В этом месяце на страницах New Yorker была опубликована статья «Трамп, Путин и новая холодная война», в которой рассказывается о том, что стояло за российским вмешательством в выборы 2016 года, и что ожидает нас впереди. Через Facebook и Twitter мы попросили читателей задать вопросы, которые у них появились после прочтения этой статьи. Вот некоторые ответы на них (вопросы сокращены для ясности).
Гриа Андолина (Gria Andolina): Зачем все это связывают с Трампом?
Дэвид Ремник: Проблемой для Трампа являются вопросы о возможном сговоре с Россией (Участвовал ли Трамп или люди из его окружения в российских хакерских атаках во время выборов, знал ли он о них, помогал ли как-то?). Второе это финансовые осложнения, а именно, были ли и есть ли у президента какие-то коммерческие отношения, могущие вызвать вопросы у правоохранительных органов? И наконец, есть ли у российских спецслужб информация о президенте, могущая повлиять на его работу? Четких и определенных ответов на эти вопросы нет, и поэтому правоохранительные органы и комитеты конгресса должны провести честное, непредвзятое и скрупулезное расследование. С нашей стороны было бы неблагоразумно, нечестно и вредно выходить за рамки доказательств. Единственный способ уйти от спекуляций и частичных доказательств — это провести настоящее расследование (в том числе, журналистское).
Нил Гасман (Neil Gussman): Член палаты представителей Даррелл Исса (Darrell Issa) сказал, что нам нужен специальный прокурор для расследования российского вмешательства в выборы. Возможно ли такое?
Эван Оснос: Да, возможно, хотя Иссу вряд ли можно назвать влиятельным лидером, который может настоять на своем. Выступая 24 февраля в передаче «В настоящее время с Биллом Мейером», Исса, представляющий 49-й округ Калифорнии и вначале поддерживавший Трампа, сказал: «Нам понадобится использовать полномочия специального прокурора и регламент о нем». Таким образом, он стал первым республиканцем в конгрессе, заявившим, что избрание Трампа должен расследовать специальный прокурор. Со стороны Иссы это весьма примечательное заявление. В свою бытность председателем комитета палаты представителей по надзору он прославился тем, что настаивал на проведении расследований о недостатках демократов, включая сбои в работе сайта медицинского страхования Healthcare.gov, изъяны в работе Внутренней налоговой службы и события в Бенгази. Но в последнее время Исса сталкивается с трудностями. Проработав в конгрессе 16 лет, он победил в ноябре на перевыборах с очень маленьким перевесом в 1 608 голосов. Выступив за назначение специального прокурора, Исса затем отказался от этой точки зрения, и теперь преследует менее конкретную цель, призывая провести «независимый обзор по России».
С Иссой или без него, но призывов назначить специального прокурора становится все больше. Генеральный прокурор Джефф Сешнс (Jeff Sessions) взял самоотвод и отказался от участия в расследованиях, связанных с выборами. Поэтому демократы хотят, чтобы исполняющий обязанности заместителя генерального прокурора Дана Бенте (Dana Boente) назначил специального прокурора для надзора за ходом расследования. Правилами Министерства юстиции такой шаг предусмотрен в том случае, если в деле «присутствует конфликт интересов министерства или какие-то другие чрезвычайные обстоятельства». Если Бенте посчитает, что данный случай этим критериям не соответствует, у демократов есть другой вариант: восстановить утративший силу закон, дающий комиссии в составе трех судей полномочия назначить независимого прокурора. Есть еще один выход: Бенте имеет право взять прокурора со стороны, чтобы он осуществлял контроль за ходом уголовного расследования. Именно так было в 2003 году, когда Министерство юстиции назначило Патрика Фицджеральда (Patrick Fitzgerald) специальным прокурором для расследования того, кто сообщил СМИ имя сотрудницы ЦРУ Валери Плейм-Уилсон (Valerie Plame Wilson). (Расследование привело к тому, что перед судом предстал руководитель аппарата вице-президента Дика Чейни Льюис Либби (Lewis Libby) за то, что он солгал жюри присяжных и мешал отправлению правосудия.)
