Для ВИЧ-инфицированных жителей восточной Украины борьба с пророссийскими сепаратистами есть не один только вопрос чести — но и борьба за право оставаться в живых.
В прошлом году в один из дождливых осенних дней давний активист по борьбе со СПИДом Ольга Паламарчук привела меня в свой новый дом в Одессе. Назвать это домом было бы преувеличением; речь шла о промозглом подвальном помещении в реабилитационном центре социальной адаптации бывших наркоманов. Но Ольга и ее дочь-подросток были счастливы тем, что имеют крышу над головой спустя два года после того, как бежали из Донецка, эпицентра конфликта между Украиной и сепаратистами, поддерживаемыми Россией, в восточной части страны. Ольга относится к категории перемещенных лиц, число которых в этой войне оценивается примерно в 1,7 миллиона. В 2013 и 2014 году она принимала участие в массовых демонстрациях на центральной площади Киева, Майдане Незалежности, а также в местных промайдановских акциях протеста в Донецке, где ее жестоко избили «титушки», или наемники-головорезы. Скоро вооруженные люди — сторонники русскоязычного антимайдановского сепаратистского движения — стреляли и бросались с кулаками на всех подряд. «У меня хватало сил посмеиваться над взрывами, — сказала мне Ольга. — Но, когда бои начались на нашей улице, я поняла, что пора уезжать». Ольга и ее мать сели на предпоследний поезд из Донецка; дочь Ольги к тому времени уже покинула город.
Бегство Ольги из Донецка, где она провела большую часть своей жизни, было в ее судьбе отнюдь не первым переломным событием. Она узнала о том, что больна СПИДом в 1997 году, когда была на восьмом месяце беременности. Вскоре после этого у нее начались схватки, и она вызвала скорую помощь; когда Ольга рассказала диспетчеру о своем ВИЧ-статусе, они отказались ее забрать. Тогда она снова позвонила от соседей и на этот раз повременила открыть правду о своей болезни до тех пор, пока не оказалась в машине скорой помощи. В родильном доме ее обзывали проституткой и наркоманкой, хотя она даже не курила сигарет. Ольге было сказано, что никто ей не поможет, что никто к ней не притронется, хотя она и принесла для врачей перчатки и другие защитные средства. (То, что пациенты приносят в больницу собственные базовые медицинские принадлежности, здесь обычное явление). Ольга родила с минимальной медицинской помощью после неудачной попытки бежать домой к своей матери. Доктора были ошеломлены, когда новорожденная дочь Ольги оказалась здоровой; складывалось впечатление, будто они ожидали увидеть чудовище. Тем не менее, по словам врачей, ребенок не должен был прожить больше трех лет. Сотрудники больницы раструбили про Ольгин ВИЧ-статус так, что все обращались с ней как с парией. Отрицательный результат анализа на ВИЧ у дочери Ольги был чистой удачей, ведь Ольге не предоставляли медицинское лечение для профилактики передачи ВИЧ от матери ребенку.
Два случая остракизма, которыми отмечена жизнь Ольги — дискриминация, которой она подверглась после своего диагноза, и вынужденный переезд в период военного конфликта — также очерчивают границы постсоветской борьбы ее собственной страны. Жестокость, с которой Ольга столкнулась в больнице, в 1990-е годы была типичной как для Украины, так и для России, пережиток советского периода, когда люди, страдающие стигматизированными болезнями или каким-либо привыканием, воспринимались как социально никчемные и даже как преступники. Путь, пройденный Ольгой за те годы, что она живет со своим диагнозом, с одной стороны, свидетельствует о том, что Украина постепенно отказывается от подхода советского типа. Страна приняла западную помощь и дала ход развитию неправительственных организаций, которые изо всех сил боролись за охрану здоровья и права своих сообществ. У себя в городе Ольга нашла клуб «Свитанок», в котором бывшим наркоманам и ВИЧ-позитивным людям предоставляли медицинские и социальные услуги; вскоре Ольга тоже начала там работать, и ее жизнь сильно изменилась.
