«23 февраля с утра явившиеся на заводы и фабрики рабочие Выборгского района постепенно стали прекращать работы и толпами выходить на улицу, выражая протест и недовольство по поводу недостатка хлеба, который особенно чувствовался в названном фабричном районе, где, по наблюдениям местной полиции, за последние дни многие совершенно не могли получить хлеба». Так выглядел в отчете агентов Охранного отделения первый день революции, навсегда изменившей Россию, — 8 марта (23 февраля по старому стилю) 1917 года.
Волнения в Петрограде, которые растерявшаяся царская власть не сумела подавить, отречение Николая II 2 (15) марта на станции Дно под Псковом, создание Временного правительства — по воспоминаниям современников, стремительность революционных событий не позволяла понять, куда, собственно, столь лихо рванулась Россия и кто в конечном итоге выиграет от этих перемен. То, что менее чем через год победителями окажутся большевики — радикальная фракция социал-демократов, находившаяся до сих пор на обочине российской политики, — в феврале 1917-го не мог предсказать никто, не исключая самих большевистских лидеров.
Но огромная жажда социальной справедливости была видна с самого начала революции. Россия оказалась очень левой страной: в бурные месяцы, последовавшие за падением монархии, выяснилось, что симпатию к социалистическим идеям в том или ином виде испытывает безусловное большинство граждан страны. Это отразилось и на результатах прошедших осенью, когда развал и анархия на фронте и в тылу были уже очевидны, первых в истории России свободных выборов — в Учредительное собрание, которое, как предполагалось, должно было определить дальнейшие пути развития страны. Убедительную победу на выборах одержали социалисты-революционеры (эсеры) — партия, которая последовательно, не останавливаясь перед насилием и кровью, вела борьбу против монархии Романовых, но в 1917 году склонялась к мирным, хоть и радикальным преобразованиям — прежде всего земельной реформе.
Если бы стране удалось проскользнуть между угрозой диктатуры, исходившей как слева, от большевиков, так и справа, от радикальных контрреволюционеров, эсеры наверняка на какое-то время стали бы правящей партией послереволюционной России, считает доктор исторических наук, профессор Института общественных наук РАНХиГС, руководитель постоянного семинара "Левые в России: история и общественная память" Константин Морозов. В интервью Радио Свобода он размышляет о том, почему этого не случилось и какова была суть эсеровской альтернативы для России.
Радио Свобода: В каком состоянии Партия социалистов-революционеров подошла к Февралю?
Константин Морозов: Я бы сказал, что партия находилась тогда в состоянии организационной распыленности. Значительная часть видных ее руководителей была в эмиграции, другая часть — в тюрьмах, в ссылках, на каторге. Ей пришлось восстанавливаться с нуля, этим восстановлением занимались преимущественно те эсеры 1905-07 годов, которые отошли от революционной деятельности, но в марте 1917 года фактически вернулись в партию. Они создавали все ее новые ячейки. Были серьезные проблемы среди эсеров и в связи с внутренними расколами, особенно из-за наличия разных точек зрения на войну. В марте партия эсеров начинает воссоздаваться как единая партия, что потом на III съезде партии в мае-июне было проведено в жизнь — это, на мой взгляд, было ошибкой. Потому что разногласия внутри партии были такие, что она существовать и управлять собой, принимать решения как единая партия не могла. Немедленно началась фракционная борьба — и, соответственно, это закончилось распадом и невозможностью проводить единую внутрипартийную линию в 1917 году.
— Эсеры из-за первого этапа своей истории ассоциируются в массовом сознании с насилием, с террором, от которого они к 1917 году давно уже отошли. Каков был взгляд эсеров, их лидеров на насилие как принцип борьбы за политическую власть? Все-таки багаж террористического прошлого никуда не делся, у того же Виктора Чернова и других лидеров партии. Как они на это смотрели в 1917 году?
