Да, и вновь — о евреях. Хотя, нет — это скорее о нас. По существу — о Вильнюсе, частью которого были они, а теперь стали — мы. И на сей раз не о покаянии, вине и утрате, напротив — о том, что мы еще можем вернуть. О том, как наши сгинувшие евреи могли бы нам еще послужить.
О Вильнюсе
Люблю этот город и всегда повторяю моим иностранным друзьям: он — затаенный перл. Когда нужен покой, он — спокоен. Когда хочется шума и буйства — у него найдется, что предложить. Красоты здесь по горло, каменной и живой — старая архитектура, красивые мужчины и женщины, словом, есть на что посмотреть. Долгое время эти мои увещевания натыкались на стену корректных отговорок: «непременно приедем когда-нибудь». Когда-нибудь — никогда. И вдруг — будто прорвало. Как сговорившись, мои зарубежные друзья хлынули в Вильнюс, наперебой разузнавая, чтó в этом городе следует посмотреть в первую очередь.
И я получил возможность увидеть Вильнюс не «замыленным» взглядом местного жителя, а глазами тех, кто приехал впервые. И я понял, что Вильнюсу нечего им предложить. Старый город — да, чарует. Но этих чар хватает едва ли на полдня. Свободный вечер, субботнюю ночь можно провести в баре. А дальше? Приезжим нужны музеи, а они у нас, оказывается, один беднее другого. На ржавые латы, копья, серпы и монеты они уже насмотрелись, наши картинные галереи — местной значимости, всемирных шедевров нет, и нужен редкий фанатик живописи, знаток и гурман, чтобы удовлетвориться предложенным.
Единственная драгоценность — театр. Вильнюсские театры — мирового ранга, и многие театралы приезжают именно ради этого: увидеть Некрошюса, Туминаса, Коршуноваса у них дома. Иногда ворчат, что не было титров с переводом, но в целом остаются довольны. Спектакли заполняют их вечерний досуг, а днем в поисках новых впечатлений они забредают в музей театра и кино, с надеждой, что он такого же высокого уровня, как и наш театр… Но тут — все та же музейная затхлость. Замершее время и смотрительницы со своим вязанием.
О памятниках
Мы знаем (по собственному опыту), с какой легкостью тоталитарные режимы увековечивают свое прошлое. И видим (уже споткнулись), как это трудно сделать свободному обществу: говорить монументами, музеями, не навлекая позор на себя и зевоту на чужестранца. Как вообще запечатлеть и осмыслить свободу? Поставить ей отдельный памятник на городской площади или воплотить в самом городе — в его постройках, улицах, парках и людях? Пока что, на мой взгляд, памятник Фрэнку Заппе — наиболее удачное проявление нашей свободы. Или — поцелуй Трампа и Путина.
А вот с Басанавичюсом не везет. Ибо трудно совместить с современностью подавляющий авторитет национального патриарха. Изобрази его консервативно — и он мало чем отличится от тех же советских идолов, которыми был заставлен Вильнюс. А воплотить его смело и вольно, как того требует художественная выразительность, не позволит общественное большинство, все еще преданное традиционным вкусам. Да и многих защитников скульптур на Зеленом мосту пугала не судьба самих изваяний, а та пустота, которая разверзнется после их удаления. Ведь вазоны с цветами — лишь временный выход. А дальше — чем и как заменить их? Не представляю себе. Может, вовсе разрушить мост и построить новый?
И мы не единственные, кто сталкивается с этой постсоветской дилеммой: чем заполнить опустевшие парки и площади (мосты), чтобы это было уместно, со вкусом, в духе свободы. Год назад мы это обсуждали в Харькове. Кто-то из «западников» задал провокационный вопрос местным художникам: чем они хотели бы заменить только что поверженный памятник Ленину? Некоторое время все молчали, пока одна украинка не вспомнила, что в какой-то из балтийских столиц, «кажется, в Риге», на бывшей площади Ленина теперь колосится ржаное поле. Тут я, конечно, бросился уточнять: не в Риге, а в Вильнюсе. И делиться с ними этим необыкновенным событием — полным смешением чувств, которое творится в тебе, когда посреди большого города ты вдруг ловишь немыслимый запах ржи.