Но война перевернула все с ног на голову. Ольга и ее коллеги в «Свитанок» были вынуждены покинуть свои дома. Им, а также другим восточноукраинским организациям по борьбе с ВИЧ грозила перспектива того, что весь их тяжкий труд пойдет насмарку, что их сообщества вновь подвергнутся притеснениям и станут как никогда уязвимыми. Во многих отношениях сепаратисты вели борьбу за то, чтобы сделать восточную Украину больше похожей на Россию. Между тем члены «Свитанок» боролись за свое достоинство — и, по сути, за свою жизнь.
После распада Советского Союза положение не улучшилось. Вместе с государством рухнула и система здравоохранения, а на то, чтобы запустить распространявшиеся на Западе программы по тестированию на ВИЧ, профилактике и лечению, не хватало ресурсов — да и политической воли тоже. Только когда значительное число беременных женщин и призывников стали демонстрировать положительные результаты на ВИЧ, стало ясно, что Украина и Россия, наиболее пострадавшие из стран бывшего СССР, оказались в эпицентре стремительно растущей эпидемии ВИЧ-инфекции, которая распространялась в основном за счет повторного использования шприцев во время приема наркотиков. И даже тогда российские и украинские правительственные чиновники не стали торопиться принимать необходимые меры, храня верность советским идеям о «социально бесполезных» потребителях наркотиков и перевоспитанию через наказание.
Однако со временем эти две страны значительно разошлись в подходах к проблеме ВИЧ и употреблению наркотиков. Когда Россия от хаоса 1990-х годов перешла к авторитарной власти Владимира Путина, она вдвое усилила ярко выраженный антизападный подход к ВИЧ, по духу близкий советскому. Российские потребители наркотиков заносились в полицейские реестры, им отказывали в лечении, а иногда размещали их в тех же психиатрических учреждениях, которые когда-то были тюрьмами для советских диссидентов. Опиоидная заместительная терапия с применением метадона и бупренорфина — эффективная форма профилактики ВИЧ для людей, страдающих зависимостью от опиатов, а также эффективный метод лечения зависимости — была признана западным заговором против России и запрещена. Обмен шприцев, который был запущен в конце 1990-х и начале 2000-х годов при поддержке международных организаций по оказанию помощи, оказался под угрозой судебного процесса, а их социальные работники заработали клеймо «иностранных агентов». Законы против «пропаганды гомосексуализма» сделали опасным распространение какой бы то ни было информации о правах или о здоровье ЛГБТ, а само правительство допустило, если не открыто санкционировало, ужасающие кампании бдительности, направленные против гей-сообщества, работников секс-бизнеса и потребителей наркотиков.
Постсоветская Украина, в большей степени, чем Россия, открытая для международной помощи и консультаций, придерживалась иного подхода. По всей стране были открыты пункты обмена шприцев, запущены программы лечения метадоном и бупренорфином, а также налажена система услуг для больных ВИЧ. По сравнению с Россией, Украина предлагала более благоприятные условия для НПО и политической защиты, в городах появлялись местные группы, занимающиеся вопросами ВИЧ. В 1999 году ВИЧ-позитивные активисты основали Всеукраинскую сеть людей, живущих с ВИЧ/СПИДом, чтобы отстаивать свои права и доступ к медицинской помощи. Те, кто пострадал от ВИЧ и употребления наркотиков, часто являются их ярыми сторонниками, в итоге сеть стала одним из главных получателей международных грантов, выделяемых на услуги, связанные со СПИДом, тем самым способствуя существенному прогрессу Украины в борьбе с ВИЧ.
Хотя эпидемия ВИЧ на Украине продолжает расти, больные имеют доступ к профилактике, лечению и могут рассчитывать на поддержку. Украина значительно увеличила сумму, выделяемую государством на лечение ВИЧ-инфекции, а в ноябре 2016 года объявила, что в 2017 году полностью профинансирует программу по опиоидной заместительной терапии, которую на протяжении последних 12 лет поддерживал Всемирный Фонд борьбы со СПИДом, туберкулезом и малярией. Здесь еще более ощутим контраст между Украиной и Россией, где врачи не могут даже свободно говорить о заместительной терапии.
