Шестьдесят лет спустя после подписания Римского договора, многие рассматривают Европу как изжившую себя в контексте мировой политики силу. Согласно общепринятой точке зрения, современная мировая политика однополярна, а единственной сверхдержавой являются США. Или, может, она многополярна, ведь Китай, Индия и остальные в состоянии бросить вызов западным державам. В любом случае, роль Европы второстепенна и продолжает уменьшаться. Говорят, Евросоюз слишком слаб, чтобы избежать увядания перед лицом подрывной деятельности России, массовой миграции, восстаний правых сил, плана выхода Великобритании, медленного роста и почти полного отсутствия расходов на оборону.
Признаки смятения заметить, разумеется, легко. Современная Европа представляет собой полный бардак, а институты и политика ее несовершенны. Некоторые угрозы, с которыми сталкивается ЕС, более чем реальны: медленный рост и жесткая экономия, например, внутри еврозоны; другие же, такие как рост правого национализма и миграции, — менее, а причины я затрону в конце.
На фоне всех гипербол и истерии упускается основной момент. Сегодня Европа является подлинно уникальной силой и останется такой, скорее всего, на многие десятилетия. Согласно наиболее объективным показателям, она либо может конкурировать, либо превосходит США и Китай в возможностях демонстрировать весь спектр глобальной военной и экономической силы, а также методов невоенного воздействия. Европа последовательно развертывает войска на территории стран, являющихся ее непосредственными соседями, и за их пределами. Она манипулирует экономической мощью со знанием дела и успехом, не имеющими равных ни в какой другой стране или регионе. А ее способность использовать гуманитарное оружие для склонения других стран к изменению своего поведения просто уникальна.
Если сверхдержавой называется политическая единица, которая имеет возможность постоянно демонстрировать свою военную, экономическую и «мягкую» силу на трансконтинентальном уровне и с довольно хорошими шансами на успех, Европа, безусловно, под это описание подходит. Кроме того, ее могущество не нарушится скорее всего на протяжении еще одного поколения, вне зависимости от исхода нынешнего европейского кризиса. В целом, Европа является «невидимой сверхмощной структурой» современной мировой политики. И вот почему.
Почему стоит рассматривать Европу как единого игрока
Прежде чем обратиться к конкретным активам военной, экономической и «мягкой» силы Европы, давайте развеем без пяти минут универсальное убеждение в том, что Европа слишком децентрализована, чтобы выступать в роли сверхмощной политической единицы. Европа не является суверенным государством. Однако в мировой политике она выступает, как правило, в качестве единой силы.
Мы игнорируем европейское единство на свой страх и риск. Большинство наблюдателей рассматривают Европу как 28 отдельных стран — даже если это создает геополитический нонсенс. Чтобы разобраться в причинах, рассмотрим один из недавних примеров: альтернативные варианты внешней политики России после вторжения на Украину вызвали западные санкции. Многие предсказывали, что рост экономического авторитета Китая означал, что Кремль обратится, несомненно, к Пекину. В июле 2015 года ведущие газеты Евразии публиковали одну и ту же историю (началось все с агентства «Франс-Пресс»), сообщая, что «Китай стал крупнейшим торговым партнером России, так как Москва в условиях западных санкций начинает ориентироваться на восток в поисках новых возможностей в Азии».
Но российский президент Владимир Путин быстро обнаружил бесперспективность российской переориентации на Азию. И хотя исходное условие, строго говоря, правдиво — Китай является главным торговым партнером Москвы, — на его долю приходится лишь 14% торгового оборота России. У трех европейских стран вместе взятых — Германии, Италии и Нидерландов — более 20%, а у Европы в целом — больше половины. Никакой реалистичный рост торговли с Китаем не мог бы компенсировать доминирующее положение последней.
Рассматривать Европу как разобщенную сущность наивно с геополитической точки зрения. Хотя законодательство ЕС не налагает никаких юридических обязательств по осуществлению санкций, Европа поступила именно так — и оплатила более 90% расходов на ответные меры политики Запада в отношении России. Европейская власть и единство — тот клей, который в течение последних двух лет скреплял эту западную политику.
