Притяжение и отторжение, которые вызывает Россия Путина среди французских интеллектуалов, не должны сводиться к борьбе правозащитников и реакционеров. Они уходят корнями в долгое противостояние славянофилов и западников.
Око Москвы. Вездесущее и всемогущее. Оно видит все и влияет на все. Русские устроили победу Трампа в США, свергли Ренци в Италии и взломали сайт движения «Вперед!» Эммануэля Макрона (Emmanuel Macron). Франсуа Фийона (François Fillon) и Марин Ле Пен (Marine Le Pen) подозревают в связях с Россией. Послушать некоторых, так Кремль не спускает глаз с президентской кампании во Франции. Об этом говорят депутаты (как правые, так и левые), делегаты Manif pour tous и друзья «Непокорной Франции», которые так стремятся в Москву. Не стоит сбрасывать со счетов и активное присутствие российских СМИ Sputnik и RT во французской сети. Ален де Бенуа (Alain de Benoist), Жак Сапир (Jacques Sapir), Жан-Пьер Шевенман (Jean-Pierre Chevènement), Юбер Ведрин (Hubert Védrine) давали им интервью. В социальных сетях «царь Путин» с обнаженным мускулистым торсом позирует во время рыбалки или верхом на лошади, тем самым словно еще больше подчеркивая слабость Олланда. Как будто центр идущего в наступление свободного мира находится уже не в Нью-Йорке, а в Москве.
Как бы то ни было, те, кто обращают взгляд на Красную площадь, мыслят в ином направлении. Среди них есть католики вроде Филиппа де Вилье (Philippe de Villiers, «Франции нужен Путин»), которые видят в православной России последний оплот христианства. Солженицын — их пророк. Наследники голлизма вроде Жана-Пьера Шевенмана и Николя Дюпон-Эньяна (Nicolas Dupont-Aignan), чье славянофильство опирается как на исторические константы, так и на отвращение к Брюсселю. Альтерглобалисты вроде Режи Дебре (Régis Debray), которым нравится в бывшем СССР в первую очередь то, что тот был заклятым врагом США. Все они верят в истинность поговорки «враг моего врага — мой друг».
16-я советская республика
Наконец, стоит вспомнить о литераторах, которые ищут убежище в русской душе или на время поселяются в сибирских лесах. «О, как мы любили русских. Они гордились собственной историей, ставили во главе угла патриотизм и поддерживали президента. Но потом иметь с ними дела стало дурным тоном», — пишет Сильвен Тэссон (Sylvain Tesson) в своей книге «Березина». В свою очередь Эммануэль Каррер (Emmanuel Carrère), лауреат премии Ренодо 2012 года за книгу «Лимонов», обличает противостоящих Путину «икорных левых».
Брежнев называл Францию 16-й советской республикой. Так, стоит ли сейчас рассматривать ее как продолжение путинской империи? «Французские правые стали агентом влияния Владимира Путина», — писала в Le Monde в марте 2015 года группа интеллектуалов, в том числе историк Ален Безансон (Alain Besançon), специалист по России Франсуаза Том (Françoise Thom) и философ Филипп Рейно (Philippe Raynaud). В статье они причитали по поводу существования «российской партии», которая повторяет «кремлевскую пропаганду» и довольствуется слепым преклонением перед российским лидером.
Чтобы понять ключевую роль России в нашей интеллигенции, следует взглянуть в далекое прошлое. Если даже не доходить до споров вокруг Филиокве (одна из причин церковного раскола 1054 года), нельзя не признать, что у России всегда были сторонники и противники во всех лагерях. Противостояние славянофилов и западников шло еще в XVIII веке. Тогда прогрессивные деятели Просвещения во главе с Вольтером были заворожены «просвещенным деспотизмом» Петра Великого и Екатерины II. После кончины философа императрица приобрела его библиотеку, которая с тех пор находится в Санкт-Петербурге.
Коллективная амнезия
Как отмечает Филипп Рейно, «русофилия сместилась направо лишь в XIX веке». После 1848 года Россия стала контрреволюционной державой, которой восхищались все, кто ностальгировал по старому режиму. В конце XIX века империя Александра III стала союзницей Франции против Германии. Тут зародилась дипломатическая славянофилия. Она основывалась на представлениях о необходимости равновесия европейских держав для противодействия немецкому империализму. За долгий советский период немало французских писателей (Жид, Селин, Арагон…) и интеллектуалов (Сартр) побывали в Москве с тем или иным для себя результатом.