Россия и Украина начинали в очень схожих ситуациях: с обветшавшей и в высшей степени коррумпированной советской системой здравоохранения, минимальными знаниями о профилактике и лечении СПИДа, а также в условиях разбушевавшейся эпидемии ВИЧ-инфекции, которая распространялась при инъекционной наркомании. Столь непохожие реакции на ВИЧ во многом отражают различия в понимании странами собственной национальной идентичности и геополитических позиций. Стремясь вернуть себе статус сверхдержавы, Россия при Путине утвердилась в мысли о собственной исключительности и выработала враждебность по отношению к Западу. Российское правительство отвергает международную помощь, оправдывая это тем, что столь великому государству не нужна поддержка извне, оно отвергает западный опыт и экспертизу на том основании, что российские методы всегда лучше. Оно культивирует безумные мысли о том, что метадон — это заговор с целью поработить россиян, а международная помощь — лишь прикрытие для шпионажа, хотя само отказывается предпринимать основные шаги для защиты здоровья своих граждан.
С другой стороны, Украина никогда не претендовала на статус сверхдержавы. Находясь в слабой экономической позиции, зажатая между Россией и ЕС, Украина нащупывала тонкую грань, пытаясь сохранить свою независимость и одновременно признавая, что ей нужна помощь. Она активно запрашивала международную помощь (и порою растрачивала ее не по назначению, учитывая чрезвычайно высокий уровень коррупции), она также принимала помощь международных экспертов, хотя реформирование системы здравоохранения в стране было задачей не из легких. Несмотря на то что украинская политическая система во многом не справляется со своими функциями, она не подверглась процессу консолидации авторитаризма в том виде, в котором мы наблюдаем его в России. Хотя такие организации, как Всеукраинская сеть людей, живущих с ВИЧ/СПИДом, сталкиваются с многочисленными проблемами, они в состоянии продолжить свою работу. С точки зрения людей, живущих с ВИЧ, и потребителей инъекционных наркотиков, более слабый геополитический статус Украины оказывается значительным преимуществом.
Однако у геополитической слабости есть свои издержки. Для российского правительства уязвимость Украины стала поводом продемонстрировать свою военную мощь и культурный шовинизм. И нынешняя война с самого своего начала ведется ценой жизней украинцев с диагнозом ВИЧ.
В 2003 году, через шесть лет после того, как Ольга узнала про свой диагноз, она наконец посетила Донецкий центр лечения СПИДа. Там она встретила социального работника из местной группы взаимопомощи «Свитанок» («рассвет» на украинском языке), которая была основана ВИЧ-позитивной активисткой Светланой Мороз для оказания поддержки потребителям наркотиков и людям с ВИЧ.
Мороз начала принимать наркотики в 1995 году еще подростком в Донецке. В 1998 году ей удалось бросить благодаря поддержке бывшего наркомана, который организовал группу взаимопомощи в Киеве, и вскоре она решила вернуться в Донецк и основать свою собственную группу. Со временем клуб «Свитанок» расширился и стал предлагать широкий спектр социальных и медицинских услуг, а также защищал нужды ВИЧ-позитивных людей и потребителей наркотиков. (В Донецке зарегистрирован один из самых высоких показателей ВИЧ-инфекции на Украине и в Европе в целом, еще одну серьезную проблему представляет туберкулез с множественной лекарственной устойчивостью, который более всего распространен среди людей с ВИЧ, не получавших лечения, и среди заключенных). «Свитанок» принял Ольгу под свое крыло, и она стала одним из социальных работников организации. Это была не просто работа — Ольга становилась членом сплоченной группы друзей, самоотверженно помогающих друг другу и тем, кто оказался в похожей ситуации.