Это только один пример того, как, несмотря на свою раздробленность, Европа эффективно демонстрирует силу в тех областях, которые больше других имеют значение в контексте глобального влияния. Конечно, европейские правительства зачастую расходятся во мнениях, иногда громогласно и публично. Однако координация политики, формальная и неформальная, позволяет европейским правительствам действовать как единое целое для воздействия на внешний мир. Решающее значение имеют три вида европейской координации: общая политика ЕС, координация и негласная конвергенция политических курсов.
Во-первых, государства-члены ЕС часто разделяют формальный мандат на сотрудничество. Правительства, как правило, юридически обязаны действовать сообща во имя Евросоюза относительно механизмов торговли, регулирования, охраны окружающей среды, кредитно-денежной сферы, политики соседства, развития, расширения ЕС, свободного передвижения лиц и пограничного контроля. Когда возникают серьезные разногласия, страны часто разрешают их путем конструктивного воздержания, по принципам которого некоторые правительства откладывают свои проблемы и позволяют ЕС применять свое коллективное влияние в областях, представляющих наибольшую важность для остальных.
Во-вторых, даже когда законодательство ЕС формально не предписывает единство, европейские правительства часто образуют «коалиции доброй воли». Спустя 60 лет в Европе уже закрепилась континентальная сеть неформальных норм, процедур и институтов, негласно содействующих координации политики. Европейская внешняя и оборонная политика иллюстрируют то, как работает эта система добровольной солидарности. Государства-члены занимают совместные внешнеполитические позиции, которые могут быть реализованы высоким представителем ЕС и общей дипломатической службой или действующими самостоятельно коалициями национальных правительств. Правительства стран ЕС координируют национальные позиции в международных организациях, включая ООН. Для успеха данной деятельности участие всех без исключения правительств не требуется. Опять же, конструктивное воздержание позволяет правительствам выражать несогласие с решениями, которые на практике, тем не менее, продвигаются — как это произошло, например, с недавними решениями по бывшей Югославии и Ливии или последними усилиями для ослабления миграции через Средиземное море.
Эта координация распространяется и на коллективные европейские военные операции. Пока не существует официального мандата, у миссий зачастую отсутствует официальное одобрение ЕС, как и заинтересованность желающих принять в них участие. Тем не менее, со времен окончания холодной войны европейские правительства начали, в той или иной форме, десятки совместных военных операций. Такие тупиковые ситуации, как война в Ираке 2003 года, когда европейские правительства категорически не согласны с тем, что проводят противоположные политические курсы по значительной глобальной проблеме, крайне редки.
В-третьих, даже если ЕС не предписывает и не координирует ответные меры в области политики, пересекающиеся национальные законы, стратегии и интересы европейских государств в большинстве случаев порождают совместимые и взаимодополняющие стратегии. Европейские правительства имеют пересекающиеся членство и юридические обязательства в международных инстанциях. Почти все страны являются членами НАТО, что означает осуществление ими общего планирования и боевой подготовки и принятие обязательств по коллективной обороне. Они придерживаются тех же договоров, регулирующих вопросы предоставления убежища, прав человека, окружающей среды, развития и многих форм сотрудничества ООН. Все состоят в дружественных отношениях с США. У них — одни и те же национальные посольства. В вопросах невоенной силы вклад в общее европейское влияние в мире вносит способность европейцев обучать иностранных студентов, задавать глобальные конституционные нормы и отслеживать спортивные достижения — даже если ЕС не координирует все это напрямую.
На более фундаментальном уровне все европейские страны взаимозависимы с демократической и экономической точек зрения, а границы между ними в значительной степени неоспоримы, а зачастую так и просто невидимы. Следовательно, их сосуществование не сопряжено с какими-либо смертельными угрозами по отношению друг к другу. За исключением крайне маловероятного нападения России на НАТО, никакие другие великие державы непосредственную угрозу их безопасности не представляют. Такая относительно благоприятная обстановка дает европейцам возможность сконцентрировать свое геополитическое влияние на других, менее насущных вопросах. Что разительно отличается от ситуации, скажем, Китая, которому необходимо быть готовым к возможному военному конфликту практически со всеми своими соседями по региону — Кореей, Японией, Тайванем, Индией, Россией, Вьетнамом, Филиппинами и другими странами южной и юго-восточной Азии, не говоря уже о Соединенных Штатах — и держать армию в резерве для поддержания внутреннего порядка.
