Оксфорд, Англия — «Ура! Ура! Ура!» Я живо помню ту стену звука, которой солдаты в серой униформе и с суровыми лицами встретили приветствие своего командира: «Поздравляю вас с 70-летней годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!»
В тот прохладный ноябрьский день в 1987 году, когда я был студентом по обмену, я отправился на улицу Горького в Москве, чтобы посмотреть военный парад, двигавшийся к Красной площади. На площади советские и иностранные государственные деятели наблюдали за тем, как молодые солдаты отдавали дань уважения вождю мирового пролетариата. Это впечатляющее зрелище должно было служить наглядной демонстрацией несокрушимой революционной энергии коммунизма и его глобального охвата.
Советский лидер Михаил Горбачев выступил с речью, посвященной движению, основанному на ценностях 1917 года, перед аудиторией левых лидеров различных стран, среди которых были Оливер Тамбо (Oliver Tambo) из Африканского национального конгресса и Ясир Арафат (Yasir Arafat), глава Организации освобождения Палестины. На площади также было множество плакатов и растяжек со словами русского поэта Владимира Маяковского: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить».
Однако в тот момент этот лозунг уже звучал фальшиво, потому что экономические проблемы СССР были очевидны для всех, особенно для моих российских сокурсников, чье пропитание напрямую зависело от их скудно финансируемых университетов. Но несмотря на все это, советская система казалась такой же прочной, как мрамор мавзолея Ленина. Подобно многим наблюдателям, тогда я ни за что не поверил бы, что всего через два года коммунизм сдаст свои позиции, и что уже через четыре года Советский Союз рухнет.
Очень скоро общественное восприятие событий 1917 года кардинальным образом изменилось: свободные рынки стали казаться чем-то совершенно естественным и неизбежным, а коммунизм превратился в явление, которое было обречено на то, чтобы, как сказал Лев Троцкий, оказаться на «свалке истории». Возможно, глобальный либеральный порядок столкнется с какими-либо вызовами и угрозами, однако теперь они уже будут исходить от исламизма или государственного капитализма Китая, а не от дискредитировавшего себя марксизма.
Сегодня, когда мы отмечаем 100-летнюю годовщину Февральской революции, ставшей приквелом ноябрьского восстания большевиков Ленина, история снова изменила направление своего движения. Китай и Россия используют символы своего коммунистического наследия, чтобы укреплять позиции антилиберального национализма. На Западе вера в свободные рынки так и не восстановилась после финансового кризиса 2008 года, а новые силы ультраправого и ультралевого толка стремительно набирают популярность. Неожиданно сильные позиции независимого социалиста Берни Сандерса (Bernie Sanders) в прошлогодней борьбе внутри Демократической партии в США и успех на испанских выборах новой партии «Подемос», возглавляемой бывшим коммунистом, являются признаками укрепления позиций левых среди широких масс. В 2015 году классический труд Маркса и Энгельса «Манифест Коммунистической партии» стал бестселлером в Великобритании.
Сейчас я спрашиваю себя, действительно ли видел в тот день в Москве «последнее ура» коммунизма. Или, возможно, в настоящий момент мы наблюдаем за рождением новой версии коммунизма, подходящей для XXI века?
Возможно, нам стоит поискать подсказки в этой сложной и почти столетней истории, полной фальстартов, моментов, когда крах, казалось, был неизбежен, и неожиданных возрождений.
Рассмотрим жизнь Семена Канатчикова. Будучи сыном бывшего крепостного, он уехал из своей обнищавшей деревни в город, чтобы работать на заводе и прочувствовать веяния современности. Энергичный и общительный Канатчиков решил совершенствоваться, используя самоучитель танцев и хороших манер в качестве руководства. Сразу после приезда в Москву он вступил в социалистический дискуссионный клуб, а затем и в Большевистскую партию.