Когда зимой 2013‒2014 года на Майдане начались акции протеста, большинство сотрудников «Свитанок» активно поддержали манифестантов. У активистов по борьбе со СПИДом выбор между Россией и Европой не вызывал сомнений, это был выбор между жизнью и смертью. Вот почему весной 2014 года, когда сепаратистами была провозглашена Донецкая Народная Республика, сотрудники «Свитанок» оказались не по ту сторону новой границы. Вскоре их разбросало по разным украинским городам, приходилось находить убежище там, где это было возможно.
Светлана Мороз рассказала об опыте одесского форума для ВИЧ-позитивных женщин, который состоялся в сентябре прошлого года. Светловолосая, большеглазая, она с горечью описывала до того не знакомые персоналу «Свитанок» беды: артобстрел, нехватка продовольствия, военное положение. (Ее собственный муж в начале войны отправился добровольцем в украинский батальон и провел несколько месяцев в плену у сепаратистов.) «Еще одна травма для нас — потеря организации, в которую мы так много вложили, разлука с нашими любимыми коллегами, — сказала Светлана. — Но мы нашли способ продолжать свою деятельность, продолжать поддерживать друг друга даже несмотря на то, что нас разделяют расстояния». В военном конфликте они уже потеряли свои дома и свою прежнюю жизнь, но не хотели бросить организацию, которую с таким трудом создавали, или остановиться на половине пути, который давался им столь большими усилиями.
Большинство клиентов «Свитанок» остались в Донецке, не располагая необходимыми средствами для переезда. По словам Наталии Безелиевой, директора «Свитанок», этих людей избивали, запирали в подвалах или вынуждали работать на сепаратистов — наполнять мешки песком для баррикад. Некоторым из них пришлось грабить полуразрушенные или заброшенные дома.
Что касается политики в отношении ВИЧ и наркотиков, то «это похоже на возврат на десять лет назад или даже больше», говорит мне Безелиева. Донецкая Народная Республика выработала свою «политику» в отношении ВИЧ по образцу российской — т.е. фактически больным не предоставлялась медицинская помощь. Безелиева сказала, что в Донецке все еще действует «полуподпольная» программа снижения вреда, где сотрудникам тайно платят за раздачу шприцев и презервативов. (В Донецке и Луганске есть целый ряд таких программ.) Число клиентов резко возросло; многие из них сейчас живут без крыши над головой, при острой нехватке еды и одежды. Многие семьи разделены границей, наблюдаются более высокие показатели передозировки от принятия незаконных наркотиков. По словам сотрудников «Свитанок», снижение доступа к медицинскому обслуживанию совпало с более высокой степенью доступности опиатов, при этом гораздо большее количество незаконного метадона просачивается через пористую границу с Россией (парадоксально, учитывая, что медицинский метадон признан там незаконным), также легкодоступным опиумом стал мак, растущий на заброшенных полях. В условиях произвольного насилия, лишений и неуверенности в завтрашнем дне опиаты предлагают страдающим людям облегчение, которое, однако, несет с собой саморазрушение.
Члены «Свитанок» направили все свои силы на сопротивление. К январю 2016 года они пришли к выводу, что Донецкой Народной Республике необходима тайная система медицинских поставок. На этой территории вот-вот должны были закончиться антиретровирусные препараты, что грозило тамошним ВИЧ-инфицированным, включая детей, опасным прерыванием лечения. Больные туберкулезом — во многих случаях тяжелой и смертоносной формой туберкулеза с множественной лекарственной устойчивостью — столкнулись с той же проблемой. Было ясно, что международные организации, такие как Всемирный фонд и ЮНИСЕФ, не смогут своевременно организовать официальные поставки.
«Свитанок» решил, что им понадобятся контрабандисты, и все они будут женщинами. Дело не только в том, что женщины уже давно находятся в авангарде украинских активистов; в такого рода подпольной работе они обладают определенными преимуществами. Поскольку женщины активно подвергаются на Украине увольнениям, они могут попадать туда, куда мужчинам дорога часто закрыта, могут уговорить пограничников так, как не умеют мужчины. (Между тем женщины и более уязвимы. По данным Фонда ООН в области народонаселения, конфликт на Украине привел к резкому увеличению случаев сексуального насилия, безнаказанно совершаемого бойцами с обеих сторон).
