Часто слышишь: так что у нас, гражданский конфликт или война с Россией? На момент начала Майдана 2013-14 годов Украина была разделенным обществом (divided society), в котором линии разлома активно эксплуатировались политическими манипулятивными элитами с целью получения максимальной поддержки своего электората на выборах. Главной линией разлома была идентичность, а точнее противостояния советской и украинской идентичности (коллективные мифы, язык, исторический нарратив, публичное пространство и т.д.). Электоральные карты выборов 2004, 2006, 2010 и 2012 зафиксировали эту линию как противостояние между оранжевым и сине-белым электоратом. И, казалось, эта линия утвердится окончательно. Тем более, что в ее укрепления вкладывались немалые ресурсы.
Важно отметить: не только украинское общество имеет болезненные линии разлома и является разделенным, и совсем необязательно отсюда следует, что такое общество обречено на насильственный конфликт. Украинский политический класс за 23 года независимости сформировал определенную культуру достижения компромиссных решений, которые позволяли стране развиваться, эволюционировать и избегать проявлений открытого насилия. Обратной стороной такой культуры была нерешительность в реформах, формирование олигархического консенсуса, формирования общества ограниченного доступа к ресурсам и другие проблемы, против которых, в конце концов, украинское общество впервые восстало во время акции «Украина без Кучмы» и Оранжевой революции.
Янукович сломал существующий олигархический консенсус внутри политического класса, резко ограничил доступ к ресурсам других конкурирующих групп через монополизацию и поставил на грань экзистенциальной угрозы украинскую идентичность, отказавшись от евроинтеграции. Поле для достижения компромисса резко сузилось, но переход к насилию произошел не сразу, а только после того как были приняты законы 16 января — билет-приглашение на войну. Именно эта дата и является началом насильственного внутреннего гражданского конфликта.
Характерной особенностью стало то, что существующий социальный порядок (писаные и неписаные правила взаимодействия внутри политического класса) были подорваны, а дальнейшие события — распространение насилия на регионы, привлечение к противостоянию большого количества людей, мобилизации сторонников, в том числе и через преувеличения страхов и угроз, привело к тому, что общество быстро оказалось в состоянии насильственного гражданского конфликта. Через эффект присутствия,который обеспечивали телевидение и социальные сети, мы попали в ловушку эскалации. Массовое, чрезмерное применение насилия властью 18-21 февраля 2014 года привело к падению старого социального порядка (собственно, произошла революция), которая активизировала контрреволюционные силы при активной внешней поддержке. Как метко говорит Александр Пасхавер, контрреволюция и интервенция — это настоящий знак качества революции.
Не представляю себе, как могли бы дальше развиваться события, если бы не российское вторжение. Предполагаю, что через короткий период времени после революции мы могли бы получить настоящую гражданскую войну на значительно большей территории, чем та, которая сейчас является зоной АТО. Последние свидетельства о планах Суркова в Крыму в январе 2014 года и первоначальные планы так называемой «русской весны» дают основания утверждать, что в случае их реализации мы бы реально получили гражданский конфликт. Тем более, что сектор безопасности в государстве по состоянию на февраль 2014 года был полностью деактивирован и демотивирован.
Только прямое российское вторжение спасло нас от гражданской войны, но определенные элементы гражданской войны в виде активной коллаборации контрреволюционных групп, носителей русско-советской идентичности, мы все же имеем. Особенно это заметно на востоке. Поэтому и возникает постоянно ощущение двойственности и двусмысленности. Но чем дальше, тем менее актуальным становится гражданский конфликт, и более актуальным — межгосударственный.
P.S. В дополнение: главная задача россиян сейчас — перевести конфликт снова в гражданский.
Игорь Семиволос, директор Центра ближневосточных исследований.
