Вопрос национальных общин нередко обсуждается в контексте напряжения, которое возникает в обществе. Основой этого напряжения зачастую становится недоверие. Сегодня в, условно говоря, «посткрымском мире» — это особо актуально, поскольку события 2014 года все еще продолжают отбрасывать тень на нашу жизнь и, судя по всему, будут это делать еще долго.
Захват Крыма (не говоря о последующих событиях) травмировал не только Украину. Волны от этих событий разошлись по всему постсоветскому пространству, резонируя порой самым неожиданным образом. Можно утверждать, что в нашем регионе теперь у каждого свой «посткрымский синдром».
Если анализировать этот синдром в странах Балтии, то главным его признаком является недоверие, проецируемое на национальные общины. При этом, нельзя сказать, что недоверие это возникло абсолютно субъективно. Не будем забывать, что мы говорим о «посткрымским синдроме».
Ни для кого не секрет, что в операции по захвату Крыма, которой лично руководил президент России Владимир Путин (он хвастается этим под камеру в фильме «Крым. Путь на Родину») тема русского национального меньшинства была использована всеобъемлюще. Русские Крыма стали объектом цинично геополитической манипуляции — искусственным оправданием для действий, нарушающих международное право.
В странах Балтии, не питающих особых иллюзий относительно кремлевского миролюбия, после крымских событий в центре внимания оказались местные национальные общины — в первую очередь речь идет о русскоговорящей части национальных меньшинств. Конечно же, в данном контексте нельзя говорить обо всех странах Балтии обобщенно.
В той же Латвии и Эстонии тема национальных меньшинств фактически никогда не исчезала из повестки дня, поскольку она напрямую связана с проблемой «неграждан». В Литве ситуация была несколько иной — в последнее время вопрос национальных общин занимал второстепенное или даже третьестепенное место в политическом дискурсе страны. Существовал политический консенсус относительно того, что этого вопроса по сути нет. Однако Крым изменил взгляд на многие вещи.
Во вновь возникшем интересе к национальным общинам не трудно заметить негативные оттенки. Порой речь просто сводится к тому, кто и как будет приветствовать «зеленых человечков», появись они в Нарве, Даугавпилсе или Висагинасе. Особое беспокойство высказывается и в связи с тем, что часть представителей русскоязычных общин фактически живут в «информационном пространстве Кремля», что, мягко говоря, не укрепляет их связь со странами проживания.
Иными словами, внезапно оказалось, что вопрос интеграции национальных общин не только не закрыт, но и является сейчас одним из самых животрепещущих. Например, в Литве после событий 2014 года поспешили восстановить Департамент по делам национальных меньшинств, который закрыли в достаточно спокойном 2010 году. Особо остро недоверие к национальным общинам чувствовалось сразу после крымских событий.
Сегодня страсти несколько улеглись, но это не означает, что данный вопрос полностью утратил свою актуальность. Возникшее недоверие не способствует стабильности, особенно на фоне громко прозвучавших историй о детях, ездивших из литовских русскоязычных школ в так называемые патриотические лагеря в России, или особого внимания Департамента государственной безопасности к висагинским страйкболистам.
Еще одна острая проблема, на которую не особо обращают внимание — это то, что теперь даже в тех случаях, когда дискуссия о национальных общинах ведется конструктивно, представители нацменьшинств подспудно выделяются в отдельную, вычлененную из остального общества категорию. Почему так происходит в Латвии и Эстонии по-своему понятно. Существующий водораздел между гражданами и «негражданами» преодолеть крайне сложно. В таких условиях трудно говорить о формировании интегрального гражданского общества, которое является основным решением обсуждаемой проблемы и основой для преодоления страха и недоверия.
У Литвы, в данном случае, есть существенное преимущество, но оно нивелируется, когда разговор ведется в категориях «мы» и «они». Фундаментальная идея гражданского общества состоит в том, что все жители страны рассматриваются как равноправные граждане, заинтересованные в безопасности и процветании своей страны, которая, в свою очередь, заботится о них. Конечно же, так выглядит идеальная формула, которую можно назвать демократической утопией. Впрочем, это не мешает большинству современных развитых стран обозначать гражданское общество в качестве краеугольного камня государственной системы.
Иными словами, преодоление «посткрымского синдрома» лежит в процессе наиболее полной интеграции национальных общин в гражданское общество. Это должен быть всесторонний и обоюдный процесс, основанный на доброжелательности государства и условного большинства с одной стороны и доброй воли меньшинств — с другой. Необходимо укреплять понимание того, что вопросы безопасности, социальной защиты, личных и общественных свобод одинаково значимы для всех. При этом осознание подобных — довольно очевидных — вещей следует практиковать в целом, а не ориентировать на отдельные группы.
Представления о гражданском обществе равнозначно актуальны как для меньшинств, так и для большинства. Также довольно печально, что в вопросе национальных меньшинств Литве пока так и не удалось заручиться поддержкой Польши. Из-за этого складывается парадоксальная ситуация, при которой польская община тоже попадает под увеличительное стекло недоверия. При этом Литва и Польша находятся в одной геополитической парадигме, основа которой Европейский Союз и НАТО.
Принцип наднационального общеевропейского (в рамках ЕС) гражданского общества мог бы стать хорошей панацеей и здесь. Однако в Литве данная концепция пока не работает. Она во многом разбилась о крестовый поход против иноязычных табличек, дублировавших название улиц в Шальчининкском районе, и прочие мелкие раздражители. При этом даже в нынешней ситуации напряжение, связанное с особым вниманием к национальным общинам, несколько гиперболизировано. Об этом косвенно свидетельствует пример той же Украины.
Когда российская пропаганда стала разыгрывать карту антисемитизма в освещении событий в Киеве — на Майдане моментально появилась Еврейская сотня. Когда кровавые цветы «Русской весны» распустились на Донбассе — Украина, вопреки ожиданиям Кремля, не развалилась на западную и восточную части, а наоборот — стала намного более единой, чем была до этого. Воевать за свою — украинскую — землю пошли не только этнические украинцы, но и представители других национальностей.
Отметим и то, что согласно социологическому исследованию, проведенному летом прошлого года, две трети опрошенных представителей русской и польской национальных общин готовы встать на защиту Литвы в случае военной угрозы. Исследование также показало, что защищать страну в большей мере готовы те представители национальных меньшинств, которые успешно интегрированы в общество. Так что, с какой стороны не посмотри — интеграция на гражданской основе остается лучшим ответом на все страхи. Впрочем, для демократического общества — это прописная истина.
