подобного не было, сразу же объявил советник президента Кшиштоф Щерский (Krzysztof Szczerski), назвавший подобные сообщения примером постправды. Наверняка так и было. Следует, однако, задуматься: кто в последнее время сделал из постправды инструмент ведения внешней политики? И кто заинтересован в распространении такой информации?
Агрессивная Польша, которая занимает отчетливую антироссийскую позицию и бросает на международной арене обвинения, которые она не может подкрепить объективными доказательствами, — это идеальный противник для России. С одной стороны, его можно использовать, чтобы консолидировать народ вокруг власти (россияне неслучайно с 2004 года отмечают день изгнания поляков из Кремля), а с другой, ему перестают доверять западные союзники, а, значит, его влияние на политику Запада в отношении России снижается. Ведь даже самое взвешенное мнение Варшавы на тему Москвы в сложившейся ситуации можно отмести, сказав: «а вы намекаете, что Россия убила вашего президента». Чем больше будет таких высказываний, как текст Павлович, тем больше аргументов можно будет добавить к этой фразе. Основная идея остается такой: вы занимаете принципиальную антироссийскую позицию, так что ваши суждения необъективны.
В эпоху, когда слово при помощи интернета облетает земной шар со скоростью света, следует высказываться с осторожностью и просчитывать (именно в этом заключается политика), чем обернется игра со спичками: тем, что мы согреемся в блеске разожженного огня, или тем, что мы все больно обожжемся.
