Давайте вспомним об Эмиле Гилельсе, которого и сегодня русские считают наиболее выдающимся пианистом советской эпохи. Гилельс первым одержал победу в международном конкурсе за границей (Брюссель, 1938 год), и он был первым, кого выпустили за границу после смерти Сталина для восстановления культурных связей и зарабатывания твердых долларов для государственной казны, из которых ему доставались лишь несколько центов. Получив международное признание, Гилельс сделал бесчисленное количество записей. В их числе непревзойденное исполнение двух фортепьянных концертов Брамса на студии звукозаписи Deutsche Grammophon, а также великолепных «Лирических пьес» Грига. Его интерпретации настольно проникновенны, что я использую их для демонстрации невыразимого отличия гениального исполнителя от всех остальных. Находясь за границей, Гилельс играл роль Homo Sovieticus, советского человека. А у себя дома он подвергался преследованию.
Два представителя богини возмездия находились между этим великим артистом и его правом на безмятежную жизнь — его главный соперник Святослав Рихтер и его зять Леонид Коган. Рихтер считался за пределами России превосходным пианистом — свободным как птица и обладавшим невероятным воображением. Если Гилельс всегда следовал линии партии, то Рихтер поступал так, как ему хотелось — он отказывался подписывать сочиненные в Кремле манифесты и отделывался от своих смотрителей из КГБ, отправляя их в бары с сомнительной репутацией в Париже и в Берлине. Он сам для себя был законом, а также живым укором для тихого, привязанного к своей жене Гилельса, который пытался жить, не создавая каких-либо проблем.
На первом конкурсе имени Чайковского в 1958 году оба они были членами жюри. Рихтер поставил самые высокие оценки Вану Клиберну (Van Cliburn) и самые низкие всем остальным. Испуганный Гилельс направился к министру культуры с вопросом о том, может ли американец одержать победу на конкурсе. Министр культуры обратился по этому вопросу к главе Коммунистической партии Хрущеву, и тот дал положительный ответ.
Рихтер иногда публично хвалил Гилельса, делая это полушутя-полусерьезно. Мне рассказывали о том, что Гилельс никогда ни слова не сказал о Рихтере — ни публично, ни в частной беседе. Он просто не мог. Этот человек заслонял его солнце.
Более проблематичным для Гилельса был «крот» в его собственной семье. Его сестра Елизавета вышла замуж за Леонида Когана, феноменального скрипача, который, кроме того, был шпионом и работал на КГБ. Это было необычным делом. В основном, Лубянка использовала доносчиков на более низком уровне, и именно они сообщали информацию о солистах и дирижерах, однако Коган скомпрометировал себя своими отношениями с некоторыми американскими гостями, и ему грозила Сибирь, если бы он отказался шпионить. Так он стал осведомителем.
Мстислав Ростропович, игравший в трио вместе с Коганом и Гилельсом, отказался продолжать сотрудничество, когда узнал, что этот скрипач составил отчет об одной их совместной гастрольной поездке. Другие музыканты стали следить за своими словами, когда Коган находился рядом. Гилельс, бедный Гилельс, должен был проявлять осторожность по поводу того, что он говорил в кругу своей собственной семьи.
Не было такого места, где бы он мог чувствовать себя в безопасности.
Мы не знаем, как все это сказалось на Гилельсе или на Когане, но все это было непросто. Один российский музыкант сказал мне, что отношения между Гилельсом и его сестрой никогда не были хорошими и что, в конечном итоге, он каким-то извращенным образом стал считать Когана «человеком весьма достойным».
Оба они рано умерли, и произошло это при странных обстоятельствах. Когану было 58 лет, когда у него случился сердечный приступ — это произошло в поезде, направлявшемся из Москвы в Ярославль. Ходят настойчивые слухи о том, что он был убит. 68-летний Гилельс умер во время посещения одного из московских кардиологических центров. Рихтер — это, несомненно, был Рихтер — рассказывал о том, что Гилельс был убит в результате инъекции неправильного лекарства.
Незадолго до этого израильский дирижер Ури Сегал (Uri Segal) встретился с Гилельсом в Швеции. «Он был бледен и выглядел потрясенным, — говорит Сегал. — Дрожащим голосом он сказал: «Они убивают меня. Посмотри — у меня трясутся руки. Как, по их мнению, я теперь будут играть на концерте?» Это КГБ оказывал на него давление.
Там были «крысы-осведомители», всегда и везде, и даже с нынешней дистанции и при наличии архивов невозможно понять, какого артиста они смогли скомпрометировать и как это произошло. Два месяца назад на одном польском сайте было опубликовано досье, из которого следует, что польский композитор Кшиштоф Пендерецкий — предположительно — «использовался в оперативной работе» коммунистическими секретными службами во время его частых поездок за границу.
Пендерецкий сразу же выступил с опровержением и отрицал подобного рода сотрудничество. Через несколько часов — так реагируют социальные сети — шотландский композитор сэр Джеймс Макмиллан (Sir James MacMillan) опубликовал в Twitter сообщение о том, что, по словам Папы Иоанна-Павла II, Пендерецкий был шпионом. Я далек от того, чтобы ставить под сомнение слова какого-либо папы, но как, черт возьми, смог он об этом узнать? Ужасный итог всех этих игр периода холодной войны состоит в том, что любой человек может запустить слух, и ничего нельзя опровергнуть.
Каждый музыкант сталкивался с «государственными органами», и мы не можем знать, кто из них проявил слабость и подчинился. У меня в голове сохраняется картина закрытой комнаты, в которой участники фортепьянного трио, струнного квартета или симфонического оркестра смотрят вокруг себя и задают вопрос — кто из моих друзей собирается меня предать? Такова окончательная эпитафия по поводу советской культуры.