Кейд Кэт Мартин (Kayde Kat Martin): Как вам кажется, демократия переживет это? Мне кажется, нас очень мало что удерживает от превращения в путинскую Россию. Где мы должны приложить усилия для достижения максимальной эффективности? Как мы можем устранить безразличие и заставить власть имущих отдавать предпочтение демократии, а не личным интересам? Как могу помочь лично я?
Дэвид Ремник: Юмор это тоже важно. В брежневскую эпоху в Советском Союзе людям в каком-то смысле помогали шутки и анекдоты. Но я не думаю, что президентская власть Трампа рухнет под огнем лучших шуток сатирика Джона Оливера (John Oliver). Я могу говорить только о своей сфере деятельности, о журналистике. Я повторюсь, что солнечный свет это лучшее дезинфицирующее средство, и что правда (факты, моральная устойчивость, ясность мысли) является тем, чего должны требовать граждане.
Фарин Ансари (Fareen Ansari): Увидим ли мы полномасштабные бойкоты со стороны прессы, акции поддержки и солидарности с теми представителями СМИ и ведущими изданиями, у которых отнимают права, предоставленные им Первой поправкой?
Дэвид Ремник: Могу сказать только от имени New Yorker. И скажу я вот что. Президент, который считает очень амбициозные и жесткие средства массовой информации «врагами американского народа», говорит на зловещем языке. Это язык диктатора. В сталинскую эпоху в России получить звание «врага народа» было своего рода смертным приговором. Неужели демократически избранный президент хочет распространять такой страх и угрозы? Нет, ведь он не закрыл The New York Times. New Yorker будет приходить к своим читателям как и прежде. Но такова закономерность автократии: диктаторы начинают с яростных речей и запугиваний, а потом идут дальше. Единственный способ остановить их — это понять данные закономерности и оказать им сопротивление.
Нэнси Хейден Кроули (Nancy Hayden Crowley): Что вы думаете по поводу сообщений о 15 тысячах человек, которые вышли в Москве на демонстрацию против Путина? Это весьма примечательно, особенно в свете вашей статьи, которую я только что прочитала.
Джошуа Яффа: Демонстранты вышли на улицы в память о Борисе Немцове, который был убит в феврале 2015 года. Немцов в ельцинскую эпоху был демократическим политиком с большим потенциалом. При Путине он не нашел себя, лишился должности в правительстве и со временем оказался на обочине российской политики, став оппозиционером. Его застрелили на мосту неподалеку от Кремля. Под следствием оказалось несколько подозреваемых, которые по всей видимости как-то связаны с окружением назначенного Путиным руководителя Чечни Рамзана Кадырова. Но московский суд пока отказывается тщательно изучать эти связи. Ясно одно. Путинский Кремль не заинтересован в полном и честном расследовании данного преступления, что свидетельствует либо о его бессилии, либо о имеющей обратную силу ответственности — либо о первом и втором. Интересно то, что случай с Немцовым создал пусть приглушенное, но вполне определенное впечатление у многих людей в стране. Антипутинское протестное движение молчит, и в стране мало таких проблем, из-за которых на улицы сегодня может выйти несколько тысяч человек. В прошлом месяце состоялась премьера документального фильма о жизни Немцова «Слишком свободный человек», который вызвал большой интерес у зрительской аудитории и начал успешное турне по стране. По крайней мере, все это говорит о любопытстве и о ностальгии по Немцову, а также по тем ценностям, которые он олицетворял. На прошлой неделе московские власти объявили о плане реконструкции моста, на котором был убит Немцов. План рассчитан на два года, и многие сторонники Немцова опасаются, что таким способом власти хотят избавиться от импровизированного памятника этому человеку, который стал местом размышлений и массового паломничества горожан.
Люк Майерс (Luke Myers): А может, надо было больше помогать российской экономике или содействовать переходу других государств к постсоветской эпохе? Вы пишете о том, как Путин чувствует себя обманутым и униженным западными странами. Усилила бы помощь эти его ощущения? Или она помогла бы ослабить сегодняшнюю напряженность?