А потом подходишь к этой делянке — в самом центре твоей столицы волнуется рожь. Все были так потрясены, что я даже скрыл правду: ведь эта живая инсталляция — временная. До той поры, пока не отыщется решение, как эту площадь осмыслить. А ведь Эйфелева башня тоже обещала быть временной, пока не стала символом Парижа. И нам иногда так не хватает доверия к самим себе, а быть может, вкуса, кругозора, чтобы мы увидели и оценили нами же сотворенный шедевр и не спешили его менять на тяжеловесный монумент сомнительной художественной и туристической ценности. Словом, жалко мне этой ржи, но я совсем не о том.
О большом Вильнюсе
Думаю, есть еще одна вещь, из-за которой мы так натужно и неумело украшаем Вильнюс, не находим себе точного осмысления в нем. Мы тут — новоселы. Сложно отыскать горожанина, чьи здешние корни протянулись бы глубже конца войны. Такие есть, но их очень мало. Поэтому, как бы мы ни любили Вильнюс, его дух и облик, до конца мы его не воспринимаем. Мы — жители небольшой, уютной, европейской столицы и, если хотим осознать иной, исторически грандиозный Вильнюс, нам следует докопаться до глубины, запустить корни в его прошлое. И там обнаружится город совсем другого масштаба — иного значения и весомости: центр огромной державы, единственный подлинный мегаполис на землях Великого Княжества.
И даже после разделов и поглощения соседней империей он еще долгое время оставался таким центром. Вне зависимости от нового административного деления на губернии, в сознании рядового русского за Витебском начиналась «Литва». И она тянулась до самого Белостока и Брест-Литовска на западе. Что уж говорить о здешних литовцах (о нас), литвинах (нынешних белорусах) и литваках (евреях Великого Княжества): для них Литва осталась там, где и была, как и центр ее — Вильнюс. И все это способно игнорировать одно-другое поколение новоселов, но уже третье, четвертое — не сумеет, не сможет. Их городские корни норовят втиснуться под уличную мостовую, ибо не ощущают себя чужаками. Они этот город считают своим, хоть и чувствуют, что он неполон, что-то в нем утаено.
О евреях
Ну и при чем тут наши евреи? Попробую объяснить, завершить этот паззл. Прошлый год можно считать великим прорывом, взрывом литовского самосознания: мы нашли в себе силы повернуться к нашим евреям. Правда, уже только к их могилам, к тому, что осталось, и все-таки… Это было и смело, и ярко, и воздух в Литве заметно очистился. С другой стороны, мы сделали то, чего от нас давно ждали, т.е., что обязана была совершить свободная, уважающая себя и пекущаяся о справедливости страна: воздать честь своим павшим (погубленным) гражданам. По сути, мы даже не сделали, только двинулись в том направлении.
Такой уже есть в Варшаве, в Берлине. Это музей совершенно нового типа, музей — произведение искусства, множество шедевров в одном, необыкновенно интерактивный, основанный на самых прогрессивных технологиях. Недаром их осаждают толпы посетителей — и местных, и пришлых. И это не просто жест раскаяния, дань евреям за их страдания. В этих городах они стали наиболее посещаемыми объектами, и нередко в Берлин и Варшаву едут исключительно ради них. А это значит, что приезжие где-то ночуют и едят… Все это — и прагматично, и дальновидно. Конечно, это еще и памятник. Лучший, какой только может быть. И напоминание о катастрофе, которая произошла. Это повествование о жизни и гибели местных евреев.
Но странно и удивительно: когда попадаешь в те пределы, где речь о Холокосте, возникает тяжкая зависть. И благодарность полякам и немцам — ведь они говорят об этом: откровенно и неумолимо действенными средствами. И не только о своих евреях. Тяжелее всего было видеть там фотографии казней у нас в Паняряй. Думаешь: почему они здесь, а не в Вильнюсе. Кажется, тебя сейчас разоблачат, поймут, что ты литовец и, придавив к стене, спросят: вы почему молчите? Где ваш музей, построенный с таким же размахом, с тем же энтузиазмом, с каким вы убивали евреев? Ясно, все это фобии. Никто никогда не осмелится так сказать. Разве только мы сами. Все-таки та резня относится к необъяснимому, сродни карме, и надо чистить такую карму. Вот я о чем: Варшава и Берлин, обладая такими музеями, выглядят много чище нас, у которых подобного нет. И не надо сразу же скулить, что Вильнюс очень сегодня мал, а Литва чересчур бедна и слаба для такого подвига. Литве даже не обязательно тащить эту ношу одной.