— Вопрос о терроре в эсеровской партии дискутировался на протяжении всего ее существования. Надо сказать, что на первых порах такие деятели, как Михаил Гоц и Виктор Чернов, выступавшие за включение террора в тактику партии, сумели настоять на своем. Но уже тогда среди эсеров были люди, выступавшие за массовую партию, за то, чтобы делать упор не на террор, а на пропаганду и агитацию среди крестьянства и пролетариата. Вообще их идеалом была массовая социалистическая партия, парламентская, вроде образцовой партии Второго Интернационала — германской социал-демократии. Дальше — больше. В годы революции в деятельности боевых дружин низовых партийных структур волной идут экспроприации и много такого, что сами руководители партии называют "революционным хулиганством" А после 1909-11 годов, после разоблачения Евно Азефа, голоса тех, кто говорил, что нужно отказаться от террора, звучат все сильнее. К февралю 1917 года ни о каком терроре речи не было, последний террористический акт был совершен эсерами в 1911 году, после этого террор с их стороны фактически исчезает. Террористические настроения в эсеровской партии воскрешаются только после октября 1917 года и особенно после разгона большевиками Учредительного собрания. Но и тогда большая часть эсеровского руководства выступала против применения террора в отношении большевиков. Эта часть эсеровского руководства считала, что нужно сначала привлечь массы на свою сторону, действовать методами массовой политической партии.
— Итак, для эсеров 1917 год — это расцвет: миллион членов, победа на выборах в Учредительное собрание. Почему все это им в итоге не удалось использовать? Почему произошло так, что эсеры, несмотря на эту популярность, уступили власть большевикам и потом, несмотря на все попытки? Что предопределило их неудачу?
— Тут есть два блока причин — объективные и субъективные, то есть ошибки самих эсеров. На мой взгляд, вот что принципиально важно: вести демократические преобразования в условиях мировой войны — крайне сложная задача. То, что революция произошла во время войны, — это в значительной степени предопределило весь дальнейший ход событий. Что такое мировая война? С одной стороны, это падение уровня жизни и обострение всех социальных противоречий, которые копились десятилетиями. А с другой стороны, это миллионы людей, которые получают привычку убивать. Это изменения очень серьезные в психологии. Ожесточение до предела сочетается со сжатой пружиной социальных ожиданий. Эти ожидания накопились до такой степени, что в 1917 году очень многие захотели получить все и сразу. Скажем, рабочие уже не удовлетворялись тем, что они имеют профсоюзы, которым те же социалисты идут навстречу. Рабочие хотели уже больше — рабочего контроля и управления фабриками. На практике те же меньшевики и эсеры на это пойти не могли, потому что это привело бы к достаточно серьезным проблемам с управляемостью предприятий. А крестьянство хотело получить сразу же землю.
Тут мы переходим к ошибкам, которые допустили эсеры. Нельзя было оттягивать созыв Учредительного собрания. Точнее, не нужно было идти на поводу у либералов, кадетов во Временном правительстве, которые всячески откладывали Учредительное собрание. Либералы понимали, что левые партии сильнее, что у левых будет большинство в Учредительном собрании и в результате крестьянство и пролетариат получат очень многое из того, чего они требовали. Поэтому кадеты оттягивали Учредительное собрание. Это было очень большой, серьезной ошибкой.
— А субъективный фактор сыграл свою роль в том, что эсеров постигла неудача? Присмотримся: с одной стороны, это партия, которая позиционирует себя как партия «земли и воли», опирается на крестьянство, а с другой — большинство эсеровских лидеров — фигуры вполне городские и интеллигентские, совсем не люди «от сохи». Это противоречие сыграло свою роль в том, что за эсерами люди, конечно, пошли, но не в такой мере, чтобы обеспечить им политическую власть?
— Там все значительно интереснее. Программа социализации земли, которую предложили эсеры, ведь не с неба упала. Это был результат очень серьезной работы народнических экономистов и социологов. Это своего рода реванш, если хотите, за неудачу "хождения в народ" в 1874 году. После этого народнические экономисты, социологи, статистики начинают серьезно исследовать реальную крестьянскую жизнь, и за 20-30 лет к ним приходит понимание, чем живет русское крестьянство и чего оно хочет. Вот на этой базе эсеры и создают свою программу социализации земли. Более того, для эсеров характерно то, что не очень-то свойственно русской интеллигенции, которая часто предпочитала резонерствовать и свои ценности просто навязывать. Эсеры всегда пытались поддерживать обратную связь с крестьянством. Мне в руки попался очень интересный документ, своего рода опросник, который был спущен ЦК эсеров в 1906 или 1907 году на места организациям, чтобы те провели своего рода социологический опрос: как относятся крестьяне к власти, к армии, к попам, что они думают о налогах, о земле, о том, как ее распределять, как на ней хозяйствовать. Поэтому эсеровская партия и ее программа, создаваемая многими годами и многими усилиями, не случайно была воспринята крестьянством как своя. С другой стороны, было достаточно мощное крестьянское лобби в эсеровской партии. Низовой слой активистов и функционеров — это так называемая народная интеллигенция: фельдшеры, учителя, агрономы, землемеры, лесники, которые, собственно, эту связь крестьянства и партии и осуществляли.