По этим причинам мы должны признать Европу единой сверхдержавой в отношении демонстрации военной, экономической и «мягкой» силы — независимо от того, действует ли она формально как одно целое или нет.
Военная мощь Европы
Начнем с «жесткой» военной силы. Хотя способность Европы демонстрировать удерживающую силу для принуждения других стран соглашаться на политические требования не идет в сравнение с соответствующей способностью Соединенных Штатов, она активнее и действеннее, чем у любой другой мировой державы. Часто повторяемая фраза о том, что американцы пришли с Марса, а европейцы — с Венеры, может, и эффектна, но государственную политику оценивает недостоверно.
Условной точкой отсчета для определения военных возможностей являются деньги, затрачиваемые каждой страной на оборону. Список в этом отношении возглавляют Соединенные Штаты, на долю которых приходится более 40% мировых военных расходов. На второе место большинство аналитиков ставят Китай и более двух миллионов его военнослужащих, а затем Россию, Саудовскую Аравию, Великобританию, Индию, Японию, Францию, Германию и Южную Корею.
Здесь наше геополитическое видение снова затуманивает неспособность рассматривать Европу как одно целое. Если объединить европейскую военную деятельность, второе место будет за ней. Европейские военные расходы составляют от 15 до 16% общемирового показателя. Китай занимает третье место с менее чем 10%, а Россия тратит менее 7%, то есть вдвое меньше Европы.
При текущих темпах роста ежегодные военные расходы Китая (или, возможно, других развивающихся держав) не превзойдут европейские на протяжении, по крайней мере, нескольких десятилетий, а американские — в течение одного или двух поколений, даже при оптимистичном прогнозе относительно роста Китая.
Разумеется, это не является абсолютно однозначным сравнением, поскольку решения о расходах армии правительства Европы принимают независимо друг от друга. Неэффективность проявляется в тех случаях, когда, скажем, Франция и Италия приобретают собственные авианосцы и поддерживают их в исправном состоянии отдельно. Исследования, тем не менее, показывают, что потерь эффективности из-за децентрализованного производства и закупок — проблема, которая досаждает Соединенным Штатам и Китаю, с учетом их внутреннего соперничества между видами вооруженных сил и политикой лоббирования местных интересов для получения поддержки среди своего электората — намного меньше, чем кажется. Наиболее перспективная с точки зрения реформ область (консолидация национальных военно-промышленных комплексов) создает экономию не более 7% (около 14 миллиардов евро). Это реальные деньги, но их недостаточно, чтобы существенно изменить относительный международный авторитет Европы. Более того, конкурентоспособной остается эффективность закупаемых Европой вооружений, о чем свидетельствует тот факт, что она последовательно занимает первое место в мире по экспорту вооружений, опережая даже США и Россию.
Однако даже преимущество Европы в области годовых военных расходов занижает устоявшиеся военные преимущества над любой развивающейся державой (как в случае с Соединенными Штатами). Пригодный военный потенциал является не просто функцией военных расходов в каком-то конкретном году, а инвестицией в совокупный объем оборонных технологий, материально-технических ресурсов, профессиональной подготовки и накопленного поколениями опыта. Средний срок службы оборудования армии США варьируется в пределах от 10 до 25 лет, а эксплуатационный ресурс истребителей наподобие F-18, введенных сразу после войны во Вьетнаме, составит почти столетие.
Чтобы на равных условиях бросить вызов Европе или Соединенным Штатам, Китаю было бы необходимо превзойти Запад по расходам не на один год, а на десятилетия — что откладывает тот момент, когда он (при нынешних тенденциях) предположительно обойдет Запад, ближе к концу 21 века. Все сценарии, которые предусматривают скорейшее развитие Китая (или другой развивающейся державы), требуют увеличения военных расходов не менее чем на 15% в год. Это, в свою очередь, означает, что Китай должен либо утроить темпы экономического роста (что маловероятно), либо в десять раз увеличить военные расходы в процентном отношении к ВВП (стратегия, обанкротившая Советский Союз, о чем прекрасно знают китайские лидеры).
