«Скажи мне, чего ты боишься, и я скажу тебе, что с тобой произойдет», — писал психолог Д.В.Винникотт (D.W.Winnicott) в начале 20 века. Звучит просто, пока не подумаешь о том, как много всего происходит и как много того, чего следует бояться.
Разнообразие угроз, с которыми сегодня сталкивается мир, заставляет подумать о трагическом фарсе Луиджи Пиранделло (Luigi Pirandello). На Западе многие обращают внимание на религиозный экстремизм, особенно теракты, совершенные во имя ислама.
Другие опять ссылаются на Россию и говорят о новой холодной войне, которая уже четко просматривается в Восточной Европе и виртуальном пространстве. Третьи подчеркивают рост агрессивного правого популизма в Соединенных Штатах и некоторых частях Европы и заявляют, что истинная опасность кроется внутри.
И даже тем, кто признает все эти угрозы, трудно распределить приоритеты и неизбежные действия, чтобы противостоять опасности. Если, к примеру, в качестве главной угрозы избрать исламский терроризм, то вполне резонно, чтобы Запад для борьбы с ним договорился с Россией.
Что является для нас приоритетом?
Но что, если правый популизм, которого активно поддерживает Кремль, представляет собой наибольшую угрозу? В этом случае договоренность с Россией окажется разрушительной для либеральной демократии Запада.
Конечно, если преувеличивать опасность исламского терроризма и одновременно недооценивать опасность правого популизма, то это будет на руку российскому президенту Владимиру Путину.
Борьба за распределение угроз по их приоритету ограничивается не только Западом. И на Ближнем Востоке страны пытаются определить, кого же нужно сдерживать. Список возглавляют Исламское государство (запрещено в России, ред.), Иран и Израиль.
Для Израиля (и Саудовской Аравии) самой большой угрозой, без сомнения, является Иран. Для Ирана — это Израиль (независимо от большой напряженности в отношениях с Саудовской Аравией). И у Запада тоже есть свое мнение в этом вопросе. Европейский Союз убежден, что ИГИЛ должен быть главным приоритетом.
Чего опасаются азиаты
Несколько месяцев назад США, пожалуй, согласились бы с ЕС, но президент Дональд Трамп (Donald Trump) мог бы быть также готовым сдерживать Иран на стороне Израиля, хотя он назвал искоренение ИГИЛ в качестве самой главной политической цели.
В Азии распределение существующих угроз тоже готовит здешним странам головную боль. Нужно ли сконцентрировать свое внимание на северокорейском режиме, который постоянно показывает себя нестабильным и недавно запустил в море баллистическую ракету со своего восточного побережья?
Или следует следить за Китаем, который шаг за шагом расширяет свое региональное влияние и свои реваншистские притязания?
Для Японии и Южной Кореи Северная Корея кажется самым большим приоритетом. Но для Вьетнама, Индонезии и Сингапура трудно представить себе, что Северная Корея действительно представляет собой бόльшую опасность, чем громадный и все более националистический Китай, уж не говоря о других больших угрозах, как, например, напряженные отношения между двумя региональными ядерными державами Пакистаном и Индией.
Революции и гражданские войны
В отношении приоритета сегодняшних угроз нет простого ответа. Но если мы не найдем ответ, для нас возникает опасность повторить некоторые из самых больших ошибок истории.
Французский философ Поль Валери (Paul Valéry) считал, что история вообще ничему нас не учит, потому что «в ней есть все и она дает примеры всему». Но в настоящий момент трудно — Европе в первую очередь — избегать исторических сравнений. В конце 19 века растущий национализм создал фундамент для эры революций и гражданских войн.
В тридцатые годы рост популизма Европы проложил путь к катастрофе. Из страха перед «красными» многие европейцы были готовы заключить союз с «коричневыми». Это продолжалось до тех пор, пока вскоре не появилась настоящая угроза нацизма.
Урок совершенно ясен. Вместо того, чтобы пытаться предоставить соответствующий приоритет угрозе, с которой мы сталкиваемся, то есть пойти на компромисс относительно цели, чтобы выделить другую цель, мы стараемся иметь дело со всеми угрозами одновременно.
Убитый израильский премьер-министр Ицхак Рабин (Jizchak Rabin) обычно говорил, что мы должны «так бороться с терроризмом, как будто нет мирного процесса, и так стремиться к миру, как будто терроризма не существует».
Борьба с исламским терроризмом важна, но принцип защиты нашей демократии от опасности правого популизма не должен быть отодвинут на задний план, уж не говоря о том, чтобы быть нарушенным.
Если, например, принять победу Марин Ле Пен (Marine Le Pen), главы Национального фронта, на президентских выборах Франции, аргументируя это тем, что это, по меньшей мере, лучше, чем дальнейшее распространение радикального ислама, то это означает, что игнорируются и уроки истории, и реальность.
Европа. Модель страха
ИГИЛ может, как и нацизм, возникнуть из культуры унижения. Его двигателем является дух мести, но эта организация не имеет таких индустриальных и военных ресурсов, которые были у Германии в 30-е годы. ИГИЛ — это не «современный нацизм», которого мы должны бояться, это скорее терроризм, с которым мы должны бороться в духе Ицхака Рабина.
Между тем мир, к которому нужно стремиться, находится в наших странах. Делать возможным дальнейшее распространение правого популизма означает поддаться страху, вместо того чтобы соответственно провести трезвый анализ наших интересов и, прежде всего, наших ценностей. Это значит из страха перед красными вступать в союз с коричневыми рубашками.
Еще недавно ЕС, как модель примирения, мира и благосостояния, вдохновлял страны на пространстве от Латинской Америки до Азии. Сегодня Европа вместе с когда-то вызывавшими восхищение Соединенными Штатами является моделью страха и пугает остальных.
Если европейцам не удастся четко, определенно и заинтересованно найти ясные решения для угроз, с которыми они сталкиваются, то кто же тогда сделает это?