Проблема в том, что эсеры не провели, не учли в полной мере интересы крестьянства в 1917 году. Революционные власти боялись давать землю крестьянам, потому что, с одной стороны, военные интенданты говорили, что немедленно после этого рухнет снабжение армии, а с другой — были опасения, что солдаты, то есть те же крестьяне в шинелях, немедленно побегут с фронта домой. Позднее, на IV съезде партии, Евгения Ратнер, член эсеровского ЦК, очень хорошо сказала: мол, мы ради войны, ради сохранения фронта должны были идти на компромисс с буржуазными партиями и не смогли из-за этого защитить классовые интересы крестьянства и рабочих, и в этом наша огромная вина перед историей. По словам Ратнер, нужно было немедленно созывать Учредительное собрание, по крайней мере на два-три месяца раньше, то есть в августе-сентябре 1917 года, и начинать аграрные преобразования. Часть эсеров, надо сказать, этого и хотела, Чернов, например, на этом настаивал. Были идеи создания социалистического правительства — эсеровский ЦК, кстати говоря, в сентябре склонялся к этому варианту.
— Социалистическое правительство предполагалось, включая все левые партии, в том числе и большевиков?
— Было два варианта. Первый вариант — самый левый и очень авантюристический — по крайней мере он таким показался самим эсерам, — предложила Мария Спиридонова: мол, партия эсеров просто должна взять власть и создать свое однородное эсеровское правительство.
— То есть сделать то, что сделали большевики в конечном итоге?
— Другое дело, что большевики тут же начали переформатировать свои лозунги и свои действия. То есть они шли под одними лозунгами, а через какое-то время все это трансформировалось совершенно в другое. Но если вернуться к эсерам, то большая часть их выступала за коалиционное социалистическое правительство, включая большевиков. И на каком-то этапе уже после октября 1917 года велись переговоры между большевиками и социалистическими партиями о создании такого правительства, но персонально без Ленина и Троцкого. И именно Ленин во многом эту комбинацию и поломал. Было ли это возможной альтернативой, создание социалистического правительства, скажем, если бы об этом договорились в сентябре? Я думаю, что да. Дальше были бы выборы в Учредительное собрание, там большинство получили социалистические партии: во главе эсеры, большевики имели 25%, то есть это вторая по численности фракция. Понятно, что они имели бы значительное влияние, но такой ход событий, тем не менее, давал возможность сохранения демократии и парламентаризма. Понятно, что через какое-то время эсеры потеряли бы власть на тех же выборах, как мы это наблюдаем в Европе — качели, когда власть то у правых, то у левых. Был тогда шанс получить такую схему смены власти по демократическим процедурам — через парламент. Ведь авторитет Учредительного собрания был очень высок, его выбирали на первых в истории России по-настоящему свободных выборах.
— Вы уже немного затронули период после большевистского переворота. Но вернемся чуть назад. Одна из ключевых фигур 1917 года — Александр Керенский. Чем он был для эсеров и какую в итоге сыграл роль в истории этой партии?