Одной из первых женщин, переправивших медикаменты через границу, была социальный работник по имени Ирина (я изменил ее имя), которая отправилась в путь с двумя своими коллегами, также оставшимися в Донецке. Три женщины подъехали к контролируемой Украиной территории и получили партию антиретровирусных препаратов от Всеукраинской сети людей, живущих с ВИЧ / СПИДом. Врач предоставил им официальный документ, в котором говорилось, что лекарство в машине предназначено для личного пользования пассажиров; они знали, что у них возникнут проблемы, если они честно скажут, что эти препараты пойдут на раздачу.
Когда они почти достигли «серой зоны» между контролируемой Украиной территорией и Донецкой Народной Республикой, Ирина пошла к украинскому КПП пешком и показала охранникам свои официальные документы. К сожалению, услужливый врач перечислил реальную стоимость лекарств, хотя «Свитанок» получил их бесплатно. Увидев довольно высокую цену, охранники потребовали взятку. Ирина смогла откупиться и вместе с коллегами продолжила пересечение «серой зоны».
С другой стороны пограничники Донецкой Народной Республики потребовали еще большую взятку, которую Ирина уже не могла себе позволить. Когда ей сообщили, что коробки с таблетками придется оставить, Ирина села и объявила, что не сдвинется с места, пока ей не разрешат пересечь границу. «У меня ВИЧ, — сказала она, — и, если вы не позволите мне проехать с моим лекарством, я умру». Наконец, ей разрешили остановиться в ближайшей к границе деревне и позвонить в местный центр по борьбе со СПИДом, который помог договориться о ее прохождении через границу.
Во время следующей поездки по разбитым дорогам с ямами от снарядов, мимо разбомбленных зданий, Ирина удостоверилась, чтобы в ее документах не указывалась цена контрабандных лекарств. Когда она вышла из машины и попросила поговорить с ответственным лицом, ее обступили пограничники; увидев молодую женщину, они предположили, что она надеется пройти без очереди, возможно, приготовив взятку.
Сообщение Ирины о том, что у нее ВИЧ и туберкулез, их несколько озадачило, хотя нельзя сказать, чтобы они отнеслись к ней враждебно. Женщина прошла через несколько контрольно-пропускных пунктов и ряд допросов с марлевой повязкой на лице. Пограничники также носили маски, опасаясь заразы.
Несмотря на все лишения ДНР намного свободнее от предрассудков в сравнении с ЛНР. Политика Луганска в области здравоохранения является копией российской, и в республике нет ни лечения наркозависимости научно доказанными методами, ни профилактики ВИЧ. Луганская Народная Республика даже выступает против распространения презервативов, отстаивая ультратрадиционалистские представления о женской природе, между тем как катастрофическая экономическая ситуация в регионе заставляет женщин все чаще и чаще торговать собой в обмен на еду. Как и в Донецке, социальные работники, оставшиеся в подконтрольном сепаратистам Луганске, продолжают оказывать подпольные медицинские услуги, работая даже во время артобстрелов.
Они также помогают несчастным заключенным, оказавшимся в тюрьмах на территории, контролируемой сепаратистами, и тем, кого недавно выпустили на волю и кому предстоит трудное возвращение домой на украинскую территорию. У людей, выпущенных из тюрьмы, нередко возникает ощущение, что их переправили в незнакомое будущее; украинские заключенные, выпущенные в сепаратистских республиках, оказываются в своего рода пародии на прошлое. Так, будто они вернулись назад в те годы, когда с ВИЧ-позитивными людьми еще не обращались как с пациентами, а потребители наркотиков были лишены права на медицинское обслуживание. Вернулись в Россию.
