Tages-Anzeiger: Сто лет тому назад последний русский царь отрекся от престола. Вы являетесь принцем династии Романовых. О чем Вы думаете?
Ганс Георг Юрьевский: О многом. Семьи вымирают постепенно. У многих ответвлений рода Романовых нет потомков или они только женского рода. Все это было бы по-другому, если бы не было войны и революции. Тогда сегодня существовал бы российский двор, может быть так же, как в Англии.
— Ваш прадедушка Александр II считается царем-освободителем. Мог бы он спасти царский престол?
— После поражения в Крымской войне Александр II осознал, что Россия должна быть реформирована. Самой важной реформой было освобождение крепостных, поэтому его называют также царем-освободителем. Мой прадедушка хотел ввести конституционную монархию, опираясь на пример Британии. Но этого не произошло, поскольку в 1881 году он был убит. Это было началом конца российского царизма.
— После этого стремление к реформам прошло?
— Это покушение было шоком для его сына Александра III. Он замкнулся в себе, жил, собственно говоря, с чувством страха. Вместо того, чтобы последовательно отвечать на такие вызовы времени как индустриализация, он отменил многие реформы своего отца. Последний царь Николай II был в этом плане более открытым. Однако социальное развитие отставало от индустриализации. А там потом назрела революция.
— В какой степени это нежелание реформ привело к революции? Можно ли было воспрепятствовать ей?
— Да, революцию можно было предотвратить. Даже Николай II мог бы изменить курс, если бы он решительно занялся отложенными реформами. Однако он был убежден, что все должно оставаться таким, как и прежде. Он был глубоко верующим человеком, он верил в старое классическое царство, в котором ничего не надо менять. Это дополнительно блокировало его действия.
— В 1991 году Вы впервые приехали в Россию. Было ли это прежде запрещено, или Вы сами не хотели?
— Даже не пытались. Мой отец пережил в эмиграции два покушения. Он родился в 1900 году и пережил все эти катастрофы — мировые войны, революцию. Он не верил больше в то, что сможет когда-либо возвратиться в Россию. Он умер в 1988 году и не пережил крутой поворот в истории. Я был первым в семье, кто возвратился в Россию.
— До тех пор Вы не видели эту страну, каким было это «возвращение»?
— Это одно из самых важных событий в моей жизни. Когда я ступил на землю этой страны, я осознал, что это мое отечество. Я никогда не думал, что можно быть так тесно связанным со страной и так чувствовать ее, хотя никогда там не был. От этого щемило сердце. Люди были очень сердечными, очень откровенными и заинтересованными.
— В Вас бьются одновременно два аристократических сердца. Семья Вашей прабабушки происходит, собственно говоря, из Киева. Каким Вам видится спор между украинцами и русскими?
— Это разделение для меня очень печально. Род моей прабабушки, Долгорукой, происходит из Киевской Руси, собственно говоря, из древней России и из первоначального царского рода Рюриков. Поэтому мне трудно отделять Россию и Украину друг от друга. Для меня это одно целое.
— Владимир Путин иногда взывает к старому царскому величию. Он, как и когда-то Екатерина Великая, присоединил Крым к российской империи. Является ли Крым для русских действительно «святыней»?
— Для многих он таковым и является, и он наверняка для многих очень-очень важен. На это есть эмоциональные, религиозные и стратегические причины. В Крыму базируется Черноморский флот, и мой прадедушка также сражался там еще в Крымскую войну. Эту территорию защищали кровью. Об этом на Западе охотно забывают.
— Аннексия доставила России большие неприятности…
— Америка может делать в мире все, что захочет, и ни о чем не волнуется. Это лицемерие, когда США говорят о нарушениях международного права. Их собственные нарушения столь значительны, что эта история с Крымом выглядит просто смешной. После путча на Украине в 2014 году никто не знал, что собирается делать в Крыму новое руководство. Россия вынуждена была реагировать решительно, чтобы избежать жертв. И Путин сделал это быстро и элегантно.
— Являются ли санкции подходящим средством для обращения с Россией?
— Совершенно нет. Санкции — это в принципе как слабоумие. Они ничего не дают и наносят большой экономический ущерб обеим сторонам. Санкции вызывают противодействие. Это приводит к уровню игры в песочнице. А кто знает Россию, тот знает также, что санкции здесь абсолютно контрпродуктивны. Они сплотили страну. А кому они вредят? Миллиардеров, у которых фирмы по всему миру, санкциями не затронуть. Пострадавшими здесь являются малые и средние предприятия, не состоящие в санкционном списке.
— Нужно ли было тогда просто сказать, что все в порядке?
— Нет, но нужно было искать решения дипломатическим путем и на политическом уровне. Смена власти на Украине должна была происходить политически корректно. Например, в результате новых выборов. А вместо этого западные государства еще и поддерживали путчистов в Киеве.
— А как нужно было тогда обходиться с Россией?
— Признать, что у нее другие идеи, другие представления о ценностях, другая точка зрения, другой стиль жизни, другой религиозный и культурный фон. Нужно понимать другую сторону, не всегда смотреть на все через западные очки и не выставлять себя всезнайкой. Без отмены санкций ничего не изменится. Если же Швейцария захотела бы сделать здесь нечто позитивное, она могла бы отменить эти меры и тем самым посадить все стороны снова за один стол.
— Царизм, коммунизм, социализм, демократия и теперь автократия. Какая модель подходит?
— А о чем тогда?
— Идеальной государственной системой для России была бы современная конституционная монархия, в которой царь был бы фактором стабильности и безопасности. Это подходило бы для истории России. В ближайшей перспективе это может казаться нереальным. Однако в долгосрочной перспективе на этот счет появятся мысли и идеи, в чем я как монархист убежден.