Последней причиной евро-оптимизма является то, что Европа поддерживает длительные альянсы. Соединенные Штаты и Европа — даже в эпоху президента Дональда Трампа, как показывают сказанные недавно обнадеживающие слова вице-президента Майка Пенса и министров в адрес партнеров по НАТО — неизменно находятся в союзе друг с другом и с 28 другими странами НАТО. Этот блок распоряжается почти 60% глобальных военных расходов. Европа, как и Соединенные Штаты, поддерживает по всему миру партнерские отношения в области безопасности и соответствующие базы, а также тесные отношения с десятками стран мира.
Россия и Китай, напротив, могут обратиться лишь к нескольким союзникам. Пекин предлагает скромные программы военной подготовки и некоторую помощь Камбодже, Афганистану, Таджикистану, Сирии и нескольким африканским странам; поддерживает партнерские отношения в области безопасности с Пакистаном; и имеет только одного союзника: Северную Корею.
Эти преимущества не просто теоретические. Роль европейских военных на самом деле больше, чем любой другой страны мира, кроме Соединенных Штатов. Только Европа и США практически беспрерывно со времен окончания холодной войны разворачивали десятки тысяч боевых подразделений за пределами своих территорий. В течение последнего десятилетия Европа размещала в среднем по 107 тысяч солдат в год на суше, не считая значительного присутствия военно-морских сил. Китай, для сравнения, не разворачивал почти никаких боевых групп за границей, а Индия поступала так только в рамках миссий ООН. Последние действия России были ограничены небольшими вмешательствами в дела ее соседей по бывшему Советскому Союзу, а также воздушной и военно-морской поддержкой ее единственного оставшегося ближневосточного союзника.
Европейцы не просто участвуют — они руководят. Они возглавляли военные операции в Македонии, Боснии, Демократической Республике Конго, Чаде, Сомали и Мали. Они руководили морскими кампаниями у Африканского Рога и в Средиземноморье. Они проводили миссии по поддержке и наблюдению в Судане, Южном Судане, Гвинее-Бисау, Ливии, Индонезии, Ираке, Молдавии, Косово, Грузии, Нигере, на палестинских территориях, на Украине и в странах Балтии. Они возглавляли миссии США, в том числе в Ливане. Они играли существенную роль в миссиях под руководством США, в частности, в Ираке и Афганистане. В последнем случае более 25% потерь, понесенных западными силами, пришлось на долю 23 европейских стран. Мир, как и возложенное на Соединенные Штаты бремя, был бы совершенно иным без всей этой европейской деятельности.
Несмотря на мощную армию объединенной Европы, многие считают, что европейцы могли бы принести миру больше пользы, если бы их правительства не скупились на оборону — выделяя, возможно, те самые 2% от ВВП, что лидеры НАТО обещали еще несколько лет назад. И все же мало оснований полагать, что увеличение контингента и количества материально-технических ресурсов — или уровня централизации в институтах ЕС — усилило бы военную мощь Европы. Хотя Европа действительно страдала от унижения, обращаясь к США с просьбой пополнить ее запасы в Ливии, трудно понять, почему европейцы, по мнению многих, должны наращивать военные возможности по всем направлениям. Потребность в пополнении запасов не повлияла на исход ситуации в Ливии и вряд ли повлияла бы где-либо еще, поскольку с начала 1990-х годов США и Европа пришли к согласию по всем военным вмешательствам, кроме одного. (Единственным исключением стала вторая война в Ираке). Трудно придумать хоть один произошедший недавно случай, когда значительная группа европейских государств (не говоря уже о большинстве) не смогла из-за отсутствия военной мощи начать желаемую сильную военную или дипломатическую миссию.
Исключительное экономическое влияние Европы
Европа обладает внушительными военными активами, но основные движущие силы ее глобального влияния кроются в другом. Европейцы склонны скептически относиться к использованию военной силы при наличии иного выхода, и потому решили специализироваться на невоенных средствах управления государственными делами. Здесь их возможности часто превышают возможности Соединенных Штатов.
