За всей этой свистопляской и спорами о том, не слишком ли дружелюбны президент Трамп и его команда по отношению к российскому руководителю Владимиру Путину, скрывается более важный вопрос. Если администрация Трампа серьезно настроена на очень достойную и важную работу по улучшению российско-американских отношений, то как именно она может это сделать?
Путин и многие представители его окружения — это очень жесткие и самовластные люди. А поскольку они находятся у власти, вернуть отношения между Америкой и Россией в нормальное русло будет очень непросто. Но риск противостояния и войны можно уменьшить, если устранить основополагающую, по мнению Путина, причину этой проблемы, какой является расширение НАТО.
Мы не обязаны извиняться перед российским диктатором за увеличение членства Организации Североатлантического договора, куда сегодня входят 28 стран, и которая за годы после холодной войны добавила в свой состав 12 членов, в том числе, три бывшие советские республики. Мы также не должны бросать на произвол судьбы и под жернова российского владычества наших демократических друзей, таких как Украина и Грузия. Но нам нужны более совершенные способы для оказания им помощи.
Сегодня ситуация у нас как будто хуже некуда. На своем саммите в 2008 году НАТО пообещала Украине и Грузии, что они со временем станут членами альянса. Но никакой конкретики о том, когда это произойдет, она не представила. Сегодня эти два государства, а также другие нейтральные страны Восточной Европы не имеют никакой защиты со стороны НАТО. Зная о том, что мы заинтересованы во включении этих стран в состав Североатлантического альянса, Путин нацелился на их ослабление и дестабилизацию, дабы они не имели прав на вступление.
Некоторые из этих стран, включая Грузию и Украину (а также Армению и Азербайджан, между которыми существует неразрешенный конфликт), тратят на свои вооруженные силы больше двух процентов ВВП, как это предусмотрено правилами НАТО. Но они просто слишком малы и бедны, и не могут противостоять российскому вмешательству. Кроме того, они находятся в непосредственной близости от России, и в силу этого НАТО не в состоянии их защитить, не имея крупных и постоянных развернутых сил на передовых рубежах обороны. Украинский президент Петр Порошенко задумал сегодня провести всеукраинский референдум о членстве в НАТО. Это еще больше подольет масла в огонь.
Западным странам пора договориться о новой архитектуре безопасности для нейтральных стран Восточной Европы. В основе этой концепции должен лежать постоянный нейтралитет, по крайней мере, что касается официального членства в военных организациях, где условиями договоров предусматривается взаимная оборона. Эти страны в своей совокупности формируют раздробленную арку, идущую с крайнего севера Европы до ее юга, и включающую в свой состав Финляндию, Швецию, Украину, Молдавию, Белоруссию, Грузию, Армению, Азербайджан, Кипр и Сербию, а также другие балканские государства. Процесс обсуждения должен начаться внутри НАТО, после чего к нему смогут присоединиться сами нейтральные страны. А потом можно будет начать официальные переговоры с Россией.
Новая архитектура безопасности потребует, чтобы Россия, как и НАТО, обязалась поддерживать безопасность Украины, Грузии, Молдавии и других стран региона. России придется вывести из этих стран свои войска, что должно быть официально подтверждено. После этого с нее можно будет снять действующие сегодня санкции. Проблему Крыма можно решать по-разному, скажем, отказавшись от его признания российской территорией. Но при этом данный вопрос надо будет отложить в сторону. Нейтральные страны сохранят за собой право на участие в многонациональных операциях по обеспечению безопасности — примерно в тех же масштабах, как они делали это в прошлом. Причем, это могут быть операции под руководством Североатлантического альянса.
Новая система безопасности гарантирует нейтральным странам право выбирать собственную форму государственного правления, политическое руководство, характер дипломатических отношений и экономические ассоциации. При этом Россия признает их исключительное право на вступление в Европейский союз (за исключением деятельности по обеспечению безопасности).
После окончания холодной войны НАТО упорно работает над своими отношениями с Россией. Она дала согласие не размещать крупные боевые силы на территории своих новых членов, принятых в состав альянса после окончания холодной войны. Даже сегодня, после продолжительных российских провокаций, она разместила в прибалтийских странах и в Польше всего пять тысяч своих военнослужащих. НАТО также создала механизмы типа Североамериканского совета по сотрудничеству и Партнерство во имя мира, чтобы коллегиально сблизиться с Россией и другими бывшими советскими республиками, и наладить с ними взаимодействие.
Однако русские смотрят на эту ситуацию иначе. Кто-то видит в НАТО физическую угрозу, а кто-то — нет, но все они считают действия Североатлантического альянса оскорбительными для своей страны. Они полагают, что бывший противник оказывает на Россию психологическое и политическое давление, вплотную приблизившись к ее границам. У России сокращается численность населения, а ее экономика чрезвычайно слаба по сравнению со странами НАТО. ВВП у этой страны составляет примерно полтора триллиона долларов, а население меньше 150 миллионов человек, в то время как в НАТО в целом эти показатели равны 40 триллионам долларов и 900 миллионам человек. Это способствует формированию озлобленности и в некоторой степени паранойи.
Нет никакой гарантии, что эта идея заинтересует Путина. Возможно, ради сохранения поддержки со стороны населения и укрепления влияния России он отдаст предпочтение враждебным отношениям с Западом.
Тем не менее, стоит попытаться вступить в переговоры. Если Россия откажется от добросовестного участия в переговорном процессе или не станет выполнять условия поддержанных ею вначале договоренностей, то мы мало что потеряем. У нас останется возможность ужесточить политику против России в будущем. Но только выдвинув такую масштабную и смелую инициативу, Трамп обретет реальный шанс улучшить российско-американские взаимоотношения.
Майкл О'Хэнлон — старший научный сотрудник Института Брукингса.
