Почва для нынешней конфронтации между Россией и Западом была подготовлена задолго до 2000 года, в котором пришел к власти Владимир Путин. Проблема заключалась в том, что после распада Советского Союза мир и порядок не удалось установить на новых, равноправных условиях.
После того, как в 1989 году Восточный блок начал рушиться, на международной арене столкнулись два несовместимых точки зрения. На Западе считали, что менять ничего не нужно. Атлантическое сообщество фактически выиграло холодную войну, продемонстрировав превосходство западного порядка, и России осталось только присоединиться к западному миру. Ей действительно открыли дверь — но на неподходящих условиях. Это дал это понять — пусть в непоследовательной и противоречивой форме — еще Борис Ельцин. Путин в итоге продолжил эту же линию, но намного жестче. Запад пригласил Россию в расширенное атлантическое сообщество, в то время, как она хотела — и до сих пор хочет — стать частью реформированного западного мира и трансформированной Европы.
С точки зрения Михаила Горбачева — последнего советского лидера — конец холодной войны казался моментом, когда Москва и западные державы могли на равных создать новое политическое сообщество. Он полагал, что исторический Запад, ядром которого служили НАТО и Европейский Союз, должен превратиться в Запад в широком смысле — новую общность, в число основателей которой войдет и Россия. Это пересекалось с различными голлистскими идеями о создании некоей панконтинентальной «Большой Европы» от Лиссабона до Владивостока.
Однако атлантические державы испугались, что Россия пытается вбить клин между Европой и Америкой, и отвергли эти идеи. При этом на практике российские и западные взгляды не так уж сильно отличались друг от друга. Сторонам требовался только некий примирительный механизм, но именно этого неуловимого ингредиента и не нашлось в последовавшие за холодной войной годы.
Таким образом, сравнительно небольшие расхождения во взглядах переросли в политический раскол. В основе противостояния до сих пор лежит этот давний выбор между экспансией и трансформацией. Существующий порядок не трансформировался. Его просто расширили, что только обострило ситуацию. Европа и мир не вышли за пределы логики конфликта, а сохранили ее в новых формах. В результате Россия отреагировала на это переходом к политике противодействия либеральному политическому порядку, ценности которого, по ее мнению, насаждаются как часть расширяющейся мировой системы, а не потому, что они хороши сами по себе.
Без Советского Союза как сдерживающей силы миропорядок, созданный после 1989 года, оказался фактически однополярным, что небезопасно. Ни Россия, ни Китай не могут и не хотят служить противовесом возглавляемой Америкой системе. Однако они хотят, чтобы международный порядок стал более плюралистическим и чтобы в нем не было одной господствующей силы. Им нужно, чтобы такие институты, как ООН, ВТО и международные структуры работали автономно и беспристрастно. Российские политики постоянно говорят о переходе к более многополярному миру.
Разрыв между провозглашаемыми атлантическим порядком ценностями и их воплощением в реальности можно также назвать разрывом между принципами и практиками или проблемой «двойных стандартов». Именно эта проблема позволяет русским критиковать западные практики с позиции провозглашаемых Западом принципов. Долгое время Москва провозглашала себя защитницей «подлинной Европы» от ее вырожденной современной версии. Сейчас Россия объявляет себя главной носительницей истинных европейских ценностей, которые, как она утверждает, Запад, успел в целом утратить. Западу, естественно, эти самоуверенные заявления не нравятся. Однако для России продвижение ценностей определенного рода означает не только возвращение к обскурантистскому консерватизму или попытку утвердить культурный и цивилизационный плюрализм. Взывание к этим ценностям с ее точки зрения, — это также и вызов всей созданной в конце холодной войны политической системе.
Попытка изменить не только баланс претензий разных миропорядков на гегемонию, но и природу самой гегемонии так и не состоялась. Вместо этого к России начали применяться разнообразные формы «мягкого сдерживания», ужесточавшиеся со временем. Украинский кризис 2014 года был лишь симптомом, а не причиной распада европейской системы безопасности.
При этом процесс изменения сложившегося после холодной войны порядка и совместные выступления России, Китая и ряда других держав против гегемонии вряд ли можно назвать новой холодной войной. Холодная война была региональной конфронтацией с глобальными последствиями, в то время как нынешний сейсмический сдвиг — это глобальный процесс с региональными последствиями. Выступающие против гегемонии державы сейчас выдвигают, по сути, те же требования, которые выдвигала Россия в 1989 году. Они добиваются трансформации глобальной политики на основе панконтинентального мира и порядка в Европе и более плюралистической и справедливой международной системы.