Сравнительное преимущество Европы в гражданской силе столь же важно для глобального мира и безопасности, как и военная мощь США. Следует отметить, что еще столетие назад самым важным из ресурсов мировой державы считалась именно военная сила. Но сегодня этот фактор вряд ли можно назвать решающим. Он слишком дорог и ненадежен в контексте потенциальной выгоды. Со времен Корейской войны прямого конфликта между «великими державами» не возникало. Менее распространенными и менее дорогостоящими становятся также и малые войны. Участвуя в них, великие державы теряют больше, чем выигрывают. Ситуация в Сирии удручающая, но является исключением из гораздо более широкой тенденции в стороне от межгосударственных войн.
В настоящее время страны стараются пользоваться невоенными методами решения наиболее важных проблем мирового масштаба: не только территориальных, но и касающихся экономической взаимозависимости, развития, ухудшения состояния окружающей среды, глобального здравоохранения, прав человека, миграции и даже терроризма и преступности. Одним из важнейших аспектов невоенного потенциала является экономическая мощь. Трудно представить, что вооруженные силы действительно могут помочь в решении большинства вышеозначенных проблем. Несмотря на то, что Европа поддерживает эффективную армию, разумнее было бы специализироваться в области той силы, которую США демонстрировать не могут.
У Европы есть одна специфическая особенность — ее уникальная экономическая сила. Чтобы заставить других идти на политические уступки, европейские государства манипулируют доступом к своим рынкам, создают условия для экономической помощи и обмена, а также используют нормативно-правовое и институциональное доминирование. Таким образом, основным источником европейской экономической мощи являются масштабы ее сырьевой экономики.
Расхожее мнение снова вводит нас в заблуждение. Согласно недавнему опросу граждан 40 стран, почти весь мир считает, либо что Китай уже является доминирующей экономикой, либо что пальма первенства по-прежнему в руках Соединенных Штатов. Лишь 5% рассматривают ЕС в качестве «ведущей экономической державы». Однако правы именно они. С точки зрения простейшей единицы измерения экономической мощи — номинального ВВП — страны ЕС практически соразмерны Соединенным Штатам и на 63% обходят Китай.
Это удивит тех, кто читал многочисленные сообщения о том, что самый высокий ВВП в мире принадлежит Китаю. Подобная оценка вводит в заблуждение, поскольку использует «паритет покупательной силы» — статистическую меру, разработанную международными агентствами развития для измерения индивидуального уровня бедности и богатства развивающихся стран с дешевыми услугами и рабочей силой. Основанная на паритете покупательной силы статистика ВНП преднамеренно завышает уровень дохода развивающихся стран таким образом, чтобы преувеличивать международную ценность экспорта и импорта, высоких технологий, современных систем вооружений, иностранной помощи и большинства других элементов международного экономического влияния. Более подходящей нормой измерения совокупного экономического влияния страны является ее номинальный ВВП. С этой точки зрения Китай не сможет обогнать ЕС или США в течение еще нескольких десятилетий.
Недавние заголовки о господстве Китая и США сбивают с толку, поскольку опять же рассматривают Европу не как единое целое, а как 28 отдельных государств. По сути, ЕС является второй по величине экономикой мира и, что еще важнее, — крупнейшим трейдером товаров и услуг.
Поскольку экспорт может быть источником уязвимости и силы, более сфокусированная единица измерения торговой мощи будет заключаться в зависимости от внешних рынков. Чем сильнее зависимость страны от торговли, тем менее она могущественна. Европа чуть более зависима от торговли по сравнению с США, но в разы меньше, чем Китай.
А что насчет недавнего увеличения уровня прямых иностранных инвестиций (ПИИ) Китая, вызвавшего столько внимания со стороны средств массовой информации? Как выясняется, ведущим иностранным инвестором остается Европа.
Само собой разумеется, что если вы продаете природные ресурсы в Африке южнее Сахары, в Латинской Америке или Австралии, китайские инвестиции играют большую роль. В иных случаях следует помнить, что большинство глобальных инвестиций все еще совершаются между развитыми странами, где роль Китая более чем скромна.