Опыт Канатчикова сделал его восприимчивым к революционным идеям: он своими глаза видел огромный разрыв между богатыми и бедными, он чувствовал, что старый порядок мешает рождению нового, и он не мог смириться с дискреционной властью. Коммунисты предлагали конкретные и убедительные решения. В отличие от либералов они отстаивали экономическое равенство, в отличие от анархистов они признавали современную промышленность и государственное планирование, в отличие от умеренных социалистов они утверждали, что перемены должны происходить посредством революционной классовой борьбы.
На практике эти идеалы было довольно трудно совместить. Всемогущее государство стремилось сдерживать рост, укрепляя позиции новой элиты, а революция принесла с собой периодические приступы охоты на «врагов». Канатчиков стал одной из жертв этой охоты. После революции его связи с главным противником Сталина, Львом Троцким, привели к понижению его в должности в 1926 году.
К тому времени перспективы коммунизма уже выглядели довольно мрачно. Первые вспышки революции в Центральной Европе после Первой мировой войны уже были погашены. СССР оказался в изоляции, а коммунистические партии в других странах были слабыми и зачастую маргинальными. Американские «ревущие двадцатые» по своей природе были бесцеремонно консьюмеристскими, а не коммунистическими.
Недостатки политики невмешательства государства в экономику очень скоро пришли коммунизму на помощь. Крах Уолл-Стрит и последовавшая за ним Великая депрессия превратили социалистические идеи равенства и государственного планирования в убедительные альтернативы невидимой руке рынка. Воинственность коммунизма также сделала его одной из немногих политических сил, готовых противостоять угрозе фашизма.
Даже США, которые никогда не были склонны к коллективизму и атеистическому социализму, превратились в плодородную землю. Когда в 1935 году Москва отказалась от фракционной доктрины в пользу политики поддержки «народных фронтов», американские коммунисты объединились с умеренными левыми против фашизма. Эл Ричмонд (Al Richmond), нью-йоркский журналист газеты The Daily Worker, вспоминал о новой волне оптимизма, охватывавшей его и его коллег, когда в итальянском ресторане они поднимали тосты за «жизнь, какая она есть, за ту эпоху, за ее знамения и надежды, за ритм этого времени, потому что в нем слышится биение нашего сердца».
Этот оптимизм разделяли лишь представители определенной группы избранных. Став жертвой сталинских чисток, Семен Канатчиков умер в ГУЛАГе в 1940 году.
Многие были готовы закрывать глаза на сталинский террор ради сохранения антифашистского единства. Однако вторая волна коммунизма в конце 1930-х и начале 1940-х годов, продержалась недолго после разгрома фашизма. По мере роста интенсивности холодной войны отождествление коммунизма с советской империей в Восточной Европе мешало ему претендовать на статус освободителя. В Западной Европе реформированный регулируемый капитализм при поддержке США стал основой для роста уровня жизни и создания государств с развитыми социальными системами. Командные экономики, которые демонстрировали свою целесообразность в военное время, были совершенно непригодны для мира.
Несмотря на то что коммунизм терял свои позиции на Севере, на Юге он наращивал свою мощь. Там коммунистические обещания стремительной модернизации под руководством государства захватил умы множества антиколониальных националистов. Именно там поднялась третья красная волна, прокатившаяся по Восточной Азии в 1940-х годах и постколониальному Югу в конце 1960-х годов.
Для Гэн Чансо (Geng Changsuo), китайского крестьянина, который посетил образцовый колхоз на Украине в 1952 году — спустя три года после того, как коммунистические партизанские формирования Мао Цзэдуна вошли в Пекин — наследие 1917 года все еще имело большое значение. Та поездка полностью изменила мировоззрение здравомыслящего лидера крестьян в деревне Угун, расположенной примерно в 180 километрах от Пекина. Вернувшись домой, он сбрил усы и бороду, надел западную одежду и стал проповедовать сельскохозяйственную коллективизацию, рассказывая людям о чудесном тракторе.