Его недоверие к самой большой стране в мире связано не только с его польскими корнями, но и интеллектуальным воздействием на него знаменитой статьи Кундеры «Похищенный Запад», которая была опубликована в Le Débat в 1984 году. Чешский писатель отстаивал в ней существование «малых наций», которые защищают свою «западность» от российского и советского империализма. Польша, Босния и Чехия вчера. Украина сегодня. Прибалтика завтра?
Оставила на нем свой отпечаток и книга «Все течет…», духовный завет писателя Василия Гроссмана. Из него следует, что в России решили идти к благополучию через силу и служение, а не демократию и свободу. Именно Гроссман стал источником антитоталитарных убеждений философа. «Антинацизм пережил нацизм, но антитоталитаризм погиб вместе с коммунизмом. Все наследие диссидентства испарилось», — сокрушается Финкелькраут. «Мы видим коллективную амнезию поколения, которое не познало тоталитарной угрозы и полностью забыло о реалиях возведенной в статус государственной политики лжи», — добавляет социолог Жан-Пьер Ле Гофф (Jean-Pierre Le Goff), не скрывая недовольства «традиционалистами, которые мечтают о реставрации и выстраивают себе образ Путина на основании проблем западных обществ».
Историк Ален Безансон идет еще дальше. «Существует два вида русомании»: на смену идеологии «коммунистов, которые духовно жили в СССР», пришла идеология «консерваторов», воображающих себе некую христианскую Россию, гаранта утерянных ценностей«. Сам в прошлом коммунист, он перешел в ряды борцов с тоталитаризмом после прочтения доклада Хрущева о преступлениях сталинизма. В книге «Поколение» он описывает стыд за веру в марксистскую утопию. С тех пор он неустанно трудится в своей заставленной книгами по российской истории парижской квартире, чтобы расшифровать скрытые механизмы влечения к России. Его упорство иногда граничит с паранойей, например, когда он заявляет нам: «Российские агенты были всегда. Фийон — один из них».
Директор издательства Cerf Жан-Франсуа Колозимо (Jean-François Colosimo), наоборот, сожалеет о «русофобской интеллектуальной традиции». Перешедший в православие супруг племянницы Солженицына насмехается над «бывшими обожателями Советского Союза, которые отреклись от своей веры, но сохранили черно-белое восприятие мира». «Антипутинизм ведет лишь к отрицательным последствиям, — уверен философ Люк Ферри (Luc Ferry). — Это интеллектуальная традиция людей, которые некогда были сталинистами до мозга костей, но теперь строят из себя ангелов-правозащитников».
Зеркало наших слабостей
Элен Каррер д'Анкосс (Hélène Carrère-d'Encausse) стучит кулаком по своему столу пожизненного секретаря, когда мы упоминаем гипотезу о российском «вмешательстве» в умы французов: «Все это — полная чушь!» Биограф Екатерины II вздыхает при мысли о «наследниках де Кюстина, которые так ничего и не поняли о России». Либеральный аристократ Астольф де Кюстин проехался по России галопом в карете с закрытыми окнами и написал эссе «Россия в 1839 году». В нем они описывает отсталую страну с варварским народом и деспотическим царем, чей образ во многом перекликается с тем, что сегодня сложился у Путина в прессе. «Мы унаследовали созданный де Кюстином образ: русские пассивны и живут в стране, которой совершенно чужда идея личной свободы», — сожалеет Элен Каррер д'Анкосс.
За вычетом личности Путина Россия представляет собой размытую тень, на фоне которой судьба Запада по контрасту кажется светлее. В знаменитой речи в Гарварде в 1978 году Солженицын спровоцировал целый скандал, раскритиковав как советскую утопию, так и мираж западной цивилизации. По его словам, оба они ведут к «всеобщему уничтожению духовной сущности человека». Некоторым европейцам российский путь представляется альтернативой роковому упадку. Это путь универсализма без автономии, христианства без модернизма, Рима без Просвещения. «Россия говорит Европе: „Мы не хотим быть, как вы", — отмечает Колозимо. — И Европа не может с этим смириться».
Пугающая и завораживающая Россия становится зеркалом наших собственных слабостей. Именно об этом в несколько грубой форме говорил получивший российский паспорт Жерар Депардье в интервью Vanity Fair: «Я готов умереть за Россию, потому что там живут сильные люди. Мне совсем не хочется умереть идиотом в нынешней Франции».