Однако даже такое положение вещей преуменьшает значимость Европы, поскольку эффективная экономическая мощь зависит не только от относительных размеров ее экономики, но и от среднего дохода на душу населения. Чем беднее население, тем меньше ресурсов может извлечь правительство. В развивающихся странах развитие часто является первоочередным требованием, расходы на внешнюю политику — роскошью, а автономный технологический уровень — низким. Хотя совокупный доход Китая входит в первую тройку, его доход на душу населения находится на 74 месте (между Сент-Люсией и Габоном). По мнению израильского ученого Азара Гата, правительства развитых стран, подобных европейским, извлекают для внешнеполитических целей в три-четыре раза больше, чем правительства развивающихся стран вроде Китая. Одним из примеров является способность подвергать население налогообложению. У ЕС доход в процентном отношении к ВВП почти вдвое выше, чем у Китая.
Европа не стесняется использовать свое выдающееся экономическое положение. В последние десятилетия расширение ЕС — обусловленное, в основном, представлениями об экономической выгоде — было наиболее эффективным, с точки зрения затрат, политическим инструментом влияния в руках любой западной страны. За 60 лет ЕС расширился с 6 до 28 стран-участниц, попутно побуждая их к проведению демократических, правовых и рыночных реформ. Несмотря на то, что на сегодняшний момент расширение стало сложнее с политической точки зрения, оно продолжается в западной части Балканского полуострова.
Европа продолжает максимально использовать свою региональную рыночную власть посредством «политики соседства» и двусторонних соглашений с соседними странами, начиная с Марокко и заканчивая Молдавией. Она поддерживает Всемирную торговую организацию и налагает встречные условия на ее преференциальные торговые соглашения. Внутренние безвизовые поездки и миграция являются важным вопросом взаимовыгодного обмена в переговорах с соседями. К досаде американских и китайских компаний, Европа занимает лидирующие позиции в сфере глобального регулирования, вынуждая торговых партнеров принимать относительно высокие европейские производственные стандарты — явление, которое профессор Колумбийского университета Ану Брэдфорд называет гегемонистским «эффектом Брюсселя».
Другие экономические инструменты Европы менее заметны, но не менее важны. Одним из примеров является международная помощь. На долю Европы приходится 69% глобальной официальной помощи на цели развития (ОПР), у США — 21%, а у Китая и того меньше. Основную часть помощи Европа, как и Соединенные Штаты, предлагает в форме грантов, тогда как Китай предоставляет, как правило, не ОПР, а экспортные кредиты и государственные займы — финансовые потоки, которые необходимо погашать, а потому являющиеся не столь ценными для получателей. Но даже если предусмотреть и то и другое, в финансовом отношении Европа все равно будет доминировать над США и Китаем.
Европейская международная помощь сыграла решающую роль в продвижении стратегических целей Запада. К примеру, 90% западной помощи Украине и торговли с ней составляет ежегодная экономическая помощь Европы в размере от 10 до 15 миллиардов евро, а также обещания в области свободной торговли и энергетические договоренности. Украина по-прежнему переживает тяжелые времена, но без экономической приверженности Европы правительство в Киеве несомненно бы обанкротилось и вернулось в российскую геополитическую сферу.
Другим примером уникального по своей эффективности инструмента европейской экономической мощи является введение экономических санкций. Иллюстрацией служит та же Украина. Как в случае с торговой политикой и политикой помощи, на Европу приходится 90% затрат на недавно введенные западные санкции против России. Это отражает уникальное влияние Европы в качестве крупнейшего торгового партнера не только многих государств бывшего Советского Союза, но и почти всех стран Ближнего Востока и Африки. В мире вряд ли найдутся санкции, введенные без активного участия Европы. Соединенные Штаты, напротив, вряд ли имеют торговые отношения с большинством из этих стран, а потому у них практически нет возможности вводить эффективные санкции самостоятельно. Вашингтон, например, в течении 35 лет непрерывно накладывал санкции на Тегеран, но особого эффекта не добился. А после того, как в 2013 году под жесткими санкциями подписалась Европа, Иран в течение двух лет согласился на ядерную сделку.
Удивительные невоенные методы Европы
Так называемая «мягкая сила» измеряет способность продвигать внешнеполитические цели путем распространения идей и манипуляций с ними, а также информацией и институтами, которые помогают побуждать другие страны к определенным действиям. Такая сила используется различными способами, и ЕС принадлежит к числу наиболее результативных манипуляторов мира.