Есть на свете не только сказочно известные, но и сказочно богатые литваки, для которых поддержка такого музея была бы не только честью, но и делом всей жизни. Музея, рассказывающего об их предках и к тому же стоящего на земле, где они жили и умерли. В самом центре этой земли. Да, именно в центре, это первая мысль, какая приходит в голову: там, где в иные годы стояла Большая Виленская синагога. Говорю так смело, ибо я дилетант — фантазер и мечтатель, и не знаю, возможно ли в принципе втиснуть такой музей в старый дворик. И если вдруг выяснится, что ему там узко и тесно, можно подумать об открытом месте в центре. Хоть бы возле Дворца спорта, где старое еврейское кладбище. Или там, где когда-то планировался музей Гуггенхайма.
Пригласить архитекторов мирового уровня, среди которых, кстати, тоже, немало литваков, и забабахать такой шедевр модерновой архитектуры, который сможет надолго стать визитной карточкой Вильнюса: как знаменитая сиднейская Опера, дубайский «Парус», лондонский «Огурец» или тот же музей Гуггенхайма в Бильбао. Но для начала надо согласиться, что нам вообще нужен подобный музей. Музей, который через судьбу евреев рассказал бы историю Большого Вильнюса и всего Великого Княжества — канувшей в небытие загадочной державы, народ которой составили три племени: литовцы, литвины, литваки. Участь последних была самой трагической: их тут не осталось, они исчезли, поэтому прежде всего — о них. И лишь потом уже — об остальных.
Жаль, что я только писатель, никакой не магнат, потому что воображением уже нарисованы просторные залы с наследием прославленных литваков: рукописями Ромена Гари, двумя-тремя картинами Марка Шагала, подаренными музею, записками создателя эсперанто доктора Заменгофа, повестями о Виленском Гаоне, пожалуй, самом известном виленчанине. И всюду звучит музыка. В одном конце — Боб Дилан, в другом — Леонард Коэн, где-то — скрипка Яши Хейфеца. А рядом — вся история литовских евреев: как и когда они тут появились, чем жили, что ели. Возможность виртуально перенестись в любое местечко Литвы и Белоруссии и всячески их «общупать», а потом в музейном трактире реально попробовать литвацкие блюда. Утопия? Не думаю. Если это стало плотью в Варшаве и Берлине, — чем мы хуже них? Я верю, мы сможем. За короткий период свободы мы понастроили столько торговых центров и развлекательных арен, — так, может быть, настало время обзавестись и одним музеем? Но таким, что все ахнут. Вау! — только и выдохнут. А все-таки вы, литовцы, крутые! Даже не верилось. Мы же так долго мечтали о Литве — региональном лидере.
И вот этот шанс — перехватить моральное лидерство. Наконец, это еще и экономика — новый образ Литвы, притягивающий инвестиции. Литва с подобным музеем была бы совсем иной в глазах сильных мира сего. Потому что это — более, чем музей. Даже более, нежели памятник. Это была бы уже позиция. А пока это лишь мечта, идея, витающая в воздухе, — нет никаких фондов, интересов, инициатив, адресованных такому музею. Значит, он не принадлежит никому, а тем самым любому, кто заразится этой мечтой. Поэтому все, у кого есть мысли, и особенно те, у кого есть сила решать, формировать образ Литвы — берите и стройте. Ибо Вильнюс без такого музея будет вечно неполон. Не завершен. Не освоен. Наши евреи тут не только жили — они еще, вместе со всеми, этот город строили и созидали, поэтому — хотим или не хотим — их обрубленные корни будут упорно выбиваться из-под земли. Единственный выход — привить их самим себе. Это не значит, что мы станем евреями — просто станем крепче, глубже и выше, перестав быть новоселами. И тогда это будет уже не музей — памятник Им. Это будет музей о Нас. Говоря иначе, о нас и для нас, граждан Вильнюса — прошлых и нынешних.