Революционный Китай заставил Вашингтон еще решительнее сопротивляться распространению коммунизма. Однако пока Америка сражалась в своей катастрофической войне во Вьетнаме, на Юге появилось новое поколение марксистских националистов, атакующих «неоимпериализм», который, как они полагали, их умеренные социалистические предшественники были готовы терпеть. Конференция африканских, латиноамериканских и азиатских социалистов, организованная Кубой в 1966 году, послужила началом новой волны революций. К 1980 году марксистко-ленинской идеологией уже руководствовалось множество государств, от Афганистана до Анголы, Южного Йемена и Сомали.
В 1960-е годы на Западе тоже наблюдались признаки возрождения марксизма, однако западные радикалы выступали скорее в поддержку идей личной независимости, демократии в повседневной жизни и космополитизм, чем в поддержку ленинистских идей дисциплины, классовой борьбы и государственной власти. Наглядным примером может послужить карьера немецкого активиста Йошки Фишера (Joschka Fischer). Сначала он был членом группы «Революционная борьба», пытавшимся вдохновить на коммунистическое восстание рабочих автозаводов в 1971 году, а позже он стал лидером немецкой Партии зеленых.
Формирование мирового порядка во главе с США, которое завершилось к концу 1970-х годов, и крах советского коммунизма в конце 1980-х годов привело к кризису среди левых радикалов во всех странах. Г-н Фишер, подобно многим другим студентам 1960-х годов, адаптировался к новому миру: став министром иностранных дел Германии, в 1999 году он поддержал бомбовые удары по Косово (направленные против сил бывшего коммунистического лидера Сербии Слободана Милошевича), а в 2003 году выступил в поддержку сокращения расходов на социальную сферу в Германии.
На Юге Международный валютный фонд заставил посткоммунистические страны, имевшие большие долги, провести рыночные реформы, и бывшая коммунистическая элита очень быстро согласилась на переход к неолиберализму. Сегодня в мире осталось всего несколько формально коммунистических государств: северная Корея и Куба, а также более капиталистические Китай, Вьетнам и Лаос.
Сегодня, спустя четверть века после распада СССР, возможен ли подъем четвертой волны коммунизма?
Одним из главных препятствий для этого является произошедший после 1960-х годов раскол между левыми старой закалки, которые во главу угла ставили экономическое равенство, и наследниками г-на Фишера, которые делают акцент на космополитических ценностях, гендерной политике и многокультурности. Более того, отстаивание интересов угнетенных в мировых масштабах сейчас кажется практически невыполнимой задачей. Кризис 2008 года еще больше усугубил дилемму левых, открыв окно возможностей для таких радикальных националистов, как Дональд Трамп и Марин Ле Пен (Marine Le Pen), готовых сыграть на гневе людей, недовольных экономическим неравенством на Севере.
Сейчас мы только вступаем в период масштабных экономических перемен и социальных потрясений. Поскольку технологический капитализм не способен предоставить достаточное количество достойно оплачиваемых рабочих мест, молодежь может предпочесть более радикальную экономическую программу. Затем новые левые могут достичь успеха в объединении неудачников —из сферы как умственного труда, так и физического — в рамках нового экономического порядка. Мы уже слышим призывы к формированию новой системы перераспределения. Такие идеи, как универсальный базовый доход, с которым уже экспериментируют Нидерланды и Финляндия, очень близки по духу к марксовскому видению способности коммунизма удовлетворить потребности всех людей — «от каждого — по способности, каждому — по потребности».
Пока мир далек от того, что происходило на Красной площади в 1987 году, и еще дальше от событий в петроградском Зимнем дворце 1917 года. Возвращения коммунизма пятилеток и ГУЛАГов не будет. Однако если эта трагическая история и может чему-то нас научить, так это тому, что «последние ура» могут оказаться такой же иллюзией, как и «конец идеологии», предсказанный в 1950-х годах, или «конец истории», о котором заявил Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama) в 1989 году.
Ленина больше нет, старый коммунизм тоже, возможно, умер, однако ощущение несправедливости, которое их подпитывало, никуда не исчезло.
Дэвид Пристлэнд — профессор современной истории Оксфордского университета и автор книги «Красный флаг: история коммунизма» (The Red Flag: A History of Communism).