Одним из важных видов применения мягкой силы является создание привлекательных для присоединения международных организаций. Современные европейцы являются ведущими сторонниками глобальных и региональных институтов. Их заинтересованность начинается с самого ЕС и его соглашений с региональными соседями, но решающее влияние Европы распространяется и на решение вопросов экономической взаимозависимости, прав человека, окружающей среды, развития и здоровья в мировых масштабах. Типичным примером является Организация Объединенных Наций: несмотря на то, что Соединенные Штаты, как правило, приписывают себе честь являться крупнейшим участником данного объединения, обобщенный вклад Европы окажется гораздо влиятельнее. Без европейского давления институты наподобие Международного уголовного суда, Всемирной торговой организации и других глобальных учреждений не могли бы существовать в своем нынешнем виде. Налагая взаимные условия в обмен на членство или коллективно поощряя соблюдение правил, другие правительства становятся привержены правилам, установленным европейскими институтами с целью влияния на политику отдельных государств.
Европа также использует более изощренные методы применения «мягкой» силы. Один из них — образование. Европа является одной из двух сверхдержав, уделяющих образованию особое место. 27 из 100 лучших университетов мира находятся в Европе, в Соединенных Штатах — 55, в России — один, а в Китае — ни одного. Европа превосходит Соединенные Штаты в области обучения иностранцев, принимая вдвое больше студентов по сравнению со Штатами и в 10 раз больше учащихся в Китае иностранцев.
Есть все основания утверждать, что значительное влияние оказало открытие европейских ВУЗов для иностранных граждан. Специалисты в области права отмечают, например, что существующие в большинстве новых национальных конституций ценности и государственные институты не отражают методы США или Китая, в отличие от европейских. К ним относятся права социального обеспечения, права человека признанные на международном уровне, парламентское правительство и денежные ограничения в политике.
Помимо исключительно политических ценностей, Европа обеспечила себе уважение всего остального мира благодаря ценностям социальным и культурным, а также свойственному только ей образу жизни. Среди двух десятков основных туристических направлений более половины европейские. Более трудным для понимания является доминирующее положение Европы, фигурирующее практически во всех опросах общественного мнения. В прошлом году, например, журнал Forbes опросил 40 тысяч человек по всему миру, поинтересовавшись, какие страны являются наиболее «уважаемыми»: обобщенный показатель счастья, чистоты, отсутствия коррупции, терпимости и других аспектов. В двадцатке лучших 15 стран оказались европейскими, США заняли 28 место, а Китай — 57.
Что насчет языка? Европейцы и здесь пользуются стабильными преимуществами, поскольку вторые языки мира в основном европейские. Английский является, безусловно, превалирующим вторым языком в масштабах планеты, но важную роль играют и французский с испанским. Языки других великих держав, в частности китайский и русский, имеют весьма ограниченное влияние.
Даже в юго-восточной Азии китайский, будучи вторым языком, занимает невысокое положение вне общин китайской диаспоры.
А поп-культура? У Соединенных Штатов, безусловно, есть одно большое преимущество. Каждый из 20 лучших когда-либо снятых в мире фильмов родом из Голливуда. Еще одной формой массовых мероприятий со схожим мировым престижем является спорт, а Европа представляет собой ведущую мировую спортивную сверхдержаву. Пять из семи наиболее посещаемых профессиональных видов спорта в мире — футбол, баскетбол, крикет, хоккей на траве, настольный теннис, большой теннис и волейбол — в Европе развиты на более высоком профессиональном уровне, чем в Соединенных Штатах или Китае. Наиболее престижный из них — европейский профессиональный футбол — приносит больше доходов и пользуется большей популярностью во всем мире, чем любые другие спортивные состязания. Кассовые сборы от продажи билетов на футбол вдвое превышают доходы от матчей НФЛ и американского футбола в США вместе взятых. Доминирующее положение Европы очевидно также и на Олимпийских играх.
На летних Олимпийских играх Европа получает больше медалей, чем США, Россия и Китай вместе взятые; на зимних — больше всех остальных стран.
