Макрон и Ле Пен проходят во второй тур с минимальным разрывом, у обоих чуть более двадцати процентов голосов. Позади остаются потерпевшие разгромное поражение социалисты и голлисты. Кандидат от крайне левых получает практически столько же голосов, сколько голлист Фийон. Все это было более или менее предсказуемо, однако в целом мы становимся свидетелями значительных перемен во французской политике, которые тем более важны, что аналогичным образом происходят и в других странах, например, в Нидерландах. Главная особенность новой политической обстановки — это ставший очевидным в ходе голосования кризис крупных партий правоцентристского и левоцентристского толка и рост популистских и радикальных правых сил, носящих открыто ксенофобский и расистский характер.
Макрон — по всем признакам следующий президент Франции — является отражением страхов, которыми охвачены французы, довольно заурядный кандидат и именно потому единственное препятствие для Марин Ле Пен. Правда в том, что Ле Пен, должно быть, внушает серьезные опасения, но, даже проигрывая, она одерживает победу. Тревожит не то, что кандидаты от Национального фронта, отец и дочь Ле Пен, никогда не выигрывали во втором туре президентских выборов, а то, что они значительно укрепляют свои позиции. Сегодня Национальный фронт является первой французской партией, которая стоит за плечами собственного кандидата в президенты, тогда как у Макрона такой партии нет. Он будет принимать меры как президент, но эти порядки не сгодятся для парламентских или местных выборов. Там-то Ле Пен и добьется основной и территориальной власти, которую полученный на выборах результат только усилит.
Взглянем на Ле Пен и ее партию: это уже не маргинальная политическая сила во Франции, но самая важная партия ультраправых в Европе. И, когда я использую слово «ультраправые», я отдаю себе отчет, что оно значит. Марин Ле Пен подошла к финишу предвыборной гонки во Франции, заручившись поддержкой, которая могла показаться немыслимой и абсурдной, между тем она отлично иллюстрирует политику сегодняшнего дня: поддержкой Трампа и Путина. Путин оказал ей пышный прием в Кремле, а Трамп поддержал в своих твитах. У обоих есть много общего, они на многое смотрят схожим образом, и, хотя не в состоянии материализовать эту общность мысли так, как им того хотелось бы, особенно Трамп, во многих вещах они остаются «братьями по оружию». А одной из связующих нитей выступает именно Марин Ле Пен, которую оба открыто поддерживают.
Таким образом, новизна сложившейся сегодня геостратегической ситуации делает французские выборы значимыми не только для Европы — как географически, так и институционально — но и для всего мира. Новизна этой ситуации в том, что кандидат от ультраправых, каким является Ле Пен, прибывает в Кремль, не опасаясь за свою антикоммунистическую репутацию, которая, хотим мы того или нет, до сих пор ассоциируется с Россией и Путиным. А Трамп, лидер американской демократии, без зазрений совести поддерживает наиболее видного представителя правого радикализма в европейской политике, что было бы убийственным шагом для любого другого американского президента.
Ле Пен, как и Трамп, является воплощением перемен в нынешней президентской компании и лишь поэтому располагает голосами избирателей, которым традиционные партии успели набить оскомину. Именно ей будут принадлежать голоса протеста, которыми европейские левые, похоже, не в состоянии заручиться ввиду упадка социалистических партий и одновременно отпочкования более радикальных левых, хотя эти силы имеют во Франции кандидата, которому в отличие от социалистов удается выжить в условиях полного краха левых сил. Как это уже происходило с Республиканской партией в США, центристские и правоцентристские силы, или даже немного более умеренные, чем Ле Пен, правые переживают серьезные разногласия и вовлечены в целую череду скандалов. Как и в случае Трампа, скандалы одного и того же рода не затрагивают Ле Пен так, как Фийона. Племенной дух ее сторонников не позволяет им достичь ядра своего электората, которое продолжает расти.
Но Ле Пен не Трамп, она является продолжателем одной из худших политических традиций во Франции: в тридцатые годы это был фашизм, во время войны — коллаборационизм, потом яростная защита французского Алжира, католический традиционализм, монархизм и прежде всего ксенофобия, чистой воды ксенофобия. Главным моментом триумфа и предательства здесь стало сотрудничество с немецкими оккупантами во время войны, в результате французская история оказалась запятнана, и смыть этот позор французам было гораздо труднее, чем немцам. В Германии почти все жители потворствовали нацистам, мягко говоря, с их молчаливого согласия совершались самые ужасные преступления, но поражение в войне каким-то образом очистило тамошний воздух — в большей степени, нежели во Франции. Разумеется, многим немцам пришлось «переделать самих себя» для новой Германии как по одну, так и по другую сторону стены, однако никаких условий для того, чтобы скрыть все произошедшее или испытывать ностальгию по временам Гитлера, не было.
В подполье всегда существовала нацистская политическая прослойка и неонацисты, появившиеся уже в послевоенные годы, но и по сей день даже при росте числа последователей они, в отличие от Национального фронта, остаются на обочине политической жизни страны. Между тем во Франции коллаборационизм всегда оставался своего рода болезнью, порождавшей стыд и табу, и некоторая форма французского фашизма, уже без топора «Франциски», но с петухом и триколором, неизменно продолжала находить поддержку среди французов, пусть они и не желают этого признать. Преемники «Аксьон Франсез» и господина Пужада, смешивающие сельское дворянство с бакалейщиками, французскими алжирцами и «черной» Францией, которая существует в Церкви и муниципалитетах, всегда были неотъемлемой частью французского политического ландшафта. Алжирская война показала, на какие невероятные акты насилия способны были французы при внушительной поддержке метрополии, включая широкое применение пыток. Де Голль остановил рост этой Франции, как позднее и Миттеран, но она никуда не делась.
Французская чума, национализм даже в нелепой крайности своего отрицания действительности играл решающую роль, он обернулся расизмом и ксенофобией, которые по сути стали программой Национального фронта и даже больше, чем программой — брендом. Для страны, где важная часть населения исторически имеет алжирское происхождение — афроамериканцы из бывших французских колоний в Африке — которая была державой, после Первой мировой войны взявшей под контроль Ливан и Сирию, и которая имеет весьма значительный процент мусульманского населения, Национальный фронт является угрозой государственного значения. Экономический кризис, маргинализация многих французов в закрытых сообществах, неприятие чуждых привычек и обычаев (нередко перерастающее в открытое противостояние, поскольку в этом типе конфликта очень часто всего две стороны, и обе не правы), молодые люди арабского происхождения, рожденные французами, но отброшенные на городские окраины, без работы, выросшие среди преступности и насилия, все это способствовало и продолжает способствовать укреплению Национального фронта.
Крайне правые, которых представляет Ле Пен, одни из самых опасных в Европе не только потому, что все наши опасения, связанные с ними, оправданы, но и потому что — как ни трудно это признавать — Ле Пен уже добилась значительных успехов и каждая ее победа не может не внушать тревогу. Не говоря уже о Европе, где ситуация сегодня такова, что победой называют успешную попытку избежать краха — картина складывается не самая радостная. Неделю-две Европа походит счастливая, а потом все начнется заново.