Между тем осенью 2014 года, когда правительство новой Народной Республики полностью запретило транспортировку лекарств, продуктов и других товаров на свою территорию, переправлять контрабанду в Луганск стало значительно труднее. Валерия Рачинская, бывший социолог из Луганской области, которая сейчас работает во Всеукраинской сети людей, живущих с ВИЧ/СПИДом, рассказала мне, что во время одной из поездок, совершаемых в тот период, ее и ее коллег посчитали спецагентами, диверсантами. Их допрашивали и обыскивали на протяжении пяти часов, пограничники проверяли содержимое каждой коробки, каждой сумки, просматривали каждый лист бумаги, проверяли тюбики с зубной пастой.
«Мы танцевали, мы упрашивали, мы угрожали, мы плакали, — говорит Рачинская, — но нам всегда удавалось проходить через границу… Мы были готовы сделать все необходимое, чтобы гарантировать, что антиретровирусное лечение доступно по обе стороны разграничительной линии». Один раз им сообщили, что у них есть только час, чтобы пройти через границу, прежде чем начнется обстрел. После того как в конце 2014 года бомбежкой был разрушен единственный доступный для автомобилей пропускной пункт в Луганске, Рачинская и ее коллеги — опять же почти все женщины — совершили пеший переход, неся свой драгоценный груз в чемоданах, рюкзаках или полиэтиленовых пакетах, плетясь бок о бок со многими несчастными, которые пускались в долгое опасное путешествие, чтобы на украиской территории купить продукты или лекарства, или забрать свои пенсии.
В какой-то момент две коллеги Рачинской отправились с антиретровирусными препаратами в тюрьму в городе Красный Луч, на территории, контролируемой сепаратистами. В то время шли активные боевые действия, и женщины рисковали попасть под артиллерийский огонь или напороться на мину. Они смогли не допустить прерывание лечения у заключенных. «Две худенькие девушки, каждая весом около 45 килограммов, смогли сделать то, что оказалось не под силам целому правительству», — сказала Рачинская.
Подобный незаконный метод переправки лекарств был опасен и допускался только в случае небольших партий; даже когда он дополнялся периодическим вмешательством таких НПО, как «Врачи без границ» (MSF), его явно следовало заменить более формализованными способами. Однако украинским активистам по борьбе со СПИДом и международным агентствам по оказанию помощи было очень нелегко убедить власти в Киеве и сепаратистские анклавы прийти к каким-то конкретным договоренностям. Украинское правительство делало все возможное, чтобы сохранить блокаду, посредством которой оно надеялось взять сепаратистов измором. Сторонники жесткой линии утверждали, что любой человек, оставшийся в контролируемых сепаратистами районах, мог считаться предателем и не заслуживал никакой помощи. (На самом деле многие — инвалиды, престарелые люди или те, кто не располагает финансовыми средствами, или те, кто не мог бросить родственников или друзей — остались потому, что у них не было другого выбора). Летом 2015 года Служба безопасности Украины внедрила систему КПП, чтобы контролировать доступ в районы, занятые сепаратистами, и тем самым резко ограничила легальные возможности для доставки медикаментов. В этот период активисты, перевозившие лекарства через «серую зону», рисковали подвергнуться двойному наказанию. Тем не менее они продолжали исполнять свою опасную миссию.
В конечном итоге Всемирный фонд предоставил ЮНИСЕФ чрезвычайный грант в размере 3,6 миллиона долларов США. Организация смогла договориться о поставках медикаментов в Донецкую Народную Республику начиная с августа 2015 года. Им удалось добиться сотрудничества со стороны украинского правительства, которое усвоило более гуманный подход в отношении сепаратистских зон, несмотря на давление со стороны националистов, требовавших возобновить блокаду. Ирина из клуба «Свитанок» сказала мне, что, когда в сентябре 2016 года она перевозила партию лекарств, украинские пограничники вели себя порядочно и проявили сочувствие. Последняя из пяти антиретровирусных поставок была реализована в ноябре 2016 года, теперь лекарств должно хватить до середины 2017 года — на это время уже запланирована другая партия. Всемирный фонд утвердил грант, по которому препараты будут предоставляться до середины 2018 года. После этого будущее остается неопределенным. Экономика Украины в опасности, а в эпоху жесткой экономии и изоляционизма в США и Европе международная помощь все чаще оказывается под угрозой.