— Очень хороший вопрос, но прежде чем на него ответить, я хотел бы высказать одно более общее соображение. Вот вы упомянули «большевистский переворот». С одной стороны, эсеры — центристы и правые эсеры — сами использовали этот термин. С другой, левые эсеры, анархисты позже предпочитали концепцию единой российской революции 1917-1921 годов. То есть это единый революционный процесс, в рамках которого есть февральский период, есть октябрьский, а дальше гражданская война. Так примерно сегодня и говорят. Те, кто эту концепцию не принимали, считали, что октябрь — это не революция по своему характеру, потому что там не было массового стихийного движения. Сами большевики в принципе до начала 20-х тоже часто говорили о перевороте, о своем перевороте. Но часть эсеров, например, Марк Вишняк, на мой взгляд, справедливо замечал, что события октября 1917 года можно трактовать как своего рода «штабную революцию», организованную сверху. Это симбиоз революционного процесса, с какими-то чертами переворота. Когда кто-то говорит просто о перевороте — это не совсем верно, потому что, безусловно, была поддержка рабочими и солдатами. Кроме того, само слово «переворот» выводит на аналогию с военными переворотами, скажем, латиноамериканского типа. Но в любом случае мы должны продолжать осмысливать характер тех событий концептуально.
— А если вернуться к фигуре Керенского?
— Керенский для руководства эсеровской партии был, безусловно, как тогда говорили, попутчиком. Он был в эсеровском движении во время революции 1905-07 годов. Став депутатом Госдумы, пытался объединить различные народнические группы. С другой стороны, среди эсеров могло существовать элементарное чувство зависти к нему. Керенский стал одним из самых популярных людей в России. Те революционеры, эсеры, которые годами боролись в подполье и создавали партию, оказались на вторых ролях, а он, объявивший себя эсером, обществом в 1917 году воспринимался как самый главный эсер. У Чернова есть очень жесткие оценки Керенского: по его мнению, тот сыграл очень плохую роль для эсеровской партии, потому что практически не шел на контакт с эсеровским руководством, директив ЦК не воспринимал. Правые эсеры и правоцентристы поддерживали Керенского, а левые пытались порвать с ним. На III съезде партии в мае-июне 1917 года левые сорвали выборы Керенского в ЦК партии эсеров. Его просто прокатили. Это была настоящая пощечина.
— Это о чем свидетельствует? Эсеры, в отличие от большевиков, вождистской партией не были, оставаясь силой более коллективистской?
— Демократы вообще менее склонны к вождизму, это у эсеров в полной мере проявилось. Это не значит, что в эсеровской среде не было людей с ярко выраженной авторитарной жилкой. Другое дело, что лидеры должны были приспосабливаться к настроениям и понятиям революционной среды, к субкультуре российского революционного движения. В эсеровской партии идеи децентрализма, самодеятельности, независимости от центра были очень сильны. У них изначально складывается своего рода такой коллективный лидер, он состоял в разное время из разных людей, как правило, их было три-четыре человека. Плюс тут нужно говорить о как минимум трех-четырех возрастных генерациях эсеров. Первая генерация — это еще народовольцы, а последняя генерация приходит в партию в 1923-24 годах. То есть мы имеем достаточно сложную картину. Но в общем и целом — да, единого лидера не было. По мнению многих историков и современников, это одна из причин неудачи эсеров в 1917 году. Чернов считал, что если бы были живы Гоц и Гершуни, то они бы втроем, включая самого Чернова, в 1917 году сумели бы быть авторитетны для партии. Гершуни был в высшей степени харизматичен, даже больше, чем Ленин, и, возможно, у него был шанс удержать партию под контролем. Эти гипотезы, с одной стороны, имеют некий смысл, но нужно учитывать ослабленность и раскол внутри партии, существовавшие ко времени революции, в частности, сильные расхождения между эсерами по вопросу о войне. Сам Чернов, по мнению очень многих, был хорошим теоретиком, но не вождем, организатором. Он, правда, выделялся тем, что умел примирять разные точки зрения, играл роль объединителя. Те, кто его не любил, называли его "универсальным пластырем".
— Если попробовать как-то подытожить: можно ли считать эсеров несостоявшейся исторической альтернативой большевизму — или на действительно большую историческую роль, учитывая их рыхлость, вечный раздрай внутри, у эсеров все-таки не хватало ни сил, ни идей, ни людей?