Дэвид Ремник: Вообще-то США, западные страны и финансовые институты предоставили немало помощи России. Здесь важно помнить об истории, о том, какие возникают политические и психологические последствия от распада империи. То чувство потери ориентиров, чувство утраты, которое возникло в Османской империи после ее распада, мы наблюдали и в бывших советских республиках, особенно когда там ухудшились экономические условия.
Луиза Инес Ньютон (Luisa Inez Newton): Где русское искусство? Где русский Боб Дилан?
Дэвид Ремник: Спасибо, Луиза. Возможно, вы удивитесь, но там есть бунтарское искусство, например, литература. Книги не подвергаются такой цензуре, как, скажем, государственное телевидение. Если вы хотите купить книгу Солженицына, Бродского или Сахарова, вас никто не схватит за руку. Там есть много современных творческих деятелей, которые пишут, рисуют, сочиняют музыку и так далее, делая это политическим образом. Путин решил, что на такое искусство можно закрыть глаза. А вот в сфере политической информации на телевидении он бьет наотмашь.
Мэрилин Нэги (Marilyn Nagy): Подтолкнет ли нас Путин к войне?
Дэвид Ремник: Не думаю, что Россия хочет войны. Путин хочет реализовать и защитить свои интересы, как он их понимает. Он хочет, чтобы Россия единолично оказывала влияние на бывшие советские республики. Ему нужен плацдарм на Ближнем Востоке (в западной части Сирии). Он хочет дестабилизировать НАТО и Евросоюз. Он хочет, чтобы Запад погряз в своих политических кризисах и оставил его в покое — ведь тогда он сможет продвигать геополитические интересы России так, как считает нужным.
@jlcroner: Насколько сильной почувствовала себя команда Путина от вмешательства в выборы?
Джошуа Яффа: Это один из самых интересных вопросов для тех, кто следит за Россией. Безусловно, Кремль нашел в Трампе нечто привлекательное. (Не нужно даже вдаваться в утверждения о прямом вмешательстве в предвыборный процесс; того, как российские государственные СМИ освещают работу Трампа, вполне достаточно, чтобы со всей уверенностью сказать, что в его кандидатуре Кремль увидел нечто приятное и выгодное для себя.) Я писал прошлой осенью: «Путин назвал его „яркой" личностью. Это многозначное русское слово, имеющее различные оттенки значения, в том числе, „колоритный", „безвкусный", „цветастый". Совсем как неоновые огни на фасаде трамповского казино». Но как показывают наши репортажи из Москвы и Вашингтона, российское руководство (как и эксперты всего мира) готовилось к победе Клинтон. Это говорит о том, что конечная цель Кремля могла заключаться в ослаблении позиций Клинтон как будущего президента и в подрыве демократической системы США в целом. Избрание Трампа скорее всего стало неожиданностью. Первые дни после его победы в Москве царили чувства триумфа и удовлетворения, по крайней мере, на государственном телевидении. Трампу аплодировал парламент, в Москве пошли разговоры о тесном сближении с США и все такое прочее. (Вполне возможно, что сам Путин не позволил себе такую эйфорию, если задуматься о том, что он видит в США долговременного стратегического соперника России, где правят силы гораздо более мощные, чем один президент.) Мы увидели, как постепенно настроения в России стали более спокойные, по крайней мере, на публике. Так, мы писали о том, что российские государственные СМИ получили приказ «Хватит про Трампа». Похоже, Кремль осознает, что поскольку Россия стала для Вашингтона проблемой первоочередной важности, Трамп никак не сможет выполнить свои обещания об улучшении отношений, даже если захочет. А российские руководители, как и все остальные, понимают, что Трамп человек импульсивный, непредсказуемый и опрометчивый. Но если цель Путина, как сказал нам один информированный обозреватель из Москвы, состоит в создании «турбулентности» в американской политической системе, то в этом отношении он добивается немалых успехов.