К концу 2017 года примерно 12500 пациентам в сепаратистских городах Донецке и Луганске потребуется лечение ВИЧ-инфекции. Нынешняя договоренность является лишь краткосрочным решением. По словам Мишеля Казачкина, специального посланника Генерального секретаря ООН по ВИЧ/СПИДу в Восточной Европе и Центральной Азии, учитывая, что конфликт вряд ли будет разрешен в ближайшем будущем, наиболее жизнеспособным долгосрочным решением может быть включение соглашения по финансированию лечения ВИЧ и лекарственно-устойчивого туберкулеза в круг тем международных переговоров, результатом которых уже стали два (в целом безуспешных) Минских соглашения о прекращении огня и «дорожные карты» для прекращения конфликта. «Если в ближайшие месяцы не будет найдено решение, — написал Казачкин в недавнем комментарии к The Lancet HIV, — регион может снова подвергнуться риску прерывания лечения ВИЧ и лекарственно-устойчивого туберкулеза, что приведет к региональному кризису здравоохранения».
К сожалению, быстро меняющаяся политическая ситуация на Украине, в Европе, России и Соединенных Штатах делает такие договоренности как никогда зыбкими. (Соглашения о прекращении огня в ходе конфликта регулярно нарушались обеими сторонами.) Сепаратисты ведут себя непредсказуемо и могут в любой момент отменить данные ЮНИСЕФ разрешения; они уже выгнали со своей территории многие работавшие там гуманитарные группы, включая MSF. Поставки ЮНИСЕФ не включают лекарственные средства для лечения туберкулеза или лабораторные принадлежности; активисты продолжают перевозить их неформально, а также переправлять в рефрижераторных контейнерах пробы крови для проведения диагностических анализов, которые нет возможности сделать на территории сепаратистов.
После некоторого затишья такие путешествия вновь становятся опасными. Резкое обострение конфликта началось в январе; мнения разделились относительно того, была ли это попытка Украины продвинуться вперед до того, как новоизбранный президент США Дональд Трамп изменит политический расчет, попытка Украины добиться от Запада помощи, или стратегический шаг со стороны России, которой избрание Трампа придало смелости. В конце января украинские националисты начали неофициальную и незаконную физическую блокаду железнодорожных линий, используемых для транспортировки угля и других промышленных товаров между контролируемыми сепаратистами районами и Украиной. В ответ сепаратистские лидеры взяли под контроль принадлежащие Украине угольные шахты и сталелитейные заводы, расположенные на их территории, пообещав в этом случае продавать эту продукцию России. В середине марта власти Украины наконец арестовали некоторых демонстрантов националистов, но потом Киев официально прекратил все грузовые перевозки с сепаратистскими зонами, требуя, чтобы пророссийские сепаратисты вернули украинские предприятия. Все железнодорожное и автомобильное сообщение будет перекрыто до тех пор, пока сепаратисты не начнут соблюдать требования Киева. Президент Петро Порошенко сказал, что в районы, контролируемые сепаратистами, разрешен проезд только для гуманитарных грузов, но пока неясно, насколько это осуществимо, поскольку отношения между Киевом и сепаратистами становятся еще более напряженными.
Будущее лечения ВИЧ-инфекции и туберкулеза на востоке Украины остается неопределенным, но украинские активисты по борьбе со СПИДом полны решимости сделать все возможное для его спасения. С непоколебимой преданностью своему делу помогая одной из наиболее уязвимых групп нашего общества, даже с серьзным риском для собственной жизни, эти активисты считают, что претворяют в жизнь лучшие западные ценности. Пока конфликт продолжается, будем надеяться, что Запад с этим согласится.
Репортаж для данной статьи был сделан при поддержке Пулитцеровского центра освещения кризисов.