Почему Европе удается избежать кризиса
Основные факторы глобального влияния — военный потенциал, номинальный доход и доход на душу населения, конкурентоспособность торговли и инвестиций, характерная привлекательность символических идей и институтов — меняются гораздо медленнее, чем сообщается в заголовках. Современная Европа является скрытой мировой сверхдержавой, соперничающей с США и Китаем, а во многих случаях и превосходящая их. Она обладает ресурсами, необходимыми для сохранения этого статуса на протяжении десятилетий и будущих поколений.
Сегодня официальное и негласное сотрудничество между европейскими государствами функционирует настолько надежно, что только в редких случаях остальной мир может заметить сбои. Европа, как и другие сверхдержавы, часто отвлекается на казалось бы неразрешимые внутренние споры и кризисы. Среди них миграция, правый радикализм, Брексит, возрождение России и медленный рост в условиях господства евро. Однако эти угрозы не так страшны, как кажутся на первый взгляд.
Ультраправые партии вряд ли одержат победу в какой-либо континентальной политической системе, не говоря уже о провоцировании массового выхода из ЕС. В этих политических системах коалиционное правительство и референдумы — редкость. В Нидерландах евроскептические партии должны быть исключены из правительства. Во Франции у Марин Ле Пен мало шансов на победу в решающем втором туре предстоящих президентских выборов, и в Национальную Ассамблею отправится только два представителя ее партии. Скептически настроенные по отношению к Европе партии имеют власть в Венгрии и Польше, но воздерживаются от самоубийственного шага по выходу из ЕС.
Британские лидеры решительно заявляют о продвижении вперед благодаря «жесткому Брекситу». Однако план переговоров премьер-министра Терезы Мэй предполагает сохранение (под другим названием) практически всех существующих видов сотрудничества с ЕС, кроме будущего свободного передвижения лиц. (Внешнеторговая политика остается в подвешенном состоянии, возможно, в качестве козыря.) Одним из важных примеров является НАТО. Великобритания намерена сохранить свои оборонные союзы, и оснований ожидать изменений ее активного участия в военных «коалициях доброй воли» практически нет.
Миграционный кризис идет на убыль. ЕС и национальные политические курсы его членов успешно сократили миграцию на треть от ее пика в 2015 году. Сделать это было бы невозможно без лидерства Брюсселя, а новый раунд общей политики ЕС находится, предположительно, уже в разработке. На Украине, где всего несколько лет назад за 18 месяцев умерло 10 тысяч человек, возглавляемая Европой решительная западная политика помощи, санкции, военная готовность и дипломатическая активность помогли сократить показатель смертности до минимума.
Возможно, наиболее тревожная будущая угроза исходит от медленного роста и условий жесткой экономии в еврозоне. ЕС без евро, каким мы его знаем, вполне мог бы быть популярнее и стабильнее, чем сегодня. Тем не менее, евро пока выглядит стабильным, а темпы роста увеличиваются. Как и в случае с другими кризисами, Европа вполне может выкарабкаться.
Каким бы ни был результат, эти кризисы на удивление мало повлияли на статус Европы как мировой сверхдержавы. Большинство основных официальных институтов Европы — включая единый рынок, экологическое и другие виды государственного регулирования, единую торговую политику, сельскохозяйственную политику, международную помощь, общий пограничный контроль — остаются по большому счету нетронутыми. Но не они являются главными мишенями критики евроскептиков. Другие европейские политические курсы — в том числе в области внешней, оборонной, антитеррористической политики, борьбы с преступностью, международной помощи, санкций, дипломатии и политики развития — требуют лишь неофициальной координации, «коалиций доброй воли» или негласного сотрудничества. Недавние санкции в отношении России и Ирана показывают, что правительства европейских стран действуют решительно, даже если их отвлекают проблемы кризиса. Все эти политические линии перенесут возможные экономические реформы, дальнейшую централизацию или децентрализацию выработки политических решений, увеличение расходов на оборону или принятие каких-либо других существующих в Европе политических рецептов.
Никакие сенсационные заголовки нас отвлекать не должны. Шестьдесят лет назад, когда европейские лидеры встретились для подписания Римского договора, одной из их общих целей было укрепление глобальной позиции Европы. Им это удалось, и сомневаться в том, что они продолжат в том же духе, не приходится.
