Больше года многие за пределами Европы боялись, что на выборах по всему континенту победят популистские движения — зачастую ультраправые и евроскептики. Однако электоральные ландшафты быстро меняются, и нам пора рассмотреть другой сценарий, согласно которому популисты будут повсеместно проигрывать.
Не следует считать этот прогноз излишне оптимистичным. В Нидерландах Партия свободы, возглавляемая националистом Гертом Вилдерсом (Geert Wilders), судя по опросам, которые проводились в феврале 2016 года, должна была получить не менее 40 мест. Месяц назад опросы показывали уже 30 мест, а сейчас — в среднем 25, на одно место меньше, чем у правящей правоцентристской партии премьер-министра Марка Рютте (Mark Rutte). Такая динамика связана со специфически голландской манерой отвечать на вопросы социологов. Если в некоторых странах люди стараются скрыть свое намерение поддержать ультраправых, прямодушные голландцы, скорее, преувеличат свою готовность к протестному голосованию — просто для того, чтобы подать определенный сигнал. Однако когда настает время голосовать, они делают рациональный выбор, а не эмоциональный.
Все понимают, что Вилдерс все равно не будет принимать участия в управлении страной, даже если получит большинство голосов, ведь остальные партии не доверяют ему после неудачной попытки сотрудничества в 2011 году. Однако, если его Партия свободы — несмотря на тот ужас, который она вызывала у центристов по всему миру, — получит в итоге только второе место, это будет не только практическое, но и символическое поражение.
Во Франции на момент победы Дональда Трампа на американских выборах Национальный фронт Марин Ле Пен (Marine Le Pen) поддерживали 30% респондентов. Теперь у Ле Пен осталось всего 26% поддержки — на несколько процентных пунктов больше, чем у выскочки-левоцентриста Эммануэля Макрона (Emmanuel Macron). Во втором туре Ле Пен почти наверняка проиграет любому мейнстримному кандидату с разгромным счетом. Вероятно, она наберет больше, чем ее отец Жан-Мари Ле Пен (Jean-Marie Le Pen) в 2002 году, но это вряд ли изменит кардинально положение французских ультраправых. Они как были, так и остаются влиятельной силой в политической жизни страны, но никогда — если, конечно, не считать режим Виши, — не становятся правящей партией.
В Германии антииммигрантскую и антиевропейскую «Альтернативу для Германии» поддерживали в сентябре 2016 года 15% респондентов. Сейчас ее поддержка составляет 10-11%. Технически это делает ее третьей по величине партией в стране, но на деле подобный статус мало что значит — ведь каждая из двух ведущих партий набирает более 30%. Если не произойдет ничего непредвиденного, она пройдет в парламент 24 сентября, но будет там маргинальной силой, которой прочие партии будут сторониться. Итальянское евроскептическое «Движение пяти звезд» в середине прошлого года набирало, по опросам, более 30%. Сейчас оно скатилось до 27%. Это по-прежнему позволяет ему соревноваться на равных с правящей Демократической партией — но до голосования еще есть время. Досрочные выборы сейчас менее вероятны, чем в декабре 2016 года, когда премьер-министр Маттео Ренци (Matteo Renzi) ушел в отставку после неудачного референдума.
Разумеется, вполне возможно, что опросы ошибаются. После референдума о Брексите и победы Трампа многие в этом даже уверены. Но даже если игнорировать вопросы профессиональной репутации — а в большей части континентальных европейских стран прогнозы социологов обычно бывают точнее, чем в Британии или США, — следует учесть, что и на британском референдума, и на американских выборах перевес победившей стороны был минимальным. В целом ошибки социологов, при кажущемся катастрофическом характере, попадают в пределы погрешности. Если на выборах в Германии, Франции и Нидерландах все пройдет так же, ультраправые окажутся на своем привычном месте. С поддержкой от 10% до четверти населения эти силы не смогут придти к власти. Такому исходу препятствует крайне разумная европейская многопартийная модель, которая старается не сбивать избирателей с толку строго бинарным выбором.
В каком-то смысле ультраправые и сами хотят чего-то подобного. Практическое участие в государственном управлении — обычно не самая сильная их сторона. В этом недавно убедился Тимо Сойни (Timo Soini), лидер финляндской националистической партии, выступающей против Евросоюза. Сойни сейчас занимает пост министра иностранных дел Финляндии, однако популярность его партии сильно упала, и он теперь заявляет о своем намерении уйти в июне в отставку.
Протестные избиратели хотят быстрых перемен, потому что популисты им это обещают. Однако устройство коалиционных правительств — а также здравый смысл — делают это невозможным, и популисты теряют поддержку. Это уже случилось с Вилдерсом после его электоральных успехов 2010 года, когда его партия потратила большую часть времени на то, чтобы бомбардировать правительство вопросами об иммиграции, практически не предлагала законов и в итоге утопила правящую коалицию, с которой обещала сотрудничать.
Тем не менее, у этих партий есть и полезная функция. Они дают обществу возможность продемонстрировать, что его реально заботит. Упорная борьба Вилдерса с мусульманской иммиграцией сместила центристский дискурс вправо и привела к ужесточению иммиграционной политики — хотя сама Партия свободы в составлении новых законов и не участвовала. Активность Ле Пен вынудила Франсуа Фийона (Francois Fillon), злополучного кандидата от правоцентристов, жестко выступить по иммиграционному вопросу и вероятно, еще скажется на результатах июньских парламентских выборов. Безусловно, требования общества надежнее защитить границы и несколько ограничить иммиграцию не следует игнорировать, однако их можно исполнить и без рискованных экспериментов — таких, например, как избрание президентом США Трампа.
Политическое устройство континентальных европейских стран намного прочнее, стабильнее и демократичнее, чем рассказывают своей аудитории многие американские и британские журналисты. После окончания Второй мировой войны эти страны очень постарались сделать так, чтобы представительство всевозможных экстремистских сил — от коммунистов до ультраправых — в политике не приводило к катастрофическим последствиям. Пока этот баланс не выдерживают только посткоммунистические страны, но это, вероятно, — не предзнаменование будущего, а всего лишь знак того, что эти страны, по-видимому, несколько поторопились присоединиться к ЕС. Предположительно, они просто были не до конца готовы к тому, что подразумевает это членство. Что касается предзнаменований, то лучше посмотреть на декабрьские выборы в Австрии, на которых «зеленый» политик с легкостью выиграл у ультраправого, невзирая на всю предвыборную шумиху.
Если события будут развиваться в этом направлении, это может означать скорое наступление новой эпохи, в которой именно континентальная Европа, а не США, будет мировым центром здравого демократического государственного управления и главным источником связанной с такими порядками «мягкой силы».
