Поводом для беседы папы Франциска с Паоло Родари (Paolo Rodari) из газеты Repubblica стала первая часть Мессы воспоминания о Тайной вечере, трехдневного пасхального богослужения. Собеседники говорят о заключенных, грехе, божественном милосердии. Понтифик произносит буквально окрыляющие, прекрасные, правдивые фразы на эти темы. Дон Кихот пытался освободить каторжников, встретив их на своем пути странствующего рыцаря, но, по иронии романа, вынужден был раскаяться в собственном милосердии немедленно после его воинственного воплощения, получив в ответ взбучку и удары палками. Но даже от испаноязычного папы римского нельзя требовать иронии Сервантеса. По крайней мере, выходящей за пределы изящной и, в своем роде, таинственной, но красноречивой евангельской притчи о просьбе кинуть камень тому, кто без греха. Так да здравствует же папа, приносящий в тюрьму церковный ритуал омовения ног.
Часть беседы о насилии в мире содержит, однако, любопытную двойственность. Само собой разумеется, осуждается принцип любого насилия, откуда бы оно ни исходило. Немного менее ясно, если не сказать туманно, прозвучали слова о милитаристах, торговцах оружия, зарабатывающих на кровопролитии, о логике карательных мер и спиралей, к которой сводится любая форма насилия, без исключения (и это подчеркивается). Мораль, где обе части разговора сливаются в единую метафору, состоит в том, что все мы — заключенные, все заперты в камере собственного индивидуализма, подчиняясь законам рынка. И здесь происходит стремительный скачок от двойственности к двусмысленности. Демократия и диктатура, Запад и террористы, страны-изгои и свободные страны — все они рассматриваются на одном уровне, с одинаковым морализаторским запалом.
На войне принято различать друзей и врагов, палачей и их жертв. Если же все без исключения становятся врагами, если агрессия и карательные меры, как и любая другая форма сдерживания, оказываются на одной полке, если ответственность — это обобщения и морализаторство, милитаристы, торговцы оружием, жажда наживы, то в результате без всякого разбора камни кидаются в мир, созданный и населенный свободой и злом, а люди остаются во власти этих событий, ожидая милосердия, которое никогда не снизойдет к ним. Чтобы защитить христиан на востоке, коптов, самого папу, путешествующего по Египту, нужно оружие. Оно нужно, чтобы остановить ядерную программу Ирана, чтобы разоружить джихадизм, его угрозы, его творения, нужно сдерживание, нужна сила, что-то, что может разрушить спираль насилия и агрессии тех, кто хочет подчинить так называемый цивилизованный мир, мир, где живут враги шариата евреи и христиане, и здесь речь идет не о культурных различиях, а об экзистенциальном вызове.
Когда папа римский написал Путину и предался посту и молитве, чтобы предотвратить вооруженный, убедительный даже с точки зрения переговоров ответ на химическую атаку Асада на окраине Дамаска, где пострадали около тысячи невинных жителей, то метафора понтифика о милосердии зашла в тупик. Сегодня он должен был бы это осознавать. Он должен был бы прочувствовать тот путь, который ознаменовал последние три года сирийской истории смертью и страданием. С новым осознанием души он должен был бы показать понимание, что уход американских и западных сил с Ближнего Востока создал прекрасный повод для роста насилия, победоносного асадизма, смертельного для вынужденного бежать из страны населения, для исхода миллионов беженцев. Он должен был бы это осознавать, и я говорю это со всем уважением и пониманием к этому невыразимому труду — работе папой римским в этом столь запутанном и таинственном мире.