— Я думаю, что победа на выборах в Учредительное собрание, когда они получили большинство и, собственно говоря, приняли первые два закона, включая социализацию земли, — это и было начало реализации демократической альтернативы, эсеровской альтернативы. Сумели ли бы они по этому пути провести страну? Я солидарен с точкой зрения своего немецкого коллеги Манфреда Хильдермайера, который еще в 1992 году написал в одной из своих статей, что поскольку одной из главных проблем России был большой разрыв между городом и деревней, то эсеры на роль партии, выражавшей интересы крестьянства, пролетариата и интеллигенции, годились в значительной степени. Я бы еще добавил, что не надо преувеличивать сугубую крестьянскость эсеровской партии. Если вы посмотрите на их программу, то они попытались соединить европейскую социалистическую концепцию с некоторыми почвенническими идеями. Они говорили, что крестьянский череп не хуже черепа пролетария и интеллигента и вполне годится для принятия идей социализма. Это была одна из первых в мире попыток соединить ценности европейского общества и идеи модернизации с ценностями традиционного общества, значительной части русского крестьянства — с тем, чтобы крестьянство максимально безболезненно влилось в новое общество. Эсеры подразумевали, что в течение многих десятилетий развитие будет идти по буржуазному пути, будет рыночная экономика, социализм наступит еще очень нескоро. Они в этом смысле были эволюционисты. Они фактически первыми предложили идею, которая сейчас в мире очень модна. Это идея периферийного капитализма, согласно которой капитализм в развитых странах и в странах второго и третьего эшелона совершенно различен. В странах периферийного капитализма, в том числе в России, он проявляет свои самые хищнические черты, он наиболее разрушителен.
Эсеры также считали, что русский народ, безусловно, к демократии приспособлен, более того, они думали, что русские традиции воли, общинного самоуправления дают возможность для великолепнейшего развития демократии как таковой. Эсеры хотели расконсервировать демократический коллективистский потенциал. Они не идеализировали крестьянскую общину, кстати говоря, считая, что она, конечно же, должна трансформироваться. Они делали ставку на кооперацию, которая в начале ХХ века в России развивалась очень мощно. И вся она находилась под идейным руководством эсеров. Они считали, что надо делать ставку на трудовое крестьянское хозяйство, тогда удастся модернизировать страну и со временем пойти по пути социалистического развития. Главное — то, что, несмотря на некоторый утопизм их взглядов, эсеры, конечно, были способны к эволюции. Еще одна важная вещь: эсеры больше, чем другие партии, подходили на роль площадки для согласования разных интересов. Это фактически тот путь, по которому пошла европейская социал-демократия. Однако важной особенностью была рыхлость партии, раздрай внутри нее. На мой взгляд, эсеровская партия рано или поздно обязательно бы раскололась на несколько партий. Если говорить о демократической эсеровской альтернативе, то из нее выпадают эсеры-максималисты и левые эсеры. Их, в отличие от остальных эсеров, нельзя считать приверженцами демократического социализма. Этот термин, кстати, эсеры и меньшевики очень активно используют с 20-х годов. Позднее, уже в середине 20-го века, европейские социалистические партии тоже говорят о ценностях демократического социализма. С этой точки зрения часть эсеров и меньшевиков — это, безусловно, представители демократического социализма, который создал Социнтерн, — говорит историк Константин Морозов.
Конец эсеровской партии был трагичен. В годы гражданской войны социалисты-революционеры окончательно раскололись. Правые эсеры принимали участие в антибольшевистском движении, левые склонялись к сотрудничеству с большевиками. Однако летом 1918 года, окончательно убедившись, что Ленин и его приближенные ведут Россию к диктатуре, левые эсеры предприняли неудачную попытку свергнуть "комиссародержавие", как по аналогии с самодержавием они называли власть коммунистов. В 20-е годы партия была добита окончательно: летом 1922 года 12 эсеровских лидеров на особом процессе были приговорены к смерти. Казнь, однако, отложили, превратив осужденных в заложников — на случай, если остатки эсеровской партии решат вернуться к методам террора, теперь уже против коммунистической власти. Одну из эсеровских лидеров, Евгению Ратнер, держали в тюрьме вместе с малолетним сыном, на что она жаловалась Дзержинскому. Впоследствии расстрел был заменен осужденным эсерам различными сроками заключения и ссылкой. Большинство видных эсеровских деятелей, оставшихся в России, стали жертвами сталинских репрессий. Несколько бывших эсеров, в том числе Мария Спиридонова и ее муж Илья Майоров, оказались в числе расстрелянных в Медведевском лесу под Орлом в сентябре 1941 года.
